В конце концов я не выдерживаю и, проглотив комок в горле, признаюсь:

– Иногда я думаю о том, что было бы, если бы он убил меня.

– Вас бы не было. Тут не о чем думать. Будущего бы не было. Вы бы навсегда остались двенадцатилетней девочкой с безутешной семьей. А он был бы на свободе и убил бы еще многих после вас, – говорит доктор Хэррис прямо, без обиняков.

Она хочет поразить меня, убедить меня в том, что это направление мыслей никуда не ведет. Но просто так она об этом сказать не может. Не имеет права давать оценку моим словам. Это нарушает их кодекс психологической помощи или что-то типа того.

– Но, может, было бы лучше? – спрашиваю я. – Не для моей семьи, конечно, они все равно бы страдали. – Я начинаю думать о папе, но тут же изгоняю его из мыслей. Меня все еще огорчает то, как он обращался со мной, но поделать я ничего уже не могу. Его больше нет. – А для меня.

Я поднимаю голову и встречаюсь с ней взглядом:

– Может, это было бы лучше для меня?

Ее лицо, как обычно, ничего не выражает. О боже, если бы эта женщина проявила хоть каплю эмоций. Хоть раз. Впрочем, может, именно благодаря этой черте она – профессионал своего дела.

– Все бы закончилось, – продолжаю я. – Все, конец, понимаете? В смысле я делаю вид, что живу. Редко выхожу из дома. Учусь экстерном. У меня нет друзей. Нет никакого общения, кроме как с сестрой и ее бойфрендом. Ведь это провал. И, конечно, ни один мужчина никогда не захочет…

Быть со мной. Трогать меня. Целовать меня.

Я запинаюсь, поджимаю губы и закрываю глаза, чтобы хоть как-то сдержать эти уродливые мысли. Они всегда охватывают меня в самый тяжелый момент. Погружают на глубину, когда я и без них подавлена. С одного наскока отнимают и силы, и кислород.

– Вам одиноко, Кэтрин?

Я поднимаю голову и тут же снова ее роняю, чтобы случайно не увидеть в ее глазах жалости ко мне, ни единого проблеска. Большую часть времени она держится равнодушной, но иногда жалостливый взгляд нет-нет, да и выдаст ее. На долю секунды, которую можно приписать моему воображению.

– Бывает одиноко, – признаюсь я.

– Вам стоит попробовать выбираться куда-нибудь. Вступить в клуб по интересам или что-то в этом роде, – предлагает она.

Я смеюсь, хотя это несмешно.

– Отлично. В какой мне записаться клуб? Может, есть группы для оставшихся в живых анонимных жертв, серийных убийц?

Она игнорирует мой сарказм.

– Есть много разных групп поддержки, Кэтрин. Уверена, вы сможете найти ту, что подойдет и будет вам полезна. У меня много информации. Я могу дать вам с собой материалы.

Материалы, которые она уже пыталась мне всучить. Нет, спасибо. Мне нет до этого дела.

– Я не могу сейчас показаться в общественном месте. Меня могут узнать.

– Вы сами хотели дать интервью, – напоминает она. И это работает.

Я начинаю злиться.

– Да, вы правы. Просто я думала, что хоть это поможет мне, раз уж наши сеансы не помогают, – выпаливаю я и вскакиваю на ноги. Я так расстроена, что меня трясет. – Мне пора идти.

– Вам кажется это разумно? – Доктор Хэррис смотрит на меня снизу вверх, подняв одну бровь.

– Не знаю. – Теперь мне хочется провалиться сквозь землю. – По-моему, это неважно. Я просто так чувствую.

– Противоречивые чувства.

– Да.

– Почему?

Я тяжело опускаюсь на стул, как будто из меня вдруг выкачали весь воздух. Пустота в легких, вихри в голове.

– Я не знаю. Я хочу жить. Но лучше бы умерла. Я хочу быть сильной. Но слабой быть намного проще. Я хочу столкнуться лицом к лицу со страхом, хочу побороть его. Но в то же время хочу сбежать и притвориться, что меня нет.

– Но вы есть. И вы очень стараетесь быть сильной.

Она подается вперед на своем стуле. А я на своем наоборот съеживаюсь.

– Во-первых, вы справились с интервью, рассказав свою историю.

– И что? – спрашиваю я тихо, обвивая себя руками, пытаясь унять внезапный озноб.

– Вы сделали это. Прошли через испытание с достоинством. Вам нужно гордиться собой. – Она говорит таким решительным тоном, как будто пытается зарядить меня силой. – Вы гордитесь собой?

– Я? – Мне смешно. – Нет. Чем мне гордиться? Я просто выжила.

– Вы сбежали. Вы опознали серийного убийцу и насильника. И благодаря вам он был схвачен.

– Это все не я. Мне помогали. – Мои мысли снова возвращаются к нему. В последнее время он очень часто приходит мне на ум. Мой ангел-хранитель. Я нащупываю талисман на браслете и провожу по нему пальцем. – Сама я ничего не сделала, чтобы сбежать.

– Вы себя недооцениваете.

– Мне было двенадцать. Я была абсолютно беспомощна. Меня спас его сын. Он привел меня в полицейский участок. – Уилл не собирался оставаться там. Он продумал план, как подбросить меня и вернуться назад. Куда, не знаю.

Но ничего хорошего там позади не осталось.

– У вас хватило смелости дать показания, – напоминает мне доктор Хэррис. – Вы говорили в суде и помогли обличить человека, который похитил вас и изнасиловал.

Изнасиловал. Ненавижу это слово. Из-за него я чувствую себя испорченной – может, потому, что я действительно испорчена. Кто захочет меня? Я не могу смотреть мужчинам в глаза, не то что говорить с ними.

– Я больше не хочу говорить об этом.

– Говорить о чем?

– О нем. О том, как он изнасиловал меня, погубил меня. И теперь я не нужна ни одному мужчине, – невольно вырывается из меня. Все всегда возвращается к этому. Им всем нужны эти отвратительные подробности. Полный список того, что он делал со мной, где трогал, сколько раз…

Я опускаю ресницы и позволяю воспоминаниям нахлынуть на меня, наводнить мои мысли. Что он делал. Что говорил. Его взгляд. Ничтожные частички доброты, которыми он одаривал меня, чтобы показать себя не таким уж плохим.

Он был дьяволом.

– Вы считаете, что вас погубили? – спрашивает доктор Хэррис.

– Да, – отвечаю я шепотом. – Поэтому иногда я хочу умереть. Знаете, станет намного проще. Не надо будет со всем этим разбираться.

– Вы говорите, что хотите покончить жизнь самоубийством?

Всегда один и тот же вопрос. Она всегда боится, что я причиню себе вред.

– Нет, совсем нет.

– Вы действительно жалеете об интервью?

Я смотрю на нее удивленно.

– Нет. Мне нужно было дать его. Наверное, это часть процесса.

– Я думаю, вы правы, – мягко отвечает доктор Хэррис, и лицо ее добреет. Этот маленький проблеск доброты успокаивает меня, и я выпрямляюсь на стуле. Провожу пальцем по серебряному ангелу-хранителю.

– Разговор о том, что было много лет назад, вызвал у вас море сложных чувств и воспоминаний. Вы как бы возвратились в прошлое, и вам пришлось снова столкнуться с теми ощущениями.

А ведь я действительно плохо справилась с ними в первый раз. Мне не стоило притворяться, что все в порядке, когда все было не в порядке.

– Мне надо быть сильной, – говорю я. – Я не хочу жить под влиянием прошлого.

– Мы все по-разному справляемся с травмой, – начинает она, но я перебиваю ее.

– Я хочу быть сильнее.

– У вас получится. – Она улыбается сдержанно, одними губами, и улыбка получается лживой. – Когда-нибудь.

– Когда?

– Когда вы будете готовы.

– Но я готова.

– Да?

И снова молчание. Может, она права. Может, я не готова. Может, я никогда и не буду готова.

Сейчас

Я схожу по ней с ума. Сижу в машине неподалеку от ее дома. Подъехал и слежу, распластавшись на водительском сидении так, что меня почти не видно. Едва-едва выглядываю из-за руля. В доме тихо. Нет припаркованной машины. Не происходит ничего. И это меня нервирует. Я хочу подъехать поближе, но не слишком. Если она там и мы случайно столкнемся, она меня не узнает. Не хочется напугать ее, ведь она, наверное, нервная. Она может подумать, что я журналист, который пришел покопаться в ее жизни.

Это было бы отличным прикрытием.