И всё же главной занозой в сердце отца оставался Мурат. Стареющий мужчина в стотысячный раз спрашивал себя: всё ли он сделал тогда, в 92-м, чтобы не потерять сына. Но ответа так и не находил.

Каждый месяц он звонил в Гурзуф соседке по лестничной площадке дворничихе Айне и подолгу расспрашивал её о Мурате.

Наиль сильно обрадовался, узнав, что сын поступил в университет в Симферополе. Вот только выбранная им специальность отца смутила — «крымско-татарский и турецкий языки».

Бывшая тёща Роза скончалась за полчаса до миллениума. Отец позвонил в Крым, чтобы высказать соболезнования сыну, потерявшему бабушку. Мурат разговаривать не стал и бросил трубку.

На свадебный подарок для молодожёнов скидывалась вся томская родня, десять тысяч долларов собрали. Но в Симферополь полетел один Фарит. Больше никого Мурат не пригласил.

Наиль Виленович знал, что у него в Крыму растёт внук Арсен. Правда, никаких контактов с ним не имел.

Воссоединение Крыма с Россией совпало с разводом четы Мансуровых. Бывшая жена Мурата уехала в Стамбул и увезла сына с собой. Там вышла второй раз замуж за богатого турка.

Антон Павлович Чехов очень любил Гурзуф и не любил Томск. На берегу Чёрного моря он купил татарскую саклю с небольшой живописной бухтой, а Томск обозвал «свиньёй в ермолке».

«Томск — скучнейший город… и люди здесь прескучнейшие… Город нетрезвый, красивых женщин совсем нет, бесправие азиатское…», — писал он о будущих Сибирских Афинах. Через сто с лишним лет томичи ответили литературному классику с юмором, установив на набережной Томи карикатурный памятник под названием «Антон Павлович Чехов глазами пьяного мужика, лежащего в канаве и не читавшего „Каштанку“».

В бухту Чехова Артур влюбился с первого взгляда. Фариту, впервые привёзшему младшего брата в Крым, дикие, причудливые скалы тоже нравились больше обустроенных пляжей с лежаками и зонтами от солнца, с утра до ночи забитыми обгоревшими отдыхающими. И каждое утро в восемь часов, как на работу, братья отправлялись на дачу Чехова.

Пожилая дворничиха сметала с тротуара уже начавшие опадать засохшие листья.

— Ой, Фарочка! — отбросив метлу, всплеснула она руками и стала обнимать толстяка. — А я-то сперва и не признала тебя. Думала, кому это Мурат сдал родительскую квартиру. Он же здесь редко бывает. В Бахчисарае в основном живёт. Как же ты возмужал! А это, должно быть, сынок твой? Похож.

— Нет, тётя Айна, это мой младший брат Артур. Познакомьтесь, пожалуйста.

Бабка опешила и, опустив на нос очки, стала бесцеремонно рассматривать молодого человека.

— И точно — вылитый Наиль Виленович в молодости. А у тебя самого дети-то есть?

— Есть, тётя Айна. Тоже сын. Ровесник этого молодого дядьки. Он — программист, в Эмиратах живёт.

— Батюшки свет! По всему миру люди разъехались. А я вот со своим стариком, видать, в Гурзуфе век доживать буду. Только он у меня, Фарочка, совсем из ума выжил. Как Крым к России снова присоединился, вообще мне ни копейки со своей пенсии не даёт. Твоя власть пришла, ты теперь за квартиру и плати. Вырядится в бендеровскую форму, напьётся горилки и давай горланить «Ще не вмерла Украина». А из меня-то — какая русская? Мои ж родители — сосланные в Сибирь финны. Хоть назад к дочке в Барнаул езжай!

— А где же фонтан? — выразила недовольство дородная дама в соломенной шляпе.

Симпатяга-экскурсовод с задумчивым и печальным взором средневекового арабского поэта рассеяно посмотрел на экскурсантку, потом на бронзовый бюст Пушкина и показал на резную мраморную панель на стене:

— Знаменитый Бахчисарайский фонтан перед вами.

Толпа удивлённых туристов отпрянула от стены, а экскурсовод продолжил:

— Его ещё называют фонтаном слёз. Потеряв возлюбленную, убитый горем хан Гирей пожелал, чтобы сам камень заплакал, как плачет сердце мужчины. Верхняя чаша символизирует сердце. Из неё капля за каплей стекают «слёзы» в две чаши поменьше. Постепенно они наполняются, и горе снова переливается через края в нижнюю чашу-сердце. И так три раза.

— А розы сверху? Что означают они? — спросила одна из экскурсанток.

Гид по ханскому дворцу ответил стихами:

А потом добавил прозой:

— Это дань памяти поэту, воспевшему в веках любовь. Сотрудники музея каждое утро кладут в верхнюю чашу «Фонтана слёз» свежие розы: алую и белую.

После экскурсии братья обедали в кафе татарской кухни для туристов. Артур заказал пять больших чебуреков и уминал их за обе щёки, не обращая внимания на текущий по подбородку мясной сок вперемешку с маслом.

Мурат тем временем незаметно рассматривал сводного брата. В его облике иногда проскальзывало что-то близкое и родное, но сама манера поведения, пренебрежения к этикету не вписывались в кодекс поведения крымских мурз. После продолжительной горной прогулки к монастырю и средневековой крепости, да ещё часовой экскурсии по ханскому дворцу, Фарит тоже изрядно проголодался и выбрал в меню седло барашка, но ел медленно, с достоинством, умело орудуя ножом и вилкой. Себе же Мурат заказал лишь кофе и сладости. В горы он не ходил, а экскурсии по Бахчисарайскому дворцу давно стали для него просто работой.

— Твоя экскурсия — настоящее шоу, — похвалил Мурата профессор истории. — Блестящая эрудиция, вкрадчивый голос. На женщин производит убойное впечатление. От курортниц, поди, отбоя нет?

Экскурсовод замял тему и спросил сводного брата, по возрасту годившегося ему в сыновья:

— И как Чуфут-Кале[65]? Понравилось?

— Великолепно, — обливаясь чебуречным соком, ответил Артур. — Крепость — просто отпад!

— Её начали строить ещё византийцы в V веке. А в мавзолее дочери золотоордынского хана Тохтамыша были?

— Угу, — пробормотал Артур и спросил у профессора истории: — А это тот самый Тохтамыш, что в прадедовом родовом селе похоронен?

— В каком селе? — переспросил бахчисарайский экскурсовод.

— Да, в Тахтамышево, откуда Сабанаевы родом, — между делом пояснил Фарит. — Оно — гораздо старше Томска. И раньше называлось Кызыл-Каш[66]. А когда на тамошнем кладбище похоронили Тохтамыша, его и переименовали.

Мурат недоверчиво покрутил головой.

— То есть ты хочешь сказать, что великий хан Золотой Орды, соперник Тамерлана покоится под Томском?

— А что тут удивительного? Эуштинцы — очень древний народ. Когда-то их земли тоже были частью Золотой Орды.

— А мне пещерный монастырь[67] понравился больше, — безапелляционно заявил закончивший с чебуреками младший брат. — Там такая экзотика! Вместо крыш на монашеских кельях — огромные каменные глыбы.

Крымчак отвернулся и стал демонстративно рассматривать розы на клумбе. Какие же они дикари, эти сибиряки. Истинные ценности не замечают, а на чужую показуху ведутся!

Фарит увидел недовольство родного брата и примирительно сказал:

— Брось дуться, Мурат. Я, конечно, понимаю: северные варвары разрушили Крымское ханство. Но ведь столько времени прошло!

Мансуров холодно ответил:

— А я ничего не хочу забывать, брат. Погибла целая цивилизация, уникальный симбиоз культур — древних греков, генуэзцев, Византии, Золотой Орды и Османской империи. Такого никогда нигде больше не было, и не будет.

Профессор Сабанаев философски заметил:

— Жизнь продолжается, брат! Цивилизации не исчезают бесследно, они дают жизнь новым. Тот же Пушкин, например. Это — явление не только российской, а мировой культуры.

— Если бы Девлет Герей в шестнадцатом веке не спасовал перед Иваном Грозным и захватил московский Кремль, как это сделал хан Тохтамыш, то Пушкин, скорее всего, писал бы по-татарски!