Золотарь доверительно наклонилась вперед:

– Знаешь, два часа назад ты мне нравился куда больше.

Она успела переодеться. Вместо официального белого мундира (ну, более-менее официального… при ее должности сами звезды велели иногда поплевывать на правила) сейчас стройное тело облегало золотистое легкомысленное и воздушное платье с шикарным декольте. И когда Золотарь наклонилась вперед, вид открылся захватывающий. Будь я в другом состоянии – оценил бы по достоинству. А сейчас – похеру было на ее прелести.

– Сожалею. С вашего позволения, хотелось бы побыстрее закончить с формальностями и приступить к выполнению своих обязанностей согласно контракту.

– Какой ты бу-у-ука! – Накуксилась она. – Ну, чего ты так расстроился? Из-за своей подружки, да?

«Подружки», блядь?! «Подружки»?! Сестра она моя! Сестра! Была.

Что-то, видимо, мелькнуло в глазах, потому что Золотарь выпрямилась и укоризненно покачала головой:

– Вот что это такое, а? Вот что? Посмотри на себя! Ты своими же руками снижаешь свою капитализацию, Тимониан. То какое-то неуместное чистоплюйство из тебя прёт. То – сейчас – сентиментальность…

Какая похвальная забота о моей ценности и сохранении мною товарного вида, однако. Будто подарок кому-то покупает.

– … Странно. Наверняка знаю, что ваше обучение включало в себя подготовку к подобным случаям – при необходимости вы, насколько я знаю, должны уметь хладнокровно прикончить кого угодно, включая любого из родственников. Собственноручно. Инструкторы и наставники хвастались мне, что их воспитанники способны, буквально, жрать дерьмо, закусывая их ушами ближайшего боевого товарища…

– … не испытывая при этом никаких негативных эмоций. Распространенная байка для неспециалистов, госпожа Золотарь. Есть еще вариант с написанием писем на груди убитого товарища. На правах пока не законтрактованного клона, позвольте указать на ошибочность использования термина «капитализация» в текущем контексте. Зато теперь вы, раз уж интересовались вопросом, точно знаете, сколько у вас двойников-клонов. Нефорсированных, как положено.

– Я и до этого знала точное количество своих клонов. – Фыркнула она.

Но спорить не стала. Квадрат метр на метр, до этого бывший просто полом, плавно поднялся вверх и застыл на уровне груди. Дальняя половина тонкой квадратной плиты оказалась внутри защитного купола, ближняя – снаружи. На стремительно побелевшей поверхности лежало одно-единственное стило.

Золотарь слегка хлопнула по подлокотникам, легко встала и изящно сделала два шага к получившейся столешнице. Застыла перед ней, сложив руки под грудью. Указала глазами и подбородком на папку, которую я держал в руках.

– Хорошо. Вперед, подписывай!

Бросил папку на стол. Взял в руки стило. Слабо кольнуло, слегка погрызло током, тихо пискнуло. Всё, можно подписывать – необходимая идентификация проведена. Подписал. Каждый из девятнадцати листов. Развернул документы к Золотарь. А вот стило подвинуть к ней «забыл» – сейчас она за ним потянется, высунет руку из-под защиты (и защита такого типа просто обязана ее пропустить), дернуть ее за руку на себя и…

Хрен там – и стило, и документы сами сдвинулись и уползли под защитное поле.

Тц!

Золотарь громко и весело фыркнула, заметив все-таки прорвавшееся на мое лицо разочарование. Взяла стило, подержала три секунды, пока шла идентификация, и быстро подмахнула контракт единственной подписью в самом конце.

– Дуй к безопасникам на обследование. Тебя проводят.

Логично. Меня просто обязаны проверить на отсутствие закладок, жучков и «левых» имплантов. Да и инком починить должны – без него пользы от меня – ноль целых хрен тысячных. И установить новые закладки, жучки и импланты. Теперь уже – правильные и разрешенные. То есть тупо перебить номера на украденной машине.

– Слушаюсь, госпожа! – Поклонился я.

Да, теперь только так. В полном соответствии с контрактом и прочими нормативно-правовыми документами.

– Свободен! – махнула она ручкой.

Угу. Свободен. Хорошая шутка.

Обследование было эпичным. Но, как ни странно, привычным – нормальное такое полное медицинское обследование, растянувшееся на двое суток. Кажется, я уже такие проходил. И не единожды.

«Космонавтов так не проверяют» – буркнул «второй».

Инком, наконец, включили. Перекорежили все настройки, поудаляли кучу модулей, понаустанавливали дохренища новых, засрали память «жучками», антивирусами, анализаторами и файерволами. Обрезали все права, как ребенку.

И посадили писать отчеты. На очень актуальную тему «Житие мое». Проверяли, делали замечания, заставляли писать снова. Даже подсчитать не могу, сколько я написал версий сочинения «Как я докатился до жизни такой и почему меня до этого не прибили» – и черновики, и оригиналы тут же удаляли из памяти. Чтоб не списывал.

А потом начались допросы. И снова не могу сказать, сколько дней они длились – мой инком отрубили наглухо. И не просто выход в корабельную или корпоративную сеть, а полностью. Даже метки часов не осталось. Даже красного мигающего индикатора работоспособности не было.

Сотни раз задавали одни и те же вопросы в различных вариациях, маскировали их в других вопросах, пытались поймать на противоречиях, кричали, вежливо беседовали, жестили, вкрадчиво лезли в душу. Следователи-женщины откровенно заигрывали и пытались совратить.

Хорошая все-таки у меня психологическая подготовка. Со знаком качества. Ни разу не сорвался. Хотя ребята старались. И девчата старались. А я на них не польстился. Я, оказывается, даже своим возбуждением управлять могу: она сиськи на стол вываливает, а у меня – пымс! – и глазки у девушки становятся обиженные-обиженные.

Мужик, попытавшийся провернуть такой же трюк (кто меня знает, а вдруг я – латентный пидор?), улетел в угол допросной от молодецкого пинка ногой в грудь. Не потому, что я вышел из себя или, упаси Звезды, оскорбился, а для ускорения процесса – у них там по плану, явно, должны быть побои, а они «не мычат ни телятся», время тянут.

Побои… попытались изобразить, да. Раз двинули в зубы для острастки – стерпел (ну, в этот раз как бы за дело, ага), другой. После третьего я остановил себе сердце. Откачали. Намек поняли. Больше не повторяли. И отказались от того, что «второй» охарактеризовал, как «пресс-хата».

Не давали спать, кололи нужные и ненужные препараты…

А препараты на меня – какой сюрприз! – действуют избирательно, вполсилы или не так, как задумывалось. Последнее чуть меня не убило, кстати. Какое-то хитрое зелье привело к приступу тахикардии, после чего сердце встало, и окружающие (несильно, к слову, взволновавшись) приступили к увлекательному процессу реанимации – благо, вся нужная аппаратура предусмотрительно была под рукой. В процессе удалось урвать аж десять часов сна. Сны у меня были… закачаешься!

Про «советника» и «второго» я ничего, разумеется, не рассказывал. Да как-то и разговора об этом не заходило, а втягивать себя в доверительную беседу «по душам» я следователям не позволял. О том, что головой об стену ударился – сказал, о проблемах с памятью – сказал. И это прошло на ура – то ли поверили, то ли посчитали моим способом уклоняться от неудобных вопросов, завязанных на остатки ментальных блокировок. А о моих непонятках с психикой им знать необязательно… Непонятки со «вторым» и «советником» – это наши, внутренние, дела.

Да и, действительно, зачем своими руками занижать собственную «капитализацию»?

Шел 2078 год. Старикашка-пенсионер откинул ласты от сердечного (скорее всего) приступа во сне в возрасте 104 лет. Ушел тихо, легко и незаметно. Как и жил.

Вот такая вот грустная история от «второго».

Грустная и бессмысленная.

Он еще пытался мне что-то рассказать про внуков и правнуков, пробовал найти соответствия действительности с какими-то там просмотренными фильмами (и у него не получалось – с той бредятиной, которую он смотрел, никакого сходства), с какими-то прочитанными книгами.