- Молчан, поди, - девушка отложила в сторону вышитых петушков и курочек и пригласила ещё раз: - Ну, входи же, Молчан.

  Дверь распахнулась, и в горницу вошёл, сильно пригнувшись, белокурый молодой человек. Молчан был раза в два больше Свитки, посему дверной проём ограничивал не только его рост, но и ширину плеч. Протиснувшись боком, он вошёл и сел на то же самое место, где сидела днём тетя Полина. Парень также устало откинулся на стену и посмотрел на девушку. Он был одет во всё чистое, а мокрые, вымытые волосы пахли душистым цветочным мылом, которое Свитка делала сама, перетирая различные лепестки и травы. Широкая полоса ткани, уже изрядно позеленевшая от травяного сока и посеревшая от грязи, опоясывала его кучерявую голову.

  - Ну, проходи же за стол. - Девушка спохватилась и, спрыгнув с лавки, стала хлопотать у печи. - Я курник испекла, и щи вчерашние есть. Будешь щи, Молчан?

  Молчан слегка улыбнулся и, кивнув головой, сел за стол. Стол у тёти Поли был большой, и стоял он посередине горницы, поскольку Аполлинария Агеевна была старостой поселения, и ей частенько приходилось принимать за этим столом односельчан. За ним решались судьбы отдельных людей и всего поселения, принимались важные решения и строились планы на будущее. Молчан тихо сел и, придвинув лавку к столу, положил руки на скатерть. Сосредоточенно-внимательные его глаза наблюдали за тем, как девушка хлопочет, выставляя на стол большую тарелку со щами, режет курник и отламывает большую краюху белого хлеба. Свитка не раз замечала, как меняется взгляд этих серых и задумчивых, но смелых и решительных глаз при виде её хлопот и по-юношески суетливых движений. В такие мгновения взор Молчана затуманивался, и его лоб покрывался множеством морщин, но воспоминания вновь обходили его стороной. Свитка подала парню большую резную ложку и принялась наливать в кружку холодного молока из глиняной крынки. Металл её браслета мелодично звякнул, соприкоснувшись с глиняным боком кружки, и внезапно девушка почувствовала, как большие и сильные пальцы парня мягко и бережно взяли её за запястье. Свитка осторожно поставила на стол кружку и с удивлением стала наблюдать, как Молчан, медленно поворачивая кисть девичьей руки, внимательно рассматривает её. Он глядел на изгиб тоненькой ручки, на блеск металла в свете лучины, любовался, как скользит тонкий стебель меди по запястью девушки. Молчан вспоминал. Вспоминал мучительно и натужно. Свитка видела и чувствовала, как отчаянно жаждет парень вспомнить нечто особенно важное, что никак не может он вспомнить с того самого дня, что живёт в избе у старосты. Но и в этот раз воспоминания обошли стороной Молчана. Он с грустью отпустил руку Свиты и принялся за еду, уже не обращая внимания на девушку. Рыженькая хозяюшка постояла немного в нерешительности и подсела к Молчану.

  - Молчан. Ты вспомнишь, обязательно вспомнишь. - Она осторожно погладила руку парня: - У тебя была девушка, правда? С таким же браслетом?

  Молчан продолжал уплетать щи, глядя в тарелку.

  - А сам ты из-за Закрова? Ведь правда же, из-за Закрова? - девушка сделала новую попытку: - Ты по оборотному пути приехал? Вспомни, Молчан, по большой и широкой дороге?

  Молчан оторвался от еды и перевёл взгляд на девушку. Некоторое время он смотрел ей в глаза, как в окна дома, выходящего в пустоту, а затем вновь принялся за еду.

  Свита приготовила было уже новое наступление на память молодого человека, но в это время дверь открылась и в горницу вошла тётка Полина. Она прошла в дальний угол и положила там принесённый с собой мешок, в котором что-то мягко шуршало.

  - Молчан, - голос старосты был усталым и тихим. - Я молвила тебе уже, - не таскай ягод с леса. И семян тоже не носи. Те красные, что ты ныне притащил, годны только волчар травить, да лис отпугивать. И вообще, не шлындай ты по лесу, не тормоши округу. Оноч же, да и никакой соли не напасёшься.

  Молчан доел щи и принялся за пирог, запивая его молоком.

  - Посиди хотя бы завтра дома. Ну, хоть полдня. - Староста вытащила из мешка большой беловатый корень и положила его подле печи. - Двуглав после обеда уедет, тогда и поди на все четыре стороны.

  Тётка замотала полегчавший мешок и убрала его, всё ещё отчего-то шелестящий, за печь. Затем подошла к столу и, уперев руки в боки, уставила свой взор прямиком на жующего Молчана:

   - Молчан, молви ныне же, что не ступишь со двора до обеда. - Её дотоле утомлённый делами и беготнёй голос обрёл силу и власть: - Молви, иначе не сойду с места. Мне уже двух пропавших баб предостаточно...

  Парень неспешно дожевал свой кусок и поднял глаза на хозяйку.

  - Не пойду, - мягким и сильным голосом произнёс он. - Лапоть изодрался. Починять стану.

  - Ну и ладно, - тётка удовлетворённо улыбнулась, - Свитка подаст, что потребуется.

  Она скинула плат и вышла во двор умываться. Молчан допил молоко и тоже поднялся.

  - Благодарю, Свита. - Он отодвинул лавочку и поднялся из-за стола. - Вкусный у тебя курник.

  Девушка тщетно хотела поймать его взгляд, но Молчан прошёл до двери, не взглянув на неё, и, только взявшись за ручку, вдруг остановился и обернулся к ней. Он, не говоря ни слова, вновь и вновь смотрел на Свиткины руки и воскресал в памяти одному ему лишь ведомое. Впрочем, даже эта последняя попытка рухнула, не поддавшись напору мыслей, после чего парень, толкнув дверь, неспешно вышел в сени.

  Молчан лежал на лавке, подложив руку под голову. Ароматную подушку, набитую пухом и какими-то мятными цветами, он отложил в сторону. Подушка была очень хорошая, но спать на ней он не мог. Мягкую перину он отдал обратно хозяйке - она давила и мяла бока. Одр Молчан соорудил себе сам. Он не знал почему, но взял постелить себе на доски широкой лавки толстую, похожую на баранью, рогожу, а в качестве укрывала выбрал старый, подбитый мехом и изрядно побитый молью, плащ. Не знал также, почему лучшей подушкой для него оказалась свёрнутая рубаха, но именно на такой постели ему спалось спокойно и удобно. В эту ночь Молчан долго не мог заснуть. Он давно смирился с тем, что его называют Молчан. Смирился, потому, как не ведал, каково его настоящее имя. Не ведал, как он очутился в этом странном для него мире. Ночь давно заняла своё место, и колючие звёздочки мерцали в вышине чёрного вороньего крыла неба. Уже давно, ворча и покряхтывая, тётка Полина откатила за ограду принесённые им из лесу четыре большие ягоды. Спелые и сочные, они казались очень вкусными, посему, желая хоть как-то оправдать своё присутствие в чужом доме, Молчан принёс их в селение. Он не рассказал ни Свитке, ни тётке о том, что ему пришлось отбивать эти ягоды силой у каких-то неведомых тварей, прыгучих и когтистых. Ни названий этих ягод, ни семян, похожих на лесные орехи, величиной с его голову, ни названия этих самых тварей он не знал. Молчан, или тот, кем он был, вообще не знал тут никого и ничего. Всё вокруг казалось ему диким и диковинным, смешным и грустным, чудным и чудовищным. Парень мог бы подумать, что спит и видит сон. Ужасный и жестокий для него сон. Но боль в голове, которую он и по сей день ощущал, ни на минуту не давала ему повода расслабиться. А ещё были яркие, сочные, в большинстве своём незнакомые и диковинные, совершенно пьянящие и дурманящие запахи и ароматы мира, где травы подпирают небо, чей купол так высок и прозрачен. Да и сон получался какой-то уж длинный. Четвёртый день уходил с ночью с тех самых пор, как Молчан очнулся поутру на этой же самой лавке, перевязанный и перемотанный лоскутами ткани с примочками из горьких и резко пахнущих трав. С абсолютно пустой головой, в которой не только боль физическая, да ещё и боль от неведомой, но катастрофической утраты находили себе место. Он не знал и не узнавал никого и ничего вокруг. Всё в этом мире было незнакомо и дико. Некая хозяйка этой избы и староста всего поселения, расположенного по склонам высокой горы с большой норой в вершине, - тётка Аполлинария - поведала парню о том, что подобрали его двое её охотников, кои по случаю забрели на дорогу, где и нашли его раздетого и полумёртвого. В тот же самый вечер староста с провожатыми ходила в опасный путь через Страту к волхву за цельбой, что мог изготовить только лишь он один. О волхве женщина отзывалась по-доброму, но даже ему она ни единым словом не обмолвилась, для чего ей столь сильные снадобья. Именно эта цельба и спасла Молчану жизнь. А самое главное, что Аполлинария поведала парню, - это ужасная новость о том, что пути назад у него больше нет. Может, Молчан и ужаснулся бы этому, может, и не поверил бы рассказам "полоумной" бабы. Может быть..., но это было бы раньше. А сейчас он попросту молча внимал всем этим её "сумасшедшим" сказкам, и одновременно прислушивался к абсолютной пустоте в больной голове...