Однако уйти Гааре не дал человек, окликнувший его сзади холодным, знакомым голосом. Было странно услышать его здесь, среди торговых лавок.

Сасори.

Сасори оказался настойчивее прочих и велел Гааре идти следом. Памятуя о недавнем сорванном покушении, Гаара решил попробовать и всё-таки послушался. Спустя минут тридцать оказался у Сасори дома, и тот провёл его… на кухню.

— Ешь, — он поставил на стол тарелку с бульоном, а возле положил палочки.

Гаара на несколько секунд уставился на тарелку, затем поднял взгляд на Сасори, который смотрел на него почти требовательно, и сообщил бесцветным тоном:

— Я не люблю курицу.

— Тогда расскажи мне, что ты любишь, — предложил Сасори.

— Зачем тебе?

— Мне не нравится твой режим питания.

Точно. Сасори подрабатывал в лаборатории госпиталя. Гаара что-то слышал об этом.

Снова поглядев на куриный бульон, он почувствовал себя странно. Проводить завтрак, обед или ужин на кухне он давно отвык. Еда всегда, по расписанию, появлялась в его комнате, и Гаара бросал грязную опустошённую посуду там же, зная, что уберут. Как-то он подглядел, что так кормят домашних скорпионов и ящериц. Правда, иногда Темари что-нибудь готовила сама и, не без опаски, звала Гаару поужинать вместе, но он не принимал приглашение.

В голову пришла странная мысль, слетевшая с губ прежде, чем он подумал:

— Тебя тоже кормили, как домашнего скорпиона?

— Что?

Прозвучало недоумённо. Гаара посмотрел на Сасори и понял, что тот такого вопроса не ждал. Пояснять не захотелось.

— Я не люблю курицу, — заявил Гаара, развернулся и ушёл.

Однако однажды он с Сасори всё-таки позавтракал. Было даже непонятно, по своей ли воле, но оказалось довольно вкусно. Если не считать, что Сасори устроил настоящий допрос, неожиданно не вызвавший желания убить: Гаара ответил только на то, к чему ощутил интерес. И только спустя месяца три заметил, что подобными незначительными разговорами тот выведал у Гаары всё, что он любит, что не любит, что предпочитает, а чего терпеть не может.

Это зацепило, но не более. Гаара пожал плечами и продолжил существовать дальше. Он знал, что как только Сасори сделает что-нибудь, что ему очень не понравится, как только тот заденет зверя внутри… пойдёт в действие Песчаная гробница, и не будет больше Скорпиона Красных Песков. Просто Гаара не говорил ему это. Не считал нужным.

Такие глаза, как у Сасори… Глаза, ищущие силу… ищущие в этом мире что-то, что придаст жизни смысл. Гаара очень хорошо знал, у кого бывают такие глаза.

Чтобы жить, необходима причина. Иначе это всё равно что быть мёртвым. Всё равно что — не существовать.

Однако Сасори существовал. Его запомнили. Его не хотели уничтожить. Одна часть этой Деревни считала его за гения, великого человека, ключ к будущему, а другая — тихо Сасори костерила. Гаара знал, почему. Гаара знал, что говорят по этому поводу.

— Скорпион поладил с чудовищем.

— Как это?

— Ну, он же гений, наверняка что-то придумал…

— Нинджутсу против Шукаку? Да даже Сасори давно бы сдох, не смеши!

— Вы же знаете, Сасори странный. Некоторые говорят, он безумен, так чему вы удивляетесь? Безумец всегда поймёт безумца.

— С чего ты взял, что он безумен?

Вот кем казался Сасори в глазах некоторых. Гаара даже улыбнулся, вспомнив слова одного из таких людей:

— Знаете, у него порой взгляд, прямо как у Гаары.

====== Глава 3. Змеиное гнездо ======

На полке, такой же чистой, как всё в этой лаборатории, стоял сосуд прямоугольной формы, и Анко, любопытствуя, взяла его в руки: внутри свернулось нечто белое, длинное, полупрозрачное.

— Что это, Орочимару-сенсей? — спросила она у человека, разминавшего ступкой непонятные травы. Тот обернулся, и губы его сложились в недобрую ухмылку, послышался смех, негромкий и удовлетворённый. Смех набрал силу, зазвучал эхом со всех сторон, и Анко испуганно отступила на шаг:

— Орочимару…-сенсей?

— Белая змея, — ответ отражался от стен гулким эхом. — Древний символ перерождения.

Миг спустя всё вокруг затопила тьма, и не успела Анко даже вздрогнуть, как сосуд в руках разлетелся на кусочки, стеклянными осколками впившись в руки. Вскрикнув, она отпустила его и замерла, когда увидела перед собой змею. Мощное тело в белой чешуе, неподвижные янтарные глаза с фиолетовыми стрелами от уголков, клыки, светлевшие в алой мякоти пасти, беспокойный раздвоённый язык…

Змея с шипением атаковала, и пронзила дикая боль. Тьма развеялась, сменившись потолком, и Анко дёрнулась вперёд, резко села, зашлась сухим кашлем, хватанув воздуха, вцепилась в одеяло мёртвой хваткой, чувствуя, как жжёт шею нездоровое, лихорадочное пламя, совсем как в те ненавистные дни, когда Орочимару предал. Проклятая Печать… Накрыв её ладонью, Анко сжала плечо рукой, стиснула зубы в попытке подавить боль, и неприятные ощущения, навеянные сном, потихоньку пошли на спад.

Кожа вокруг чёртовой змеиной метки горела и немного пульсировала. Нахмурившись, Анко покосилась в её сторону, откинула назад спутанные, намокшие от пота пряди, но саму Печать, конечно, не увидела. В молчаливом напряжённом наблюдении прошло несколько минут — а может, несколько десятков, — как заверещал будильник. Вздрогнув, Анко повернулась к шкафу напротив кровати. Оцепенение спало, и впервые, наверно, за пять лет противный звон будильника порадовал.

Вздохнув, Анко отпустила плечо, встала и подошла к шкафу, чтобы заткнуть визгливый механизм.

— Приступов давно не было, — пробормотала она в задумчивости. — Почему сейчас?..

Во второй половине дня Резиденция, что удивительно, почти пустовала, но Баки решил, что большая часть тех, кто здесь обычно топчется, сейчас занималась тренировками. С делами он уже расправился, так что мог возвращаться к команде, но на втором этаже задержался, не дойдя до лестницы пары шагов.

У окна, подставив лицо лучам солнца, стояла Тайо Пакура. Во встрече не было ничего примечательного, но Баки не мог уйти, не поприветствовав. Сейчас, в такое время, как нынешнее, они все должны держаться вместе, будучи шиноби Скрытого Песка. Если ветер развеет пустыню на песчинки, она потеряет всё своё жестокое величие.

— Здравствуй, — подошёл к Пакуре Баки. Она повернула к нему голову, тепло улыбнулась. — Ты здесь по поручению Казекаге-сама?

— Да, — кивнула глава клана Тайо. — У меня талант к переговорам, поэтому, думаю, его выбор оправдан.

— О чём переговоры, если не тайна?

— Старый мирный договор, — словно бы отмахнулась Пакура, но Баки знал, сколь много значила эта бумага, особенно теперь. — Он был заключён четырнадцать лет назад, а с тех пор многое изменилось. Некоторые условия договора перестали отвечать положению дел, и Хокаге-сама склонен с этим согласиться. В общем, всё хорошо.

— Рад это слышать.

Какое-то время длилось молчание. «Всё хорошо». Да, именно. Всё хорошо.

Баки нахмурился. Ему не понравились собственные мысли: будто он пытался убедить самого себя. Глупости! Какие тут могут быть сомнения?! Если Песок не сделает что-либо сейчас, он уже никогда не поднимется на ноги и попросту задохнётся! Война была необходима. Война была оправдана. Война была единственным средством, способным вернуть Скрытой Деревне Песка достоинство и уважение. Баки всецело поддерживал Казекаге-сама.

— Знаешь, Баки, — заговорила Пакура со сдержанной, едва прорывавшейся сквозь спокойствие печалью, — занимаясь переговорами насчёт этого мирного договора, я всё чаще вспоминаю Третью Великую Войну.

Баки понял, к чему повела Пакура.

— Я повидала на этой войне достаточно, чтобы не желать её повторения. Ад на земле…

— Иногда без войны никак. Я понимаю твоё настроение, Пакура, — посуровел он, — но иногда… без войны никак. Если на кону стоит само существование Деревни, то это единственный выход, чтобы и выжить, и сохранить достоинство.

— Война, чтобы выжить, — усмехнулась Пакура. — Я понимаю, если это самооборона. А если просто в ком-то взыграла гордыня, жадность или личная ненависть… — протянула она уже без улыбки. — Деревня к этому не имеет никакого отношения.