Я замерла. Кете тоже стояла неподвижно и просто смотрела на меня, склонив голову набок, с милой и в то же время насмешливой улыбкой. Моя сестра никогда, никогда не называла меня Элизабет.

– Ты всегда говорила, что он твой друг, – негромко промолвила она. – Друг, товарищ по играм, возлюбленный. – Выражение ее лица сделалось хитроватым, подбородок вытянулся, скулы заострились, точно лезвия ножей. – Ты обещала выйти за него замуж.

Ганс. Нет, не он. Ганс – дома, в гостинице. Старый приятель в лесу, дева в роще, король в королевстве…

Зуд в мозгу стал нестерпимым. Я принялась остервенело рыться в памяти. Чего-то не хватало, какая-то часть из нее стерлась. Что мы делали до этого? Как попали сюда? Во мне начало расти предчувствие беды. Дурное предчувствие и страх поднимались в моей душе, как темные воды прилива.

– Кете, – хрипло выдавила я, – что…

Серебристо-золотая грива, пара холодных как лед глаз, вызывающая улыбка. Я почти поймала ускользающую нить, почти вспомнила…

И тут Кете рассмеялась – своим привычным заливистым смехом.

– Ох, Лизель, тебя так легко подначить!

Мрачные тени исчезли, как будто заклятье рассеялось.

– Ненавижу тебя, – простонала я.

Кете улыбнулась. Мне вновь почудилась та страшная ухмылка – растянутые бледные губы и широко распахнутый, темно-красный зев, но нет, улыбка была ее собственная, прелестная, как всегда.

– Идем. – Сестра взяла меня под руку. – И так много времени потеряли. Маэстро Антониус вот-вот проснется, а мама наверняка уже в бешенстве.

Я тряхнула головой и собралась с силами, подставив Кете плечо. Вместе мы побрели назад – домой, к земным заботам, к повседневности.

Кете не ошиблась: мама была вне себя от гнева. К нашему возвращению маэстро Антониус уже проснулся, и вся гостиница «стояла на ушах». Мама и Констанца громко скандалили, Ганс нерешительно топтался в углу с веником в руке – вмешаться ему не позволяла вежливость, а улизнуть – малодушие.

– Ни за что! – яростно крикнула мама, перепачканной в муке рукой отбросив назад прядь волос, которая выбилась из-под чепца. – Не позволю! Только не сегодня!

Констанца держала в руках большой холщовый мешок. Странная дрожь пробежала по моей спине, когда я увидела, что бабушка посыпает солью все подоконники и пороги.

– Сегодня последняя ночь года! – Констанца наставила на маму обвиняющий перст. – Нравится тебе это или нет, но я не допущу, чтобы в такую ночь мы остались без защиты.

– Довольно! – Мама попыталась вырвать мешок у свекрови, но скрюченные и узловатые, как дубовые корни, руки старухи оказались на удивление сильны.

– Никакого терпения сегодня с вами нет! – простонала мама. – И это при том, что маэстро Антониус уже приехал, а Георга опять где-то носит. – Ее взор упал на нас. – Кете, ну-ка, за работу.

Сестра забрала у Ганса веник и принялась мести.

– Ты! – Констанца сердито уставилась на меня. – Будешь мне помогать. Не пускай в дом Эрлькёнига.

Я вздрогнула и перевела взгляд с мамы на бабушку.

– Лизель, – с досадой сказала мама, – некогда нам слушать эти детские сказки. Подумала бы лучше о брате. Что скажет маэстро Антониус?

– А с этой как быть? – Констанца кивнула на Кете. – Решила поди, что ей уж защита не нужна? Выбирай с умом, дева.

Я посмотрела на рассыпанную соль, затем на Кете. Защита от Короля гоблинов. Но потом я вспомнила про Йозефа и решила не усугублять и без того шаткую ситуацию с визитом маэстро. Взяв из рук сестры веник, я начала сметать соль. Констанца покачала головой, ее плечи обреченно сгорбились.

– Так, – удовлетворенно сказала мама, – Кете, ступай, проверь, готов ли твой брат к прослушиванию, а я покамест отведу престарелую матушку мужа… – она сверкнула глазами на Констанцу, – в постель.

– Я вовсе не устала, – отрезала бабушка. – И ноги меня пока что держат, и умом я не ослабела, что бы там ни болтала, – она метнула на маму ответный грозный взгляд, – сварливая жена моего сына.

– Знаешь, что, старуха? – взвилась мама. – Ради тебя я бросила карьеру и родных, а теперь жертвую будущим моих детей, так что будь добра, прояви хоть немного благодарности…

И как раз в эту минуту вернулся отец. В руке у него был скрипичный футляр; папа весело напевал и при каждом шаге бодро стучал и притопывал.

– Пора, пора, пора отсюда ехать! Пора мне в путь! – звучно пропел он.

– Явился! – Мамины ноздри в бешенстве раздувались. – Георг, где ты был?

– Кете, – шепнула я сестре, – ты и Ганс, отведите бабушку наверх в ее комнату. Я сама загляну к Йозефу, как только здесь управлюсь.

Сестра посмотрела на меня долгим бесстрастным взглядом, потом кивнула. Ганс почтительно взял Констанцу за руки и вместе с Кете увел ее с кухни.

– А ты, любимая, жди меня, жди меня. Я вернусь, я вернусь и в твою дверь постучусь! – Папа наклонился к маме, чтобы поцеловать в губы, но она его оттолкнула.

– Маэстро Антониус прибыл несколько часов назад, а хозяин дома неизвестно где! Я уже…

Конец тирады заглушили сдавленные звуки поцелуя. Отставив футляр в сторону, отец прижимал маму к груди и шептал на ухо пьяные комплименты.

– С тобой остаться не судьба, но думать буду о тебе всегда, – негромко пропел он. – Я вернусь, я вернусь и в твою дверь постучусь!

Мама все больше обмякала в его объятьях и уже почти не протестовала. Папа запечатлел на ее губах поцелуй, затем еще и еще, пока, наконец, она со смехом не отстранилась.

Отец торжествующе ухмыльнулся, но его победа была лишь временной. Он добился от мамы улыбки, однако, судя по ее взгляду, войну папа проиграл.

– Иди вымойся, – скомандовала мама. – Маэстро Антониус ждет тебя в главном зале.

– Может, и ты со мной? – предложил отец, бесстыдно поигрывая бровями.

– Кыш-кыш. – Мама подтолкнула его к двери. Щеки ее были пунцовыми. – Ступай. – Заметив меня, она вздрогнула. – Лизель! – выдохнула мама, приглаживая волосы. – Я думала, тебя уже нет.

Я замела остатки соли на совок и высыпала его содержимое в огонь. Видите – обо мне легко забывали даже в кругу семьи.

– Давай сюда. – Мама взяла у меня из рук веник и совок. – Бог знает, где еще успела насорить старая ведьма, прежде чем мы ее остановили. – Она тряхнула головой. – Соль, фи!

Я пожала плечами, взяла влажную тряпку и начала протирать подоконники.

– У Констанцы свои предрассудки. – Меня вдруг пронзило предчувствие беды. Соль на пороге давно считалась суеверием. Я не то чтобы презирала суеверия, но сейчас как будто нарушила обещание, данное бабушке.

Выбирай с умом, девонька.

– Вот и пускай предается им в другое время, а не тогда, когда в доме гостит знаменитый маэстро, – отрезала мама и кивнула в сторону подоконников. – Как справишься, разыщи брата и убедись, что он готов к выступлению. – Она вышла из кухни, недовольно бормоча себе под нос: – Нет, ну надо же – соль!

Уже почти закончив уборку, я наткнулась на футляр от скрипки, оставленный отцом. Футляр лежал на каменном полу, открытый и пустой. Вместо инструмента на дне валялась горсть мелких серебряных монеток. Кажется, сегодня не только я нанесла визит герру Касселю.

Я забрала деньги, защелкнула замки футляра и спрятала то и другое в надежное место.

Какое-то время я раздумывала, не лучше ли проверить, как там Кете – Кете, а не Йозеф. Я не прислушалась к словам Констанцы, и это беспокоило меня больше, чем я готова была признать. В груди скреблось чувство вины. Определенно, я забыла что-то важное, но чем упорнее силились вспомнить, что именно, тем дальше оно от меня ускользало. Я тряхнула головой: нет, сейчас не время ударяться в детские фантазии. Я прогнала тревогу за сестру и пошла искать младшего братишку.

Ни в одном из любимых мест – в комнате, на лесной тропинке, в Роще гоблинов – Йозефа не оказалось. Сгущались сумерки, а я никак не могла его найти. Вернувшись из леса, я кусала губы от отчаяния. Но стоило мне занести ногу над лестничной ступенькой, как кто-то схватил меня за руку.