– Красть грешно! – строго говорили одни.
Другие уклончиво качали головами:
– Так-то оно так. Да ведь и против обычая не попрешь! Отец магазин
грабил?
– Грабил.
– А сын?
– И сын грабил. Еще они отцу в лагерь передачу посылали – как раз из
продуктов, украденных в том же магазине. Сына посадили, а тут как раз
третье поколение подросло…
– Во-о-от! Я и толкую: красть нехорошо, но семейный обычая – вот
что дорого! Так они все постепенно и идут: один за другим, один за другим
– магазин – тюрьма – снова магазин. Традиция! И пока магазин на
ст. Баюново не закроют – семье этой век стоять! А семья – это ячейка
общества. Так ай нет?
– Так, – согласились косихинцы и степенно отправились в многострадальный
магазин – взять бутылочку по случаю юбилея.
ЕСТЬ ЕЩЕ ЖИЗНЬ НА МАРСЕ!
Неделя началась с известий кислых, полных неизбывной кручины. На
дверях подъезда объявилась мокрая от дождя бумажка с нехорошим пророчеством.
Пророчество гласило: «С 9 по 14 сентября в вашем доме не
будет горячей воды». И мрачная подпись: ЖЭУ.
Жильцы посыпали головы пеплом…
Ауспиции тревожны: мы будем ходить немытыми, как чушки. Девятого
поутру горячая вода исчезла, как сон, как утренний туман. Но даже не
это досадно. Немытость – счастью не помеха! В конце концов можно и в
баньку общественную сходить (где тоже нет горячей воды), посидеть там
душевно, выпить с такими же неумытыми, чокнувшись тазиками…
Обидно другое. Странное дело! Ни одно положительное предсказание,
ни один благополучный прогноз не сбываются никогда. Робкий ли
шепот Гидрометцентра донесется: («Ожидаем хорошей погоды, тепла
ждем-с…»), правительство ли гордо доложит о скором удвоении всего,
что движется, – зыбко все это, неясно, туманно. Но стоит шлепнуть на
дверь кривую бумажку о грядущей засухе – кончен бал. Пропадет вода
на две недели, причем и горячая, и холодная разом. Жилец станет грязен,
страшен, неумыт, дик…
Предсказывать нелегко (то есть гадается-то легко – сбывается трудно).
Кто, например, мог знать, что в городе Северске обокрадут стадион?
Никто не мог. Да, позвольте, чего там стибрить-то можно, на стадионе?
Нечего там слямзить!
Есть чего. Ого-го еще как есть! В Северске сперли спортивные дорожки.
Сторож, естественно, ничего не видел. (Это древний обычай. Старожилы
никогда ничего не помнят, а сторожа – ничего не видят). К стадиону
«Янтарь» ночью приехали на грузовике лиходеи, сломали забор и, кряхтя,
унесли 21 плиту специального резинового покрытия для беговых дорожек.
Кряхтя – потому что каждая из них весит 12 кило. Упереть, причем
очень быстро, четверть тонны дорожек – для этого надо сильно распалиться.
Энтузиазм, таким образом, был велик, и чем объяснить его, как не
стремлением людей к здоровому образу жизни! Кто-то по утрам хочет
бегать на даче со всем комфортом, по собственным резиновым дорожкам,
предварительно натерев подмышки дезодорантом, как в телерекламе.
Теперь спрашивается: что делать милиции? Потолкаться на рынках?
Глупо. Ни к кому из покупателей не подойдет небритый субъект, таинственно
шепча на ухо: «Дорожек беговых не желаете? Могу предложить
штук двадцать недорого». Дачи тоже все не проверишь – на крутых дачах
нынче заборы, собачки, охранники… Глухое дело. Помочь осиротевшему
голому «Янтарю» тяжело. Хотелось бы предсказать, что все будет хорошо,
помогут добрые дяди с большими кошельками. Но хорошие прогнозы
давать легко, а выполнять трудно.
Поэтому у нас их никто и не дает.
УВИДЕТЬ УБОРЩИЦУ – И УМЕРЕТЬ
Окна плотно закрыли, затыкали ватой, заклеили. Включили обогреватель.
Надели старый свитер, натянули вязаные носки с двойной пяткой.
Залезли на диван, под одеяло с головой (ноги к подбородку, руки под
пузо), надышали, угнездились. Все равно холодно. Не топят, гады!
То есть, не гады, конечно, пардон, пардон. Не гады, а уважаемые работники
ЖКХ. Отопление в домах включат, как только наступит потепление
– таков старинный ЖКХ-шный закон. Потому что у нас все делается
планомерно. Не топят, потому что холодно, а не убирают, потому что
грязно. Все взаимообусловлено, переплетено и увязано, все последовательно
катится… не понять куда. В Томске аферистка-уборщица спокойно
и планомерно обжулила целый дом.
Пришла в обыкновенный томский дом женщина из ЖЭУ и говорит:
– А давайте я у вас в подъезде уберу. Фу, как все заплевано, загажено…
Хотите чистоты?
– Хотим! Ой, еще как хотим! – воскликнули жильцы.
Все квартиры обошла уборщица, и повсюду страстно желали чистоты.
– Только вот что, – сказала уборщица, серьезная женщина, лет 55-ти, с
веником и совком. – Жизнь нынче пошла непростая, а потому… Короче,
уборка стоит десять рублей. Деньги вперед.
Господи, да о чем речь! И пятнадцать отдадим с удовольствием, лишь
бы не жить среди окурков. Короче, жильцы дома (не все, но очень многие)
вручили спасительнице по десятке. И было в том доме почти двести
квартир…
Нуте-с, деньги сданы, подъезды замерли в ожидании чистоты. Но чистота
не настала, и продолжалась печальная жизнь среди окурков. Кинулись
звонить в ЖЭУ – там слыхом не слыхали ни про какую инициативу,
а при слове «уборщица» так удивились, что впору было доставать словарь
Ожегова и показывать, что сие слово означает. Надула «уборщица» жильцов,
крепко надула… Теперь ее, естественно, ищут.
Так к Ивану Манасевичу-Мануйлову, Фрэнку Эбегнэйлу-младшему,
братьям Пирелли, Сергею Мавроди и другим знаменитым аферистам
присоединилась скромная уборщица, высокая женщина в серой болоньевой
куртке, с веником и совочком. Тем самым славный город Томск внес
свою скромную лепту в историю отечественной и мировой криминалистики.
НАС СПРАШИВАЮТ…
Раньше было просто: на все вопросы имелся ответ. Его знало армянское
радио. Так и выходили кучами и сериями анекдоты, начинавшиеся со
слов: «Армянское радио спрашивают…» – и дальше шел ответ. Армянское
радио знало все, и под его могучим крылом мы уютно жили, стройными
рядами потихонечку идя к коммунизму…
В конце 60-х годов на большом всесоюзном совещании республиканских
радиокомитетов вышел казус. После выступлений радионачальства
из Литвы и Молдавии председатель объявил:
– Слово предоставляется представителю армянского радио!
Зал радостно загоготал.
– Тише, товарищи! – пристыдил председатель. – Это же ваш коллега!
