Леня схватил многострадальные страницы и кинулся в машбюро. Стоя над машинисткой Леночкой, он следил, как появляется на свет обновленный текст, морщился и давал себе слово впредь никогда в жизни ничего больше не писать, даже писем, прекрасно понимая при этом, что обещания он, конечно, не сдержит. Четверть часа спустя, немного остыв, он отнес перепечатанный репортаж в секретариат, перевел дух и отправился к заведующему отделу выяснить, что он теперь должен делать дальше.

В два часа Леня прочитал гранки. В набранном виде репортаж выглядел, несмотря ни на что, весьма неплохо. Чтобы он стал еще лучше, Леня переписал один маленький абзац, заменил несколько слов и наконец полюбовался своей фамилией, набранной в конце.

В отделе в этот момент никого не было - все шесть сотрудников разъехались, кто куда, в поисках новостей. Леня решил дать себе короткую паузу отдыха, и его рука словно бы сама собой, помимо воли, потянулась к верхнему ящику стола. Он выдвинул его и взглянул на Ромрой. В дневной суматохе он, кажется, уже начинал забывать о его существовании.

Стрелка аккумулятора сдвинулась еще правее, - ненамного, но сдвинулась. Леня покачал головой. Выводы, впрочем, сделать было не так уж трудно: конечно, часть энергии сотрудников не могла не пропадать впустую виной тому были недостаточно умелая организация труда, иной раз недостаток опыта и тому подобные объективные и субъективные причины. Примером потери энергии был хотя бы вот этот злополучный заголовок - сколько совершилось лишней работы, прежде чем остановились на том, что было с самого начала. Но без подобных потерь, вероятно, пока еще не могла обойтись ни одна из областей человеческой деятельности.

На столе зазвонил телефон, и Леня машинально захлопнул ящик. Ответив читателю, которому срочно был необходим один из февральских номеров газеты за позапрошлый год, Леня встал и снова пошел в комнату к заведующему отделом. От этой дневной суеты он уже начинал ощущать легкую одурь. Но редакционный день, обычный день практики в газете, был еще в самом разгаре. А что другое, в конце концов, нужно репортеру-газетчику, если это, конечно, настоящий репортер-газетчик, как не такие головокружительные скорости, мгновенная смена впечатлений, бурный водоворот дел?

Да, рабочий день Лени Скобкина, начинающего журналиста, еще далеко не был завершен - впереди его ждало происшествие весьма необычное и надолго оставшееся в памяти многих людей.

Около четырех дня Леня остановил свой "Запорожец" возле небольшого здания ультрасовременной архитектуры, форму которого не так-то легко описать словами. Только что он побывал в Ботаническом саду на открытии Международного салона редких орхидей (об этом можно было дать небольшую информацию), а до этого встретился с известным археологом, только что вернувшимся из экспедиции, но раскопки, к сожалению, не дали ничего такого, что было бы интересно абсолютно всем.

Леня положил в карман диктофон и выбрался из машины. Подойдя к подъезду здания удивительной формы, он задержался перед свежеукрепленной табличкой, свидетельствующей, что именно здесь находится единственная в своем роде и уже знаменитая, престижная музыкальная школа, детище бурного прогресса. Из распахнутых настежь окон неслись непривычные, какие-то неземные тембры знакомых мелодий - здесь занимались электромузыкой, искусством частью сегодняшнего, но большей частью завтрашнего дня. Леня знал, что сейчас в школе проходил прием в классы сверхновейших, только что созданных экспериментальных инструментов - электроскрипки и электровиолончели. О перспективах развития новых инструментов, о людях, играющих на них, можно было, наверное, написать неплохой материал.

Из окна донесся особенно неземной звук, и рука репортера словно сама собой потянулась к сумке, где лежал Ромрой. Отдернув руку, Леня перешагнул порог школы и оказался в просторном зале, по стенам которого, на больших застекленных витринах, разместились образцы новейших электромузыкальных инструментов. Но Леня не смог как следует рассмотреть образцы: зал был густо заполнен. Очень озабоченные папы и мамы держали за руки мальчиков и девочек того самого возраста, когда, видимо, лучше всего начинать учиться игре на электрострипке и электровиолончели. На лицах многих из детей читалась грустная покорность судьбе, унылая готовность ко всему. Другие лица дышали озорным любопытством. Но справедливости ради надо сказать, что некоторые из этих мальчиков и девочек выглядели так, словно пришли как раз туда, куда им следовало прийти.

Леня окунулся в густую толпу, чтобы пройти сквозь нее к дальней двери с рукописной табличкой, где крупными буквами было написано: "Детям входить сюда. Родители, соблюдайте очередь!", и Ромрой немедленно заработал. Вокруг Лени в радиусе нескольких шагов многие вдруг застыли без движения в тех самых позах, в каких были секунду назад, не подозревая, что вот сейчас их выключат из действительности.

В зале послышались первые изумленные возгласы. Несколько мальчиков озорного вида вдруг залились смехом, показывая пальцами на застывших, как на фотокадре, людей. Кто-то локтем задел стекло витрины, и на пол посыпались осколки. Резкий женский голос велел немедленно прекратить всякие безобразия.

Леня шагнул дальше, и вместе с ним переместился радиус действия Ромроя. Впереди застыли другие люди. Сзади же некоторые обрели способность двигаться и испуганно начали переговариваться друг с другом. Леня отступил назад и стал пятиться к двери. В зале нарастали шум и смятение, лучше всего в подобной ситуации было незаметно скрыться, пока никто не знает о виновнике происходящего. Материал о юных электроскрипачах и электровиолончелистах приходилось, увы, отложить до лучших времен.

Сидя за рулем "Запорожца", Леня с нетерпением достал из сумки Ромрой. Стрелка аккумулятора энергии, пропадающей впустую, ощутимо подвинулась вправо. Понемногу Леню начинал разбирать смех - слишком уж забавными были лица людей, застывших в тот момент, когда они отдавали энергию. Он снова спрятал Ромрой в сумку. Интересно, подумал он, как прошла вторая встреча с пифеянами у Юры и Гали? Леня Скобкин нажал педаль газа, и оранжевый "Запорожец" с места набрал скорость.

2

"У вас есть только два земных дня"

В лесу густо пахло нагретой хвоей. Сухие иголки и прошлогодние листья, шурша, мягко пружинили под ногами. Солнечные лучи, пробиваясь сквозь частое переплетение веток и листьев, множеством самых разных оттенков и полутонов рисовали на дне леса чудесную и неповторимую картину. Лес был похож на аквариум, и Галя Попова в своем нежно-голубом платье не шла, а словно плыла в нем.

Причудливо извивающаяся тропинка все дальше и дальше уводила из Годуновки - в ту сторону, где совершил посадку звездолет пифеян. Сегодня Юра и Галя точно знали, куда надо идти - какая-то неведомая сила вела их сама собой, помимо их сознания и никак не действуя на него; они не замечали ее, но знали, что она приведет их точно туда, куда надо, потому что об этом вчера их предупреждали пифеяне. И наконец, в полутора-двух километрах от Годуновки, в самой гуще леса, Юра и Галя увидели движущееся им навстречу по тропинке странное полупрозрачное сооружение на колесах, внутри которого можно было разглядеть трех пришельцев. Они остановились.

Сооружение было, по всей вероятности, вездеходом. Оно не спеша прокатилось по тропинке еще несколько метров, объехало землян кругом и наконец бесстрашно затормозило у самых ног Юры Лютикова. Крошечные пифеяне внутри звездолета как по команде встали со своих мест, каким-то непостижимым образом прошли сквозь полупрозрачные стенки своей машины и оказались на земле.

Сейчас, при ярком свете дня, их можно было рассмотреть во всех мельчайших подробностях и деталях, не то, что вчера; и Юра отступил на шаг назад и, на время забыв обо всем остальном, даже о том, ради чего, собственно, состоялось это новое свидание с гостями из космоса, стал изучать их заново с интересом подлинного ученого, столкнувшегося с новым, неизученным еще видом.