- Тут купить штаны нашего капиталу не хватит.

- Не хватит - уйдем. А за спрос денег не берут. Что мы хуже людей, что ли, что ты всего боишься? Я тут никому не спущу, пусть только нас кто-нибудь тронет.

Афанасий робел перед каждым чисто вымытым стеклом витрины, перед каждой сияющей дверной ручкой магазина. И он не переставал поражаться храбрости Марьи. Нет, бабы развязнее мужчин. Бабы могут требовать. Им доступнее везде проникать, всего добиваться. Ишь, как Марья разговаривает с образованными приказчиками! Как равная. Как будто у нее полные карманы денег и на улице ее ожидает собственный выезд. А между тем один цветистый галстух, что на шее приказчика, стоит дороже, чем все, что надето на ней. А на их улице соседи еще дразнят ее: "косая", "косая"... Вот тебе и "косая"! Если бы не эта "косая", он уже сто раз бы погиб. Она ему верный друг и помощница в жизни. Разве он сам когда-нибудь в жизни надел бы на себя новые штаны? А сегодня наденет. Один раз она его так же силой к доктору вела, толкала в спину, била, плакала, жаловалась на него на улице прохожим, а потом оказалось, что она ему жизнь спасла. Раз даже смех вспомнить! - к зубному врачу свела... Смелый, смелый и еще совсем мало оцененный этот народ, бабы!

В магазине готового платья перед оторопелым Афанасием разложили на широком прилавке брюки всевозможных сортов, суконные, шевиотовые, бумажные, с рисунком, в полоску или клетку и без.

- Ну, выбирай! - раздраженно уставила Марья белок косого глаза на Афанасия. - Чего же ты стоишь, за меня прячешься?

Марья чувствовала себя в богатом магазине так легко, точно она была хозяйкой разложенных по полкам мануфактурных сокровищ.

Афанасий придвинулся ближе к прилавку и начал выбирать. Он искал для себя вещь погрубее, подолговечнее, прощупывал главным образом толщину материи, смотрел на свет, какая плотность, пробовал на ладони вес, какие потяжеле. В магазине перед приказчиком он страдал и волновался, как в полиции перед приставом. Он выбрал брюки самые твердые, по твердости более похожие не на брюки, а на валенки, разложил их на прилавке, с растроганными глазами погладил рукой, и, прежде чем спросить о цене, начал усиленно глотать пересохшим горлом слюну. У него и голоса не было, и слов подходящих для вопроса не находилось.

Наконец, подняв на приказчика красные, как заспанные, глаза, он спросил не своим голосом:

- Сколько зажигалок за них?

Лицо приказчика изобразило гримасу удивления.

- Что-с вы-с сказали-с? - с привычной галантностью преклонил он ближе к Афанасию одно ухо, а сам в это время разглядывал надетую на токаре шишковатую от заплат дерюгу.

Марья ударила мужа по плечу, точно будила его.

- Это он так, - объяснила она приказчику. - Он спрашивает, какая этим штанам цена. Уже заговариваться стал, - прибавила она тише с укором. Вроде ополоумел...

Приказчик притворился, что не знает цены брюкам, щуро посмотрел на исписанный трехугольный бумажный билетик, пришпиленный булавкой к поясу брюк, нарочно на глазах у покупателей поиграл со свинцовой пломбочкой, зачем-то прикрепленной там же, потом обменялся быстрым воровским взглядом с хозяином, пузырем, сидящим в кресле за кассой, и назвал цену.

Марья вскрикнула. Не только у них самих никогда не было подобных денег, но они даже не слыхали, что вообще у кого-нибудь бывают такие деньги.

На Афанасия количество рублей уже давно не производило никакого впечатления, на него производило впечатление только количество зажигалок, и он стоял перед прилавком и, беззвучно шевеля губами, мысленно переводил сумму рублей, названную приказчиком, на зажигалки. Он высчитывал, сколько раз уложится стоимость зажигалки в стоимости штанов. Выходило 2253 раза. Значит, одни штаны стоили 2253 зажигалки, или 112 1/2 дней самой каторжной работы. И это, если не пить, не есть, ничего на себя не тратить, работать только на штаны. А если и питаться и откладывать маленькие сбережения на покупку штанов, тогда на них придется проработать сверхурочно года два-три. Вот сколько своего соку он должен отдать за новые штаны.

- Пойдем, - взяла его за руку, как слепца, Марья и вывела из магазина.

- Пардон! - закричал им вслед образованный приказчик, и дирижируемый спокойными глазками неподвижного пузыря, погнался за ними. - А сколько вы хотели дать? Пожалуйте-с, пожалуйте-с! Можно уступить!

Но Афанасий и Марья ничего ему не ответили. Они были так оглушены, что даже не слыхали его вопроса. Марья только обернулась белком косого глаза назад и с испугом посмотрела на дом, из которого они так счастливо спаслись. Дом был чудовищно громадный. А у Афанасия все еще стояла в глазах страшная цифра: 2253 зажигалки.

По пути домой они останавливались перед витринами эффектных магазинов и рассматривали разложенные там товары.

- Ого! - назвала Марья цену в рублях, помеченную на блестящем никкелевом кофейнике в окне магазина металлических изделий.

На Афанасия рубли не произвели никакого впечатления. С равнодушным лицом он смотрел на кофейник и мысленно переводил рубли на зажигалки.

- Да, - только после решения этой арифметической задачи лицо его вдруг приняло живое, необычайно осмысленное выражение, - из этого кофейника кофию не попьешь.

- Было бы что пить. - отозвалась Марья. - Был бы кофий, а из чего его пить всегда найдешь! Его можно и из кастрюли пить.

- Все деликатность! - со злобой произнес Афанасий, скривил лицо и сплюнул на тротуар.

- Ветчина! - стояли они затем перед окном следующего магазина, принадлежавшего производительно-потребительскому кооперативу сотрудников отдела народного питания.

- Даже сквозь стекло слышно, как копченым пахнет, - потянула Марья от стекла в себя воздух.

- Это не пахнет, это так аппетитно разложено на блюде, что кажется, что пахнет, - поправил ее Афанасий.

- А какая сумасшедшая выставлена за нее цена, за фунт, - вскричала Марья.

Афанасий опять произвел умственную работу, высчитал, сколько зажигалок уложится в фунте ветчины.

- 32 зажигалки за фунт, - возмутился он. - Ловко.

- Ловко с нашего брата шкуру дерут, - прибавила Марья.

- Я бы им этой ветчиной по морде, по морде, по морде! - сказал Афанасий, увлекая Марью прочь от витрины.

- Галоши! - через минуту глядели они сияющими глазами на сияющие новенькие галоши в окне склада резинового треста.

- 387 1/2 зажигалок за пару галош! - мотал головой Афанасий. - Лучше всю жизнь босиком проходить!

- И находятся люди, которые всем этим пользуются! - уязвленно поделав губами, медленно проговорила Марья.

- Ого, еще сколько! - тряхнул бородой Афанасий.

Он вдруг почувствовал страшное утомление от всего этого: от бесцельной ходьбы, от окружающего движения, шума, чистого воздуха, уличного света...

Придя домой и торопливо влезая в грубую холщевую рабочую блузу, от хотел сказать жене, чтобы она посмотрела в соседней комнате на часы, сколько времени, а вместо этого крикнул:

- Маша, глянь-ка там сколько зажигалок?

- Где, каких зажигалок?

- Да на часах.

- Какие же зажигалки на часах? Ты уже что это?

- Я спросил, сколько время, а она "зажигалки"!

- Нет, ты сказал "сколько зажигалок". Давеча и в магазине у приказчика спросил: "сколько зажигалок за брюки".

Данила рассмеялся.

- Видите, отец, зажигалки у вас уже в печенках сидят.

В это время Марья крикнула из другой комнаты, который час.

- Ишь, сколько время потерял зря, - покрутил головой Афанасий и поставил привычную ногу на подножку токарного станка. - Сколько за это время можно было сделать зажигалок? - завертел он ногой колесо и стал высчитывать, сколько зажигалок уложится в потерянных им часах...

С некоторых пор он и время мерял не часами, а зажигалками. Два часа времени означало у него одну полную зажигалку. Один час равнялся половине зажигалки, полчаса - четверти зажигалки...

- Вжж... вжж... - доставляя ему истинное удовольствие, гудел под нажимами его ноги станок. - Вжж... вжж... Марья, ты меня в город больше никогда не води. Сроду я в нем не был и сроду не буду. Ну его! Вжж... вжж...