– У него был огромный, чёрный «Паккард» с откидным верхом, роскошное авто.– Сказал красавица.

– Таких у нас не много, – произнёс Арнольд Буханкин.– Найти будет не сложно. It will be easy.

– А работал он уполномоченным по закупкам табака в МосГорТорге. У него водились деньги.

Про кокаин товарищ Ракель Самуиловна ничего говорить не cтала. Зачем?

– Проверим, – обещал Ян Карлович.

– А шофёром у него был татарин, он ему тут помогал, он из бывших дворников, а этот,– она кивнула на ящера,– грозился его обратно в дворники отправить.

– А вот это будет не просто, – сказал оперуполномоченный англоман,-

В Москве каждый третий дворник татарин.

– Его звали Ибрагим,– вспомнила красавица.

– Ну, тут каждый третий татарин – Ибрагим. – Кичился своей осведомлённостью товарищ Буханкин.

– Товарищ Буханкин, идите, помогите товарищу Тыжных,– сказал Ян Карлович.

Когда молодой оперативник вышел, товарищ Эгунд подошёл к Ракель Самуиловне и сказал:

– А теперь расскажите мне всё как было, со всеми подробностями, даже с теми о которых дамы, как правило, умалчивают.

– Да рассказывать особо и нечего, и подробностей особых не было,– Начала вспоминать товарищ Незабудка.

– Тем не менее, всё как было, в мелочах.

В коридоре товарищ Буханкин увидал товарища Тыжных, тот вертел перед носом омерзительного виду половую, заскорузлую от чёрной грязи тряпку.

– Ну и что ты там нашёл, пока меня не было?– Спросил Арнольд Буханкин.

– Да вот, полюбуйся,– товарищ Тыжных кинул англоману тряпку.

Буханкин морщась поймал её, взял в два пальца едва сдерживая в себе приступы брезгливости, достал лупу и стал разглядывать эту мерзость. Ничего любопытного не найдя, спросил у Свирида:

– И что в ней такого особенного?

– Особенного ничего, чего ж в ней особенного, тряпка половая. Кровушку ею смывали со стен, да с пола. Не чуешь что ли, кровищей воняет?

– Фу, disgustingly, вот ты дурень деревенский, зачем мне эту дрянь сунул,– Буханкин откинул тряпку, стал тщательно вытирать руки, как положено англоману большим платком. – И что думаешь, много ей смыли?

А «дурень деревенский» смеялся глядя на коллегу и говорил:

– Да почём же мне знать, сколько этой тряпкой крови отмыто, много ли мало ли. Вот ты у дамочки лучше спроси, её раздевали, или так жрать хотели, с одёжей вместе?

– А зачем тебе это?– Поинтересовался Буханкин.– Может ты любишь послушать про раздетых дамочек?

– Дурак ты, Буханкин, чтобы просто уяснить, сколько тут уже баб пожрали. Ежели раздевали, то куда их тряпьё девали, продавали или сжигали, или прятали?

– Сжигали, наверное, или продавали, что и куда в этой халупе спрятать можно, тут же пусто во всё доме. – Недоумевал Буханкин, он работал в органах ещё совсем недавно.

Свирид Тыжных тоже работал в КРО совсем недавно, но он был парнем деревенским и поэтому в отличие от человека в совершенстве владевшего дедуктивным методом знал, где обычно, что-то прячут:

– Чердак да подпол, куда ж ещё прятать, давай я чердак осмотрю, а ты подпол. Половицы плохо прибитые поищешь.

Но Арнольд Буханкин не согласен был с таким раскладом:

– А чего это ты чердак, а я подпол? Давай наоборот. let's reverse.

– Давай, – сразу согласился крестьянский сын, морщась от непонятных слов, и из-за сложенных дров у стены доставая топор.

– А ты дамочку-то разглядел?– Игриво улыбался Буханкин, прежде чем уйти. – Какова конфета!

– Никакая она не конфета,– бурчал Свирид Тыжных сердито,– она член ВКПб с шестнадцатого года, а сама проститутка. Вот так вот, брат.

– Не может быть!? – Округлил глаза Буханкин. – Откуда знаешь?

– Откуда, откуда – оттуда, сама она сказала, сказала, что ей ящер три червонца предложил! За них и поехала. А ещё она Савинкова знала, сам слышал.

Но эсер Савинков на товарища Буханкина не произвёл никакого впечатления. Его больше удивляла сумма:

– Три червонца?– Отказывался верить он.– Да нет, ты не расслышал. Не может быть, чтобы три червонца.

– Не веришь, так сам спроси. Я то не глухой, авось.

– Так и спрошу.– Храбрился оперуполномоченный Буханкин.

– Брешешь, не спросишь, – Тыжных даже остановился, ухмылялся.

– Забоишься!

– Спрошу!

– Забоишься.

– С чего бы? Я при исполнении, могу любые вопросы задавать.

– Охота глянуть. Без меня не спрашивай,– продолжал ухмыляться товарищ Тыжных, садясь на пол и что-то там ища.– А пока иди чердак погляди.

– Не командуй.

– А я не командую.– Заверил товарищ Тыжных.

– Ну, вот и не командуй.– Завершил разговор товарищ Буханкин и пошёл искать лестницу на чердак.

На чердаке молодой оперуполномоченный ничего интересного не нашёл, хлам старый, да и того не много. Он спустился вниз и там, в пустой комнате обнаружил своего коллегу, который топором отковыривал трухлявые доски от пола:

– Даже не прибиты, – объяснял Свирид, приподнимая доску, он уже откинул пару досок попытался заглянуть под пол.

– Ну, что ты там обнаружил, товарищ Тыжных?– Почти официальным тоном спрашивал Арнольд Буханкин.

– Да хрен его разберёшь, ни хрена не видать, лампу бы,– но ждать от коллеги лампы он не стал, запустил руку подпол, и тут же вытащил оттуда что-то.

Что-то неприятное, даже мерзкое, страшное. Товарищ Буханкин, англоман и оперуполномоченный, сначала даже не мог разобрать, что его коллега держит в руке, он морщился, пытаясь понять что это, но не мог. Это была и не пакля, и не потерявшая всякую структуру тряпка, а что-то иное, мохнатое и грязное. И никакой дедуктивный метод не давал знатоку детективной литературы ни одной подсказки.

– Что это за дрянь? – Наконец не выдержал товарищ Буханкин.

А крестьянский сын Свирид Тыжных повертел то, что достал из под пола у себя перед носом, потряс этим немного, а потом небрежно кинул это на пол и сказал:

– Патлы бабьи.

Лёг на пол и снова запустил руку под пол. И достал ещё один клок женских волос, и снова полез, и стал доставать и доставать оттуда предметы женского туалета, кидал их в кучу. Тут было и нижнее белье, и рваные платья, и дешёвые ридикюли, и обувь и новые пучки волос. Куча росла, а Свирид всё шарил, доставал и доставал. Арнольд Буханкин сел рядом на корточки, и превозмогая брезгливость, стал раскладывать все, что находил Свирид по кучам, пытаясь как-то систематизировать находки. Платья к платьям, туфли к туфлям, бельё к белью, а волосы… Волосы он раскладывал так, чтобы пучки и косы не перемешивались. Ну, он пытался, во всяком случае, так всё разложить.

Они не заметили, как в дверях появился человек, был он одет макинтош, и в форме без знаков различия, был он не молод. Пришедший негромко сказал:

– Здравствуйте, товарищи.

Буханкин и Тыжных узнали его сразу, вскочили, вытянулись. А пришедший подошёл к ним и каждому пожал руку.

– Ну, что тут у вас?– Спросил он.

– Вот товарищ, Артур,– немного волнуясь, показал на кучи Буханкин.– Обнаружили вот это.

– И что вы обо всём этом думаете?– Спрашивал товарищ Артур, внимательно разглядывая кучи.

Арнольд замялся и поэтому заговорил Свирид:

– Думаем, что тут этот, жабрей… баб тут душегубил. Вон сколько их тут набил.– Он обвёл рукой кучи.– Даже и сосчитать не можем их.

– Жабрей? Жабрей, что это значит, что за слово такое?– Спросил товарищ Артур.

– Жабрей это… ну муж жабы,– пояснил товарищ Тыжных.

– Ах, вот как, понятно… Хорошее определение, верное, но вот в одном вы не правы, товарищ…

– Тыжных,– представился Свирид.

– Товарищ Тыжных, – продолжал пришедший.– У нас в СССР больше нет баб, у нас…– он замолчал, давая возможность продолжить молодому оперуполномоченному.

– Да, понял я, товарищ Артузов, у нас женщины.

– Верно, товарищ Тыжных, которых мы любим и ценим, они наши матери, боевые подруги и товарищи, и каждую из них мы должны беречь и уважать. Даже если они и оступились. Или встали на неправильный путь.