– Ну просто натюрморт какой-то! – восхищалась мать, складывая все в корзину. – Ляль, вон там вишни купи и пойдем.

Лялька подошла к старушкам и стала пробовать сочные бордовые ягоды.

– Тебе покислее или послаще, касатка?

– Мне на вареники.

– Бери послаще и покрупнее. Легче чистить и соку поменьше. Вот эти попробуй-ка…

Лялька кивнула, и старушка стала накладывать большими пригоршнями спелые сочные ягоды. Девушка протянула деньги на ладони, но старуха не торопилась их брать. Уставившись на Лялькину ладонь, она будто окаменела.

– Все верно? – уже засомневалась Лялька.

– Да, родимая, все-то верно, только руки-то у тебя в крови.

Лялька посмотрела и засмеялась:

– Да это ж вишня! Это сок от вишни!

– Ну да… – вздохнула та. – Так бери, денег не надо…

Лялька пожала плечами, взяла пакет и пошла. Старуха посмотрела ей вслед и глубоко вздохнула.

Закрутилась студенческая жизнь. Новые эмоции, впечатления, знакомства – все, как ожидала Лялька. Она старалась сделать на отлично, сразу стремилась быть лучше во всем, даже в быту. Порядок на столе – порядок в голове. Комнату делили на двоих с девочкой с лечфака. Соседку звали Татьяна, и она была уже на третьем курсе. Целыми днями учила фармакологию и, как настоящий будущий врач, проверяла действие лекарств на себе. Лялька смотрела на нее с восхищением.

– Первый курс, Ляль, самый сложный. Выучишь латынь – значит продержишься.

Лялька исписывала все свое тело, а точнее, его части латинскими словами.

– Brachi, cheiro, dactylo, – выписывая шариковой ручкой, бубнила она.

– Ага, – ухмылялась Танька, – а внутри как подпишешь? Например, склера глазного яблока или зрачок?

Лялька всерьез задумалась. Через минуту она закрыла один глаз и написала перед зеркалом – «pupilla lris». Танька покрутила у виска и уткнулась в фарму.

– Ты так выглядишь, как будто сидела на зоне пару лет.

– Ничего, завтра отмоюсь. Зато я уже все тело выучила, – Лялька гордо закинула голову. На шее показалась надпись «collum».

Наступил декабрь. Снежный, морозный, хрустящий. Солнце ясное слепит глаза, снежинки застревают в ресницах и не тают. Лялька приехала из дома утренней электричкой. Мать надавала ей гостинцев и всякой всячины впрок. Лялька не сопротивлялась. Есть хотелось всегда и всем. Ничего не пропадало. Ей поскорее надо было вернуться в общагу, так как дома она совершенно расслаблялась, растекалась по кровати или закидывала ноги на стенку и смотрела в потолок, учить не получалось. Мозг отказывался включаться в работу. В общаге, в этой спартанской комнате, она же, напротив, собиралась и сосредотачивалась. Здесь ничего не отвлекало её. Плакат кровавого человека с цифрами и оторванная от какого-то учебного макета рука скелета, которая угрожающе свисала с полки. Рука была приспособлена для включения и выключения света, служила продолжением собственной. С её помощью легко было дотянуться до выключателя, не вставая с кровати.

В комнату постепенно проникали солнечные лучи, и Танька еще нежилась в теплой постели, наслаждаясь законными выходными.

– Подъем! Обход! – заголосила Лялька, – вставай, а то все вкусное проспишь! Мама пирожков на месяц напекла.

Танька открыла глаз и вздохнула:

– Как же хорошо было без тебя. О господи, началось… – она села на кровать, закинула ноги в тапки и улыбнулась. Таньке нравилась Лялька, ее неуклюжесть, ее еще детская суетность, напрасное беспокойство и даже наивность. «К третьему курсу пройдет», – всегда заключала она.

У Олега все было неплохо. Немного помотал нервы этот Маэстро, повысив ежемесячную плату за «крышу», но все равно нормально. Олег Ляльку не забывал, а, наоборот, все искал момент и предлог, чтобы с ней встретиться, но в Бердск Лялька приезжала на день-два и обратно – в Новосиб. Они ни разу не пересеклись.

Шура пришла с дежурства. Ноги гудели, глаза не видели. Привезли в ночь двух тяжелых с ДТП, пришлось повозиться. Она приняла душ, зашторила окна и зарылась в разобранный диван. Усталая улыбка блуждала на лице, Шура закрыла глаза и провалилась. Ее разбудил настойчивый звонок в дверь. Она секунду-другую соображала, затем, глянув на часы, поняла, что день давно в разгаре, и могло занести и соседку, и еще кого-то. Накинув старенький халатик, она качающейся походкой побрела к двери. На пороге стоял Олег и держал в руке большой круглый торт.

– Здрасьте! – сказал, откашлявшись, – а Ляля дома?

Шура не могла вспомнить, где она его видела.

– Лялечка учится в Новосибирске, живет в общежитии, домой приезжает на денек-другой. А вы кто?

– Я – Олег.

– Аааааа… Вспомнила! – и Шура улыбнулась.

– А дайте адрес, пожалуйста.

– Так вы ж председатель жюри «А ну-ка, девушки!», что ж адрес не знаете?

Олег смутился.

– Это вам, – он протянул торт и легко сбежал по ступенькам. – Я еще приду и не раз! – обернувшись, выкрикнул он.

– Дааа, знаем таких… – тихо под нос пробурчала Шура, посмотрела на торт и подумала, кому звонить и звать на помощь.

Олег сел в машину, хлопнув себя по лбу: – Вот тупица! В Новосибирске один мединститут, и общага от него. Найти-то – десять минут понадобится.

Минут через сорок Олег был в Новосибирске. Еще через некоторое время, оставив машину возле корпуса общежития, поймал на себе восхищенные взгляды девушек, с любопытством разглядывавших его. Маленькая денежка вахтерше, и он у порога Лялькиной комнаты. Всего один стук отделял его от встречи с ней.

– Открыто! – донеслось изнутри.

На кровати, заваленной учебниками и конспектами, не отрывая головы, сидела Лялька и бубнила, бубнила…

– Ну? Нашла?

– Нашел, – сказал Олег.

Лялька резко обернулась от неожиданности.

– Олег?!

Он стоял высокий-высокий. И было так странно видеть его здесь.

– Как ты?… Как ты меня нашел?

– Нет ничего проще, Лялечка. В Новосибирске всего один мединститут, – на нем была длинная дубленка в пол, и он был, конечно, неотразим. – Смотри, что у меня есть, – и, распахнув полу, он вытащил букетик подснежников, нежных, бело-голубых с яркими зелеными листочками. Лялька замерла, словно увидела невиданное чудо.

– Как? Как такое может быть? Подснежники в декабре?

– Много будешь знать – вырастет нос. Длинный-предлинный, как у Буратино. Чайник ставь.

Лялька засуетилась. Потом они пили чай и болтали, а она все смотрела на эти чудо-подснежники в декабре. Для нее!

Олег стал приезжать постоянно. Сначала Лялька смущалась. Потом стала ждать каждый вечер с бьющимся сердцем, мечтая, чтобы пришел, и надеясь, что не придет. Он стал нарушителем ее покоя, ее размеренной жизни. Она поначалу психовала, что не сдаст зачеты и сессию, но, на удивление, все шло гладко. Вытягивая билеты, она волновалась, но садилась за стол и писала все как по маслу, словно ей кто-то надиктовывал, нашептывал, начитывал. Каждый сданный экзамен отмечали с размахом. «Обмывали», – как говорил Олег.

Новый Год Олег пригласил ее встречать в ресторан, но Лялька наотрез отказалась, сказала, что будет встречать с мамой, а наутро вернется в общагу – экзамены на носу. Он предложил отвезти до дома. Перед подъездом Олег открыл бутылку шампанского. Первые сумерки прокрались во двор. Пили из одноразовых стаканчиков.

– Ну, давай хоть с наступающим?

– Давай!

– Только, чур, до дна!

– Не могу. Пузырьки – прямо в нос.

Олег нетерпеливо ждал.

– Что это?! – вскрикнула Лялька и вытащила изо рта кольцо.

– Выходи за меня, Ляль. Я люблю тебя.

– Да… – растерялась Лялька. – Да мы даже не целовались ни разу.

– А мы это вмиг исправим, – Олег привлек к себе ничего такого не ожидавшую Ляльку и поцеловал. Нежно, долго, как-то по-родному. Словно они уже целовались сто раз, а на самом деле впервые. Ляльке казалось, что она улетела к звездам в космос и больше не вернется.

– Ну, а теперь?

Лялька помнила, что что-то не так, но что – не могла вспомнить.

– Слушай, слушай… – искала она мысли.