От неожиданности Серафина не почувствовала боли и не сделала ни малейшего движения, чтобы вырваться. Из глубокой раны чуть пониже плеча побежала алая струйка крови. Людоед смотрел на нее тяжелым взглядом и медленно жевал. Все вокруг стояли с непроницаемыми лицами...

Проглотив то, что жевал, он указал на дверь.

- Отведите ее в курятник. Пока...

И Серафину снова повели.

Ошеломленная всем тем, что только что увидела, услышала и испытала, она двигалась, как во сне, и наверно, упала бы, если б ее не держали. Вряд ли она замечала что-либо вокруг. Ее конвоиры остановились в коридоре - навстречу шли еще трое парней.

Вдруг Серафина вздрогнула и уставилась на одного из встречных. Что это? Кто это? Не обманывают ли ее собственные глаза? Ведь это же Мики. Не пленник, под конвоем сопровождаемый к боссу, а равный среди равных, свой среди этих бандитов в кожанках. Не может быть! Серафина удивлялась, протирала глаза - видение не исчезало. Это и в самом деле был Мики. Увидев Серафину, он вздрогнул, как под током, и лицо его стала заливать смертельная бледность.

Все это продолжалось одно мгновение, Серафину повели дальше, и Мики остался позади.

На этот раз ее вели недолго, но все время куда-то вниз по лестнице. И она увидела, что такое "курятник" Бармалея. Это был длинный ряд камер в три яруса, и в каждой камере сидело по человеку. Серафину подняли, запихнули в пустую ячейку во втором ярусе. Тут только она осознала весь ужас своего положения. Ноги, наконец, отказали ей, и она опустилась на пол клетки.

Долго ли, мало ли она сидела - из состояния оцепенения ее вывел шум по-соседству. Кто-то вопил так, словно его резали. Слышались матерная ругань и звуки ударов. Серафина бросилась к передней решетке и выглянула в коридор.

Двое мужчин вытащили из нижней камеры третьего и куда-то волокли его. Несчастный душераздирающе кричал и упирался ногами. Серафина видела его перекошенное ужасом лицо. Это был высокий полный мужчина лет тридцати, из тех, что зовутся респектабельными. Его лицо исказилось в немыслимой гримасе, вопли, многократно усиленные эхом, оглушили Серафину. К нему присоединились и другие узники камер. Серафина зажала уши и отвернулась. Мужчину потащили в дальний конец коридора, вопли его постепенно затихали. Но не скоро еще успокоился курятник. Пленники кричали, трясли решетки, но в подвале уже не было никого из тюремщиков, и поэтому никто не мешал несчастным без толку звать на помощь.

Пленниками заполнили лишь нижний ярус камер, на втором этаже занятыми оказались всего несколько ячей, а третий этаж вообще пустовал. Насколько могла разглядеть Серафина, число пленников составляли, в основном, молодые женщины и дети. Крики и плач не смолкали ни на минуту. Серафина на мгновение забыла о своей страшной участи. Мерзавцы! Подлецы! Ей хотелось бить, крушить все вокруг, разнести на мелкие кусочки стены и решетки. Она бросилась к задней стене и принялась колотить в нее ногами и кулаками, чтобы как-то дать выход своему отчаянию.

- Эй, ты, лбом стенку не прошибешь!

Серафина обернулась. В открытое решетчатое окошко пожилой дядька в синем комбинезоне просунул банку консервов и кружку с водой, положил большой ломоть хлеба.

- Вот, ведено тебе передать. Ешь.

Серафина взглянула - на полу стояла банка со знакомой надписью "Мясные консервы - свинина".

- Мерзавцы! Людоеды! - отчаянно закричала она, вскакивая на ноги и больно ударяясь головой в потолок.

Схватив банку, запустила ею в спину уходящему по коридору тюремщику и, упав на пол, горько зарыдала. На этот раз в голове мысль оформилась четкая и определенная: "Все конец!"

Два дня сидела Серафина в железной клетке на хлебе и воде. Консервы в банках, которые ей упорно приносили, она так же упорно без лишних слов выбрасывала прочь. За эти дни она насмотрелась таких ужасов, что куда там консервы из мертвечины и чудовища доктора Косицкого. Здесь был так называемый "курятник", в котором содержалась пойманная наверху дичь, предназначенная на стол людоеду. Каждый день, а то и два раза на дню, приходили двое-трое слуг Бармалея и вытаскивали очередную жертву. Это сопровождалось душераздирающими криками и стонами, да и в остальные часы в этом страшном коридоре было не тихо от горестных стенаний обреченных на смерть людей.

На третий день пришли за Серафиной. Она молча выбралась из клетки. Медленно поднималась по лестнице. Вот и знакомый холя - ей снова дали на ноги шлепанцы. Проходя мимо огромного зеркала, Серафина бросила на себя мимолетный взгляд - и поразилась. Она даже попыталась стряхнуть что-то со своей головы - ей показалось, что дорогой где-то испачкалась в побелке. Но - увы! - седина белой пудрой запорошила лоб и виски.

...Бармалей сидел в том же кресле, отдуваясь после сытного обеда, на столике перед ним стояла бутылка виски и лежала пачка сигарет "Мальборо". Телохранители опять стояли за его спиной. Но, кроме того, тут находился еще один пленник со скованными цепью ногами и руками. В следующий момент Серафине понадобилось все ее мужество - пленник обернулся, и она едва не упала.

- Вот он, ее дружок! - торжествующе сказал парень в кожаной куртке и таких же брюках. - Совсем дурак, бросился на выручку с одним только пустым револьвером.

- Алик! - прошептала Серафина, ужасаясь тому, как его избили. По всему было видно, что между ним и бандитами произошла жестокая схватка. Одежда на нем висела кровавыми лохмотьями, лицо изукрасили синяки и ссадины.

- Дураки! Я же вам сказал, что не люблю битое мясо! - зло бросил Бармалей своим прислужникам. - Этот годится теперь только на конвейер. А девчонку на кухню, пусть приготовят на ужин.

Алик мало что понял из этого диалога, и последняя фраза ни о чем ему не сказала. И только Серафине стало ясно, что вот сейчас наступают их последние минуты. Все кончено совершенно бесповоротно. На этот раз им обоим не уйти. Ах, мерзавцы, лишили их возможности хотя бы умереть вместе, - подумала Серафина. Ее охватила полнейшая апатия, чувство окончательной покорности судьбе.

...И вдруг ...вдруг в голове словно яркая лампочка вспыхнула.