Более того, одежда первых советских спортсменов (как правило, примитивная и дешевая) на первых порах превратилась в элемент официально поощряемой советской моды рубежа 1920–1930‐х годов, где старательно и стереотипно демонстрировалась принадлежность к эпохе индустриализации и технологизации. Как писал Юрий Олеша, это была некая специфическая красота, возникающая «от частого общения с водой, машинами и гимнастическими приборами»35. Популярностью пользовались «соколки» – трикотажные футболки с цветными шнуровками. Именно в такой футболке запечатлена девушка на картине Александра Самохвалова «ГТО» (1931). Американский исследователь М. О’Махоуни отмечает, что скромные «соколки» оказались модными среди советской молодежи «намного раньше, чем футболка стала частью повседневной одежды на Западе»36. Однако по мере упрочения большого стиля в советской повседневности все отчетливее проявлялись две тенденции: гламуризация моды и военизация физической культуры.
Властные структуры, формируя нормы облика хорошо одетого советского человека, создали в середине 1930‐х целый ряд симулякров, своеобразных ложных знаков. С их помощью укреплялась мифология повседневности большого стиля, нашедшая выражение и в модных трендах эпохи сталинизма. Элементы и мужского, и женского костюма были дорогими, монументальными и доступными элитным слоям общества сталинского социализма. Конечно, в обыденной жизни эпохи большого стиля существовали дешевые вещи спортивного духа. Реально модными, доступными многим, хотя и совершенно непрактичными, оказались летние парусиновые мужские и женские туфли на резиновой подошве, копирующие теннисную обувь. Верх мужских и женских туфель делался из некрашеной льняной ткани – парусины. Молодые люди натирали ее для белизны зубным порошком. Неудивительно, что на танцплощадках предвоенного времени часто можно было видеть белые следы, оставленные слишком рьяными, но скромно обеспеченными модниками37. Но такие примеры немногочисленны. Советская высокая мода была не только нарочито гламурной, она обладала утрированно выраженными характеристиками маскулинности и женственности, что не могло способствовать формированию унисексуальной телесности спортивного характера.
Одновременно физическая культура отдалялась от повседневности. Следует согласиться со следующим утверждением Майка О’Махоуни: «В середине и конце 1930‐х годов над Советским Союзом нависла угроза мировой войны… и физкультура стала опять рассматриваться как часть военной подготовки»38. В подобной ситуации физические упражнения были скорее гражданской обязанностью, а не досуговыми практиками и выражением стилистики бытового поведения. Рядовой советский человек занимался теми видами спорта, которые в данный момент соответствовали государственным задачам, а главное – могли быть презентованы в публичном пространстве улиц или официальных стадионов. Последние стали активно возводиться в стране после постановления СНК РСФСР от 28 октября 1931 года «О строительстве физкультурных сооружений». Их появление способствовало утверждению идеи общедоступности спорта. Наряду со стадионами для этих же целей использовались и улицы больших городов СССР, где в 1930‐х проводились грандиозные спортивные парады. Одновременно значимость индивидуальности личности явно принижалась: личность превращалась в послушный механизм для государственных манипуляций.
В результате десталинизации 1950–1960‐х годов социальный статус и смысловое наполнение понятия «спортивное тело» были скорректированы, а физкультура переместилась в сферу досуга и потребления. Конечно, в официальных документах массовый спорт по-прежнему рассматривался как часть воспитательной работы. Третья Программа КПСС, принятая в 1961 году и нацеливавшая население на построение коммунизма за 20 лет, предусматривала вовлечение «в физкультурное движение все более широких слоев населения, особенно молодежи»39. Но в реальности наблюдалась демилитаризация массового спорта: все меньше людей стремились выполнить нормы БГТО, ГТО и ГЗР. Эти аббревиатуры, появившиеся в эпоху большого стиля, расшифровывались так: «Будь готов к труду и обороне», «Готов к труду и обороне», «Готов к защите Родины». С 1950 по 1965 год количество обладателей престижных до войны значков в массе физкультурников Ленинграда, например, сократилось с 35,9 до 14,3%40. В сталинском обществе массовый спорт носил сугубо военизированный характер. Для получения значка БГТО, например, надо было не просто сдать нормы по легкой атлетике, лыжам и т. д., а продемонстрировать умения пользоваться противогазом и стрелковым оружием. Даже подъем тяжестей – традиционный показатель физической подготовки – в отношении юношей толковался как переноска «патронного ящика», а девушек – как перетаскивание вдвоем «раненого»41. В ходе десталинизации, сопровождавшейся потеплением международных отношений, физкультурные занятия начали явно демилитаризировать. Так, вместо гранаты в школе стали метать теннисный мяч. Петр Вайль и Александр Генис – одни из первых исследователей эпохи 1960‐х годов в СССР – справедливо отмечают, что «идея мирного соревнования с Западом смягчила суровые нравы военизированного советского спорта»42. Более того, в 1960 году власти разрешили занятия регби, запрещенные в 1949 году в ходе борьбы «с низкопоклонством перед Западом»43.
В годы оттепели, как утверждает О’Махоуни, «характерный для предшествующей эпохи акцент на оптимизме, массовом участии и великих возможностях физкультуры в деле формирования новых людей начал таять»44. Одновременно то, что ранее выглядело лишь как тренировка тела и гражданская обязанность, становилось средством коллективного, но неформального и не контролируемого властью досуга45. Это проявилось в росте популярности лыжных прогулок. Если конькобежцы зависели от властей, которые организовывали катки, то лыжные вылазки можно было совершать вполне самостоятельно, просто в хорошей компании, что придавало им аромат свободы. На фотографиях начала 1950-х строгость одежды лыжников еще напоминает униформу. Вскоре и одежда и поведение станут более раскрепощенными.
Лыжники эпохи «большого стиля». Начало 1950-х. Личный архив Н. Б. Лебиной
Именно в годы оттепели любительские занятия лыжами стали одним из знаков принадлежности к людям нового поколения, для которых более гармоничным казалось проведение досуга в лесу, вдали от городской суеты. Неслучайно герои повести Василия Аксенова «Коллеги» (1959) – все заядлые лыжники. Во фразу «поехать покататься на лыжах» они вкладывают не только спортивный, но и коммуникативный смысл. Именно под этим предлогом к молодому врачу Саше Зеленину неожиданно приезжает погостить его знакомая Инна: «К нему едет незнакомая девушка по имени Инна. Совершенно незнакомая. Чужая. Образ, надуманный при помощи писем и телефонных разговоров, исчез. Словно к спасательному кругу, Зеленин протянул руку к письму. „…я измучилась. Ты стал уплывать от меня, стираться в памяти. Может быть, я сумасшедшая и нахалка, но я твердо решила: сдаю последний экзамен досрочно и выезжаю к тебе. Учти – просто кататься на лыжах (курсив мой. – Н. Л.). Не выгонишь?“»46 Спорт, таким образом, становится средством прояснения непростых любовных отношений.
