– Свитки здесь ни при чём.

Едва заметные кровожадные нотки заставили Темари ринуться к братьям, спрыгнуть рядом с ними, чтобы, хмуро посмотрев на Гаару, не менее хмуро посмотреть на Канкуро. Положить ладонь поверх его на запястье другого. Негромко, без осуждения и злости, сказать:

– Отпусти его, Канкуро.

Тот лишь вцепился в Гаару сильнее, словно вознамерившись сломать ему руку, но всё же, продолжая глядеть ему в глаза, послушался старшей сестры. Тогда Темари повернулась и к самому младшему:

– Мне кажется, Гаара, Канкуро прав. У нас впереди целый Лес Смерти. Нам хватит противников.

Гаара мрачно на неё смотрел, и длилось это бесконечно долго. Темари не посмела отвернуться, изобразила улыбку, чтобы успокоить, усмирить, заставить жажду крови ненадолго отступить, и когда песок вновь зловеще зашуршал, страх пробрал до костей, точно ветер. Но тонкие сыпучие струйки из мельчайших светлых крупиц лишь медленно втекли в тыкву, которая после заткнулась пробкой.

Темари едва слышно облегчённо вздохнула. Похоже, на этот раз вновь пронесло. Гаара поборол тягу луны. Гаара… смог.

– Я люблю только себя, – заявил он с потаённой, страшной угрозой, – и сражаюсь только за себя.

Спорить никто не стал. Гаара, удовлетворённо хмыкнув, развернулся и вспрыгнул на соседнее дерево, когда раздалось бурчанье Канкуро:

– Будь вместо меня Сасори-сенсей, он бы послушался, чёрт побери.

Осторожно на него покосившись, Темари вдруг поняла. Поняла, почему тот полез на рожон. Почему вступился за двух незнакомцев. Почему накричал на Гаару, забыв на мгновенье про страх.

– Сасори… – произнёс Гаара внезапно.

Брат и сестра на него посмотрели. Он стоял к ним спиной, на ветви повыше, и говорил достаточно громко:

– Сасори точно такой же, как я.

Пожалуй, Темари понимала Канкуро.

– Он любит только себя и сражается только за себя.

Проклятая фляжка. Проклятая змея.

– Он сам мне это сказал.

Глупая, вечная надежда.

От которой не хотелось отказываться.

– Если все поели, давайте отнесу всё обратно, – вдруг вызвался Канкуро, сложив свою тарелку на поднос. Темари понаблюдала за этим со сдержанным удивлением, но ничего не спросила. Посмотрела на Гаару и кивком указала на его так и не тронутую, давно остывшую на столе еду:

– Тебе лучше поесть.

– Не хочу, – последовал холодный ответ.

– Оставь, Канкуро, – сказала Темари брату, когда он почти приблизился к столу, и поймала его мимолётный, полный недоумения взгляд.

Канкуро ушёл вместе с подносом, задвинув за собой сёдзи, и тишина вернулась в комнату. Снаружи доносился только шелест тёмных, густых крон Леса Смерти. Темари повернула голову к Гааре, вслушалась в его молчание, и отчего-то очень ясно, как пламя среди ночи, вспомнились его слова день назад.

– Сасори точно такой же, как я. Он любит только себя и сражается только за себя… Он сам мне это сказал.

Отношения Сасори-сенсея с Гаарой до сих пор оставались для Темари загадкой. Пожалуй, даже Четвёртый Казекаге всё ещё не знал до конца, как именно тот убедил его сына прийти в пять утра на полигон номер шесть, на самую первую тренировку. Туда, где Гаара впервые за долгое время потерпел поражение и где впервые услышал слова, что Темари и Канкуро – будут его командой.

Сасори-сенсей не был добрым человеком. Скорее уж наоборот. Бывают шиноби, не знающие ни страха, ни пощады, и Скорпион Красных Песков оказался как раз из этой породы. От своих подопечных, навязанных ему верхушкой Деревни, он всегда требовал много, поблажек не давал, налаживал их связь друг с другом, чтобы сделать из них команду. Только, говоря об этом, он неизменно добавлял, что однажды они станут работать поодиночке. Однажды в будущем, когда станут сильнее и получат жилеты джонинов.

Говорил он это и Гааре в том числе.

Темари усмехнулась, представив на миг, как схватились бы за сердце советники, поднимись Гаара до чунина. Как схватилась бы за сердце вся Деревня… Усмешка стёрлась, как не бывало.

– Слушай, – неожиданно и для себя обратилась Темари к Гааре и нахмурилась, отбросив желание замолкнуть: – ты действительно думаешь, – закончить фразу, – что мы для Сасори-сенсея ничего не значим?

Гаара не шелохнулся и не издал ни звука. Продолжил сидеть как сидел, глядя на лесную громаду, которая, казалось, поглощала лучи солнца, как плотная чёрная ткань. Гаара смотрел на лес, Темари смотрела на Гаару. Ожидала ответ. Прислушивалась к себе. Внимательно следила за братом.

Часы медленно отмерили минуту, и Темари уже прекратила было ждать, когда Гаара холодно отрезал:

– Он сам сказал мне это.

Потому что он об этом спросил?

Раньше Темари покачала бы головой, так как сочла бы подобный вопрос глупым. А сейчас взвились сомнения. Скоро начнётся война. Бесконечная жестокая резня, где Шукаку и прочим чудовищам – самое раздолье. Человеческая мясорубка, в которой выживет хорошо если половина всех войск. И вот там, на арене событий, будет уже не до сомнений. Ответы на вопросы хотелось знать сейчас.

Гаара медленно повернул голову к Темари, с безразличием на неё посмотрел. Она моргнула, прямо встречая его взгляд, безразличия совершенно не чувствуя. Настроение было странное. Темари не могла дать ему название. Сасори-сенсей, безусловно, стал для неё, Канкуро и Гаары… кем-то. Не просто человеком, выполняющим обязанности джонина-наставника, и не просто шиноби выше по рангу, командующим на миссиях.

Безусловно, он мог предать. Темари хорошо помнила, как он улыбался, когда писал доклад Деревне, – с предвкушением. Мысли об этом так и не оставили, хотя Темари, конечно, понимала, что единожды увиденная картина без опоры на факты – аргумент так себе.

Взгляд Темари потяжелел.

Четвёртый Казекаге. Сабакуно Раса. Отец. Самый главный, самый первый предатель в их с Гаарой и Канкуро жизни. Так уж вышло, что в их странной осколочной семье почти не бывало ссор и скандалов: отец редко возвращался с работы домой, Гаара был слишком силён и пугал, а Канкуро… Что Канкуро. Темари смотрела на его выходки сквозь пальцы.

Гаара отвернулся, снова уставившись куда-то в Лес.

Когда узнала об опытах с джинчурики, Темари долго не находила в себе сил в это поверить – а потом, через месяц, сорвалась на отца. Разразилась самая настоящая буря, настоящий семейный скандал, хорошо хоть Гаара, тогда ещё мелкий, в те минуты гулял где-то в Деревне. Понимать, что твой брат – страшный убийца, было одно. Понимать, что твой брат такой, какой есть, по вине собственного отца, было совсем другое.

На тот момент Яшамару давно уже погиб, и Гаара давно уже не таскал с собой мишку. Перештопанного, старого плюшевого мишку, которого когда-то подарил Яшамару, младший мамин брат-близнец. И когда поссорилась с отцом и зареклась его так называть, легко найдя замену – «Казекаге-сама», Темари вспомнила об этом мишке. Отыскать его она, конечно, не смогла. Наверное, Гаара его выбросил.

И всё равно, когда нашёл у себя нового мишку, с бумажкой с рожицей Темари между лапами, какое-то время он с ним играл, словно обычный ребёнок.

Темари усмехнулась, посмотрев на свои руки, с ладонями, жёсткими от оружия. У Гаары они были куда мягче, пусть и крови на них было – больше.

– Слушай, – заговорила внезапно Темари, – ты действительно думаешь… что мы для Сасори-сенсея ничего не значим?

Гаара не шелохнулся и не издал ни звука. Продолжил сидеть как сидел, глядя на лесную громаду, которая, казалось, пожирала лучи солнца, как Шукаку – жизнь. Но вопрос Темари немного взволновал. Сасори… Вкрадчивые, шипящие звуки этого имени тоже Гаару тревожили. На тёмном, неровном полотне Леса, поверх могучих стволов, стоявших на уродливо изогнутых корнях, поверх ветвей, окутанных вечно беспокойной листвой, линия за линией, мазок за мазком возник образ, хорошо Гааре знакомый.

Холодный взгляд без ненависти.

Спокойный тон без страха.

Лёгкая улыбка – с насмешкой, без издёвки.

«Я люблю только себя и сражаюсь только за себя», – сказал тогда Гаара, глядя на Сасори. Спокойный полунасмешливый ответ: «Поверь, я такой же».