— Как тебе город?
— Он такой маленький. Не по территории, по ощущениям. И такой зеленый! И солнечный, — Кошка перебирала покупки, не в силах выбрать, что отложить до возвращения домой, а что попробовать прямо сейчас. — Туу показала мне котиков, на пирсе. Я про них слышала, но это так странно — дикие звери в городе. И не какие-нибудь бродячие собаки и кошки, а котики!
— Мне кажется, — сказал Грен, — среди них есть шелки, но они не признаются. А вообще тут кого только нет. Тут рядом есть парк, в парке ручей, а на ручье — выдры. Про кроликов и сурков я вообще молчу, Кай только ими и питается. А что, в Москве все не так? Там же есть большие зеленые массивы, Туу-Тикки рассказывала. Кабаны, лоси…
Разве Туу москвичка? Кошка удивленно посмотрела на Грена, но спросить постеснялась.
— Внутри города немного, да и то, что есть, потихоньку вырубается и застраивается. На окраине — да. Лоси, лисы, бобры, зайцы. Но и там город постепенно вытесняет лес.
— Печально. Впрочем, это везде так, где русские живут сколько-нибудь тесно. Приходилось сталкиваться. Извини, если я тебя обидел.
— Глупо было бы обижаться на простую констатацию факта, — пожала плечами Кошка.
Грен улыбнулся. Киану подошел к нему, запрыгнул на стол и попробовал улечься на партитуры. Грен некоторое время гладил кота, а потом взял за бока и опустил на пол.
— Здоровеный вырос кот, — заметил Грен. — Мы его взяли в три месяца, он уже тогда был ростом с нормального взрослого кота. А вырос вообще в гиганта.
Киану тем временем утащил у Грена ручку и принялся гонять ее по полу.
— Я живого мейнкуна только тут увидела. Была у меня подруга, все мечтала завести такого кота. Но не судьба, — последнюю фразу Кошка произнесла чуть резче, чем ей этого бы хотелось. Вот только воспоминаний о Жабе ей сейчас не хватало! И эффекта случайного попутчика в придачу.
— У вас они редкость? — спросил Грен. — Или просто очень дорогие?
— Да не то чтобы редкость… Просто она умерла. Ушла. И не вернулась.
Вообще-то Кошка собиралась сказать, что такому большому коту в маленькой квартире Жабы было бы тесно, да и стоят они недешево. Но сказалось совсем другое. Кошка будто со стороны слышала, как дрогнул ее голос, как боль, страх и обида потерявшегося ребенка прорвались наружу. Она сжимала пару длинных деревянных спиц так, словно это была та самая волшебная соломинка, которая не даст утонуть и сгинуть в темной пугающей глубине. Но спицы — это всего лишь спицы. Кошка взглянула на Грена, в надежде сама не зная на что.
— Прости. Сама не понимаю, зачем все это говорю. Просто Жаба была моей подругой. Единственной подругой. А потом она исчезла. И… Два года почти прошло, а я все на что-то надеюсь. Ну… что она не умерла, а просто уехала… что у нее все хорошо… что я ее снова встречу… и мы снова будем дружить, как раньше… и даже лучше. А потом я приезжаю сюда. В город, о котором она мечтала. В дом, о каком она мечтала. И тут фарфор, какой ей нравился. И книги словно из ее библиотеки взяты. И коты, каких она хотела. И борзая. Жаба всегда говорила, что, будь у нее возможность, завела бы борзую. И Туу-Тикки… Они ведь совершенно разные с Жабой, но мне все время кажется, что они похожи. Она ведь тоже трубку курит. И они землячки. И… Мы ведь когда с Туу в сети сблизились, я даже первое время надеялась, что она и есть Жаба.
Кошка отвернулась и до боли стиснула зубы, чтобы не расплакаться.
Грен отложил партируры, пересел на диван рядом с Кошкой и легко обнял ее.
— А ты бы обиделась, если бы это и вправду оказалась она?
Прикосновение Грена успокаивало. Кошка глубоко вздохнула, выравнивая дыхание и расслабляясь, и тихо сказала:
— Нет. Обрадовалась бы. Но ведь так не бывает.
— Жаба и правда умерла, — сказал Грен. — Как и я. Мы оба самоубийцы. Просто кое-кому мы оказались нужны, оба, и нас остановили в шаге, нет, в полушаге от смерти. Починили, почистили и… усилили в нас то, что в нас было не от людей. Мы то ли полукровки, то ли квартероны, словом, не чистокровные люди. Туу-Тикки — это прозвище, которым она назвалась, когда пришла пора выбирать имена. В паспорте — другое. Так что… не обижайся на нее.
Кошка смотрела на Грена не в силах произнести ни слова. Она боялась, что вот сейчас она моргнет, и все исчезнет, и окажется, что нет ни Грена, ни Туу-Жабы, ни этого дома. Ни-че-го. Но прошла минута, вторая, и ничего не исчезло. Грен все так же сидел рядом, наблюдал за ней, ждал ответа.
— Дом смерти и возрождения? — наконец спросила Кошка. — Так вот как это работает. — И она расплакалась.
Грен легкими движениями гладил ее по волосам. Духи принесли коробку бумажных носовых платков и стакан воды.
— Да. Так это и работает, — через некоторое время сказал Грен. — Я об этом как-то не задумывался, но ты права — первыми оказались мы с Туу-Тикки.
Он достал и протянул Кошке платок.
— Ты, — еще через некоторое время сообщил он, — первый полностью живой наш гость. Хорошо, что ты приехала.
С заднего хода в гостиную вошла Туу-Тикки, быстро прошлепала в нижнюю ванную, чтобы отмыть ноги. Когда она вышла, Грен посмотрел на нее и спросил:
— Почему Жаба? Совсем тебе не подходит.
— Ну ква, — растерянно ответила Туу-Тикки. — Так получилось. Кошенька, прости, пожалуйста.
Кошка посмотрела на подругу так, словно увидела ее впервые. Потом подошла, обняла, уткнулась лицом куда-то в шею и долго так стояла.
— Ты все-таки смогла. Ты жива. Это действительно ты.
Туу-Тикки в глубокой растерянности гладила ее по спине.
— Да что смогла-то… — пробормотала она. — Умереть и то не получилось.
— Не надо… умирать, — попросила Кошка. Она снова всхлипнула. — Без тебя пусто.
— От меня к концу истории Жабы мало что осталось, — попыталась объяснить Туу-Тикки. — Депрессия убивает по кусочку.
— О да, — согласился Грен. — И отсутствие солнца. Девушки, давайте что ли отпразднуем воссоединение? От вас такой фон сейчас идет… я про него музыку напишу.
Кошка все-таки отпустила Туу-Тикки и улыбнулась Грену:
— Сыграешь нам?
Грен послушно сел за арфу и коснулся чутких струн.
========== 25 ==========
Въехав во двор, Грен некоторое время посидел за рулем, запустив пальцы в волосы. Он устал. Короткая, в общем-то, поездка обернулась почти суточным загулом, к которому он не был готов. Обычно шелковистые, сейчас волосы были какими-то одновременно жесткими и липкими. Дико хотелось в душ. Однако прежде всего Грен собирался достать и поставить на место арфу.
Они с Дани и Эшу в первый раз выехали на Дорогу, чтобы играть. Место выбирал Эшу — какой-то незамысловатый, не очень мощный перекресток на границе нескольких слаботехногенных миров. По прикидкам Грена, место, в котором они оказались, примерно соответствовало сороковым-пятидесятым годам двадцатого века на веере Земли — уже есть радио и электричество, уже нормальны для обычного обывателя автомобили и мотоциклы, но еще не появилось тонкой электроники, еще не торчит на каждой крыше телевизионная антенна, а велосипедов больше, чем автомобилей, и кое-где попадаются конные повозки.
Они приехали в то ли городок, то ли поселок как раз в канун праздника. Эшу договорился с хозяином местного трактира, что они будут играть — за еду и ночлег. Деньги никого особенно не интересовали. Грен не думал, что слушателей будет много — трактир был не очень велик. Но он ошибся. Народу набилось столько, что некуда было яблоку упасть. Репертуар был согласован и отрепетирован заранее, а местные настолько соскучились по живой музыке, что не очень замечали, что мелодии незнакомые. Кто-то даже ухитрялся петь, почти попадая в такт. И почти все танцевали, так топая об пол, что все здание трактира содрогалось.
Музыкантам наливали местный темный эль, кто-то поставил на край низенькой сцены миску, куда сыпались монетки. Табачный дым, запахи пива и пота слоями заполняли воздух, мигали электрические гирлянды, веселье то и дело выплескивалось на улицу перед трактиром, то и дело вспыхивали и гасли короткие драки. Местные красотки строили музыкантам глазки, Эшу, кажется, даже подмигивал им. Если б не эль, Грен бы уехал сразу после выступления, но ехать нетрезвым по малознакомой и почти незаасфальтированной трассе ему не хотелось.
