Холмс загнул левое ухо трупа.

Тонкая кожица казалась разъеденной чем-то.

— Да, — ответил опять Лэстрад.

— Что вы скажете относительно этого?

— По-моему, рыбы.

— Нет, вы ошибаетесь. Рыбы грызут, но не перетирают. Между тем, мы можем констатировать факт трения. Волокна показывают нам это. Сопоставив все вместе, мы получим ярко, но неправильно выраженный след веревки. Во вскрытии надобности нет.

Холмс осмотрел еще хорошенько голову, после чего поднялся.

— Больше мне ничего не надо. Благодарю вас, — обратился он к смотрителю.

Знаменитый сыщик оделся и, провожаемый смотрителем, взобрался на автомобиль. Лэстрад и я последовали его примеру, и снова сонный город огласился звуками плодов цивилизации. Второй и последней точкой отправления изысканий Холмса был дом-особняк, занимаемый Бересфордом. Он оказался двухэтажным и состоял из кухни и пяти комнат, трех внизу и двух наверху.

Внизу помещались: кабинет, гостиная и столовая, наверху — спальня и уборная.

Черный ход был на цепочке, парадный имел американский замок с двумя, как потом оказалось из свидетельских показаний, ключами, один у хозяина, другой у прислуги. Вокруг дома был разбит маленький садик.

Холмс начал свой осмотр прямо с кабинета, темноватой четырехугольной комнаты с одним низеньким книжным шкафом, письменным столом, высокою деловой конторкой и кожаным диваном с двумя такими же креслами. Порывшись с полчаса в шкафу, в кипе журналов и книг разнообразного содержания, Холмс перешел к письменному столу. Были открыты все ящики, пересмотрено все содержимое, но Холмс продолжал хранить молчание, не приходя, по-видимому, ни к каким результатам.

Настала очередь за конторкой. Опять ничего.

Наконец, осмотр кабинета кончился. Но перед тем, как пуститься в дальнейшие розыски, Холмс пожелал лично выслушать показания свидетелей: соседей и торговцев рынка. Показания, в общих чертах, ничем существенным не разнились от рассказа Лэстрада, только по окончании их Холмс вышел в гостиную и обратился к свидетелям с вопросом, не знает ли кто из них, сколько ключей имелось в распоряжении обитателей данного дома?

На вопрос этот отозвалась одна из соседских служанок, подруга умершей, заявив, что, со слов покойной, их было два, чтобы не будить уставшую прислугу в тех случаях, когда Бересфорд возвращался домой со своих, так любимых им, поздних прогулок. Отпустив свидетелей, Холмс, минуя гостиную и столовую, поднялся сразу наверх и проник в спальню. Здесь его внимание сейчас же остановилось на пачке газет, лежавшей на ночном столике у изголовья кровати. Это была «Daily Mail», одна из наиболее дешевых и распространенных английских газет. Холмс принялся по очереди рассматривать каждый номер. Вдруг он выпрямился, быстро вынул свою записную книжку, что-то прочел там, схватил верхний очередной номер и ловким жестом распластал его. На второй странице внизу я увидел пустое пространство в форме прямоугольника, оставшееся от вырезки. Лицо Холмса просветлело, в глазах мелькнуло что-то похожее на удовлетворение, видимо, он был доволен.

— Теперь я удалюсь в кабинет; мне необходимо пробыть там одному в течение некоторого времени, — пряча в карман газетный номер, обратился Холмс ко мне и Лэстраду, стоявшему около дверного косяка, чтобы видеть лестницу. — Может быть, мы кое-чего и добьемся.

Искусный сыщик заперся в кабинете, Лэстрад остался с полицейским в гостиной, а я вышел освежиться. Был уже третий час. В воздухе чувствовалось наступление летнего утра. Звезды гасли одна за другой, и алая полоса света завоевывала себе на небосклоне все больше и больше места. Где-то прокричал петух, послышалось глухое конское ржание. Несмотря на поздний час, мне не хотелось спать; вздернутые нервы и сознание того, что я присутствую при раскрытии загадочного преступления, совершаемом человеком, имя которого прогремело по всему свету, все это придавало мне неисчерпаемую бодрость и усталости как не бывало.

В самый разгар чудного теплого утра, когда солнце положительно заливало своими алмазными брызгами все вокруг, Холмс, утомленный, но по-прежнему спокойный, показался на пороге гостиной и поманил к себе Лэстрада. Их разговор продолжался с полчаса, после чего Лэстрад, озабоченный и серьезный, уехал на лошадях в Лондон, мы же с Холмсом помчались на том же автомобиле домой.

Дорогой мой спутник не выказывал расположения к разговору, почему я старался по возможности молчать. Перед тем же как разойтись по своим комнатам, Холмс сказал мне следующее:

— В час дня я жду вас у себя в кабинете. Вам будет небезынтересно выслушать кое-что.

Я поблагодарил его за совместное путешествие и мы расстались. Только очутившись в своей комнате, я почувствовал сильное утомление: нервный подъем сменился реакцией, вызвав неимоверную слабость. Быстро раздевшись, я юркнул под одеяло и заснул так крепко, как никогда. Правда, сон мой был тяжел, даже кошмарен, но проснулся я лишь от настойчивого жужжания лакея, предупрежденного мною накануне.

В час я постучался в дверь кабинета Холмса. Послышалось — «пожалуйста»; я вошел. Холмс, свежий и бодрый, со спокойно-довольным выражением лица, сидел за столом; около него помещалась груда только что полученных газет. Во рту дымилась сигара. В стороне белела какая-то бумажка. Я сел на предложенный мне стул и приготовился слушать.

— Прежде всего, — начал Холмс, — коснемся того, что несомненно интересует вас, именно — вчерашнего приключения. Взгляните сначала на это. — Он взял со стола и подал мне белевшую бумажку, которая оказалась телеграммой подобного содержания:

«Организация расстроена, многие переарестованы, в том числе и Бересфорд, опасность предотвращена. Земно кланяюсь гиганту сыскного дела и горячо благодарю его. Лэстрад».

— Ну-с, перехожу к сути, — сказал Холмс, кладя назад телеграмму.

— При осмотре трупа я наткнулся, как вам известно, на три ссадины, две на шее, близ затылка, третья около правой скулы. Столь близкое соседство всех трех вызвало у меня подозрение, тем более, что ни на лице, ни на лбу никаких поранений не обнаруживалось. Подозрение облеклось в действительность после того, как я заметил изъян под левой ушной мочкой. Следы трения на перепончатой кожице дали мне ясную картину веревки, другими словами, присутствия рук человеческих. Но, вследствие несистематичности полос, сделалось очевидным, что петля была слишком широка, и потому смерть последовала от чего-то другого. Предшествующее тщательное исследование тела опять-таки, как вам известно, не показало наличности смертоносных ран, неповрежденной оказалась и голова, следовательно, причиной трагического исхода могло быть и должно было быть только удушение. Итак, конечное заключение, по окончании осмотра трупа, вылилось у меня в следующую форму: — Некто, задушив девушку подушкой или ладонью, но не путем сжатия горла, ибо на горле никаких пометок не было, сволок ее тем или другим способом к речке и, накинув на шею петлю с привязанным к веревке камнем, бросил труп в воду, причем размер петли оказался недостаточно точно рассчитанным, т. е. чересчур великим.

Тело опустилось на дно и приняло такое положение: лицо внизу, затылок наверху; общее направление против течения. Тело натянуло веревку. Подбородок являлся несокрушимой препоной для веревки, затылок нет. Сила течения постепенно выбивала голову из петли и, наконец, выбила. Тело всплыло с несколькими ссадинами, в том числе с поврежденной левой заушной перепончатою кожицей, так как лишь уши могли быть тем существенным препятствием со стороны затылка, на котором всякий след ясен. В данном же случае пострадали не оба уха, а одно — оттого, что петля сползала, в силу известных причин, боком.

Далее. На основании учета таких данных, как безупречное поведение молодой девушки, ее серьезность и нравственность и отсутствие знакомств на стороне, из десяти вероятий девять было за то, что умертвил ее ее же барин, а не кто иной. Но, опять-таки, в силу тех же данных, почти все было за то, что убийство совершилось не на романтической почве, а в силу каких-то других, особенных обстоятельств.