– Да ну тебя, скажешь тоже, – смутилась Аглая, крепко обнимая брата за талию и пряча своё лицо у него на груди.

Тарас любил сыпать комплиментами с того времени, как братья поступили в колледж и вернулись оттуда уверенные, что красивее сестры девушек просто не бывает. Тогда Аглаида долго смеялась, никак не сумев убедить мальчиков, что и она в своё время была такой же неуклюжей и прыщавой. Но разве Рыжиков можно в чём-то убедить?

– Где мой поцелуй! – обиженно раздалось сзади.

Митя, как и в детстве, влажно коснулся губами щеки сестры, а та по привычке оттёрла её рукавом пиджака.

– Митя, – раздражённо протянула молодая женщина, глядя на следы пудры на чёрной ткани рукава, – ты бы ещё лизнул меня.

– Я не Митя, я Тарас, – с задорной улыбкой отозвался тот и потянул обескураженную сестру в столовую.

Опять они подловили её. Митя рукой растрепал безупречную укладку Аглаиды со словами:

– Опять повелась.

А Аглаиде стало не то стыдно, не то неуютно. Ведь и вправду повелась. Опять не отличила, остальные легко угадывают кто из них кто, и только с ней ребята вели эту игру. Если в детстве Аглаида ещё могла различить братьев по одежде, то став старше, Рыжики быстро смекнули как путать её.

Сестра никак не могла понять, почему отцу хватало лишь взгляда, чтобы узнать, кто из сыновей перед ним, а ей не помогали ни очки, ни линзы. Даже кухарка пыталась помочь, объяснить, что у ребят разные характеры и говорят они по-разному. Да, это было так. Когда ребята хотели, они говорили по-разному, но только когда этого хотели сами.

Будь на их лицах особенные родинки, было бы, наверное, легче. Но, увы, россыпь веснушек, одинаковый разрез глаз, густые тёмно-рыжие брови, даже форма губ и носа – всё было одинаковым. Зеркальные близнецы. Они никогда не стригли волосы по-разному. Однажды высмеяли предложение сестры сделать тату с именами. Им нравилось быть похожими друг на друга. В этом был их фирменный стиль.

Наверное, так считает каждый близнец. Ведь сколько проделок и проказ можно придумать и провернуть. Меняться местами, разыгрывать людей. Даже колледж и университет братья закончили с подозрительно одинаковой успеваемостью.

– Отец сказал, чтобы ужинали без него.

Митя усадил Аглаю во главе стола, а сам сел слева, Тарас справа. Служанки, весело переглядываясь с рыжими братьями, выставляли тарелки перед ними и Аглаидой. То, что вся прислуга соскучилась по Рыжикам, госпожа прекрасно знала, но не одобряла заигрывания молодых девушек с братьями. Глупышки словно не понимали, что им ничего не светит. Сказка не случится ни с одной из них. Алекс просто не позволит сыновьям жениться на простой девушке. Они наследники. И этим всё было сказано.

Аппетитный аромат заставил отвлечься от разговора и попробовать сочный рыбный стейк. Форель с пареными овощами. Рыжики раньше терпеть не могли овощи на пару, а сейчас уплетали за обе щёки. Как же всё быстро менялось в этой жизни. Митя до истерик не выносил моркови, но оба брата съели её вполне спокойно.

– Как вы тут без нас жили? – вопрос отвлёк молодую госпожу от тяжёлых дум.

Она повернулась вправо, ловя на себе серьёзный взгляд серых глаз. Аглае всегда казалось, что Тарас более сдержанный, чем брат, если конечно так можно выразиться по отношению к этой парочке.

– Смотрю, отец ещё не женился.

– А должен? – удивилась брюнетка.

– Ну, у него же вроде была какая-то блондинка.

– Силиконовая Барби, – передразнил Митя.

Аглая тихо вздохнула, вспомнив, что и вправду какая-то была больше года назад. Отец не регулярно, но заводил себе любовниц. Непостоянных, всегда молодых и глупых. Наглые девицы не сразу понимали, что им ничего не светило, и первое время вели себя порой просто отвратительно. И чем наглее девица, тем короче роман с ней. Алекс Ламбел был завидным женихом. Состояние его с каждым годом увеличивалось, и многие охотницы жаждали присвоить себе хотя бы часть его денег.

– Нет, не женился, – успокоила Аглая братьев, которые до сих пор болезненно воспринимали отцовских пассий. – А Барби уже давно не его любовница, – добавила она для Мити.

– Правильно, отсосала, что хотела, и отвалила, – зло отозвался тот, а Аглаида по привычке осадила его.

– Митя, следи за языком.

Тот замолчал, перестав жевать, хитро взглянул на сестру и подался к ней, чтобы тихо прошептать:

– Я слежу, Ида, слежу.

Лизнув сестру в щёку, Митя тихо рассмеялся, уворачиваясь от салфетки, которую Аглая кинула в него.

– Митя! Ну сколько можно! – взвизгнула она, не понимая забавы брата.

– Веселитесь? – ознаменовал своё появление Алекс, недовольно поглядывая на сыновей.

Стоило им только вернуться, как дом опять утратил привычную тишину и спокойствие.

– Отец, – поднявшись, поздоровалась ещё раз Аглаида.

– Сиди, – приказал он дочери, усаживаясь за стол напротив неё.

Рыжики переглянулись, и лишь отец заметил недовольство, блеснувшее в глазах близнецов. Аглаида села, поправляя юбку.

– Приятного аппетита, отец, – кротко пожелала она.

– И вам приятного аппетита.

Алекс не глядел на своих детей. Он взял планшет, отыскал нужную статью и погрузился в чтение.

– Приятного аппетита, отец, – пожелал через несколько минут Тарас, когда служанка поставила перед главой семьи тарелку.

– Благодарю.

Алекс поднял свой взгляд и наткнулся на двойной прищур сыновей. Глаза у них были такие же, как у отца, серые. Истинные Ламбел. Никто не унаследовал черт своей матери. Наверное, так было лучше. Возможно, Алекс сам не мог для себя это решить. Хотел бы он, чтобы сыновья стали живым напоминанием о любимой или нет? Думал над этим и часто, но так и не смог дать себе ответ.

– Приятного аппетита, отец, – через минуту повторил за братом Митя.

Аглая настороженно следила за Алексом. Тот медленно взглянул на Дмитрия, уголки губ его дрогнули.

– Благодарю, – тихо произнёс Алекс, взявшись за вилку, и отложил планшет на край стола так, чтобы спокойно есть и читать. – Завтра оба приедете в офис. Пора принимать дела, – как бы ни к кому конкретному не обращаясь, приказал сыновьям Алекс. – Начнёте как Аглаида, с азов.

Братья переглянулись с сестрой. Та ободряюще улыбнулась им.

– Я посмотрю, чему вы научились, – закончил свой монолог Алекс.

Ему никто не ответил. Аглаида чувствовала неловкость. Отец, как обычно, отдавал распоряжения, не особо интересуясь мнением своих детей. Она к этому привыкла, а вот ребята злились. И тогда Алекс придумывал очередную ссылку: колледж, университет, практика.

Аглаида редко видела своих братьев в последние пять лет. Так редко, что каждая встреча была праздником для неё и очередным новым знакомством, ведь Рыжики взрослели, менялись, мужали.

Сквозь сонную муть слышался звон будильника. Ненавистный, надоедливый и пронзительный звук. Аглаида долго искала такой аппарат, чтобы сумел поднять её в пять часов. По натуре она сова, но об этом мало кто знал. Никто даже не догадывался, какое для Аглаи было адское мучение открыть спросонья глаза. Хотя бы чуть-чуть, хоть щёлочку. Мягкая постель, тёплое одеяло, разве их можно было променять на прохладу утра, на противный контрастный душ? Да кто в здравом уме на это бы решился? Только такие отчаянные трудоголики, как отец.

Аглаида, вспомнив об отце, тут же со стоном открыла глаза. Звук будильника был нарастающе противным. Нужно перевалиться на бок, дотянуться до телефона, затем сесть на кровати и прекратить это издевательство над психикой. Все движения выверены временем, отработаны, закалены каждодневной практикой, как и сила воли. Отец себя не жалел, и Аглаида старалась подражать ему. Были особенные дни, когда ничего не спасало и хотелось повыть, поскулить, напомнить себе, что она женщина.

Порой Аглая себя спрашивала, почему до сих пор не замужем, ведь красива, обеспечена. Она могла бы составить хорошую партию многим молодым бизнесменам, партнёрам отца. Девушка несколько раз ходила на свидания, но, увы, отношения не клеились. В чём причина – Аглая не могла понять. Вроде старалась, строила эти отношения, работала над собой, пыталась соответствовать ритму жизни своего любовника, но в один прекрасный день всё летело в тартарары. Она боялась приходить на свидания, когда ей говорили, что нужно поговорить. Шла как на эшафот, считая шаги, чтобы не потерять смелость и дойти до места встречи. Ненавистные разговоры по душам в ресторанчиках города во время обеденного перерыва – вот что было закономерным окончанием любого начинания. А потом долгие вечера, проводимые в разочарованиях и ощущениях предательства.