— Только их еще купить надо будет, — озабоченно произнесла Туу-Тикки. — Я думала съездить с тобой в магазин за продуктами, но если ты плохо себя чувствуешь, давай отложим.

Все вверх дном, подумала Тая. Вот ее приемная мама, и она беспокоится о том, хорошо ли Тая себя чувствует, даже готова переменить собственные планы. А родная мама отправила ее к стоматологу одну, в мерзкий зимний день с мокрым снегом, в незнакомое место, и даже не встретила ее, и Тая сама добиралась домой, а потом еще что-то делала по дому. Кажется, и в магазин ходила. Маме было не наплевать, как Тая себя чувствует, только когда у той поднималась температура. Тогда да, мама заботилась. Ставила банки и горчичники, мазала горло люголем, от которого тошнило… И все равно требовала, чтобы Тая мыла посуду и готовила еду, раз она сидит дома. Тая подумала, что когда в «Семье и школе» описывали жизнь детей в приемных семьях, это было как в ее родной. Как раз в приемной семье о Тае заботились гораздо больше. Потому что коты и цветы по сравнению с тем, что было обязанностями Таи дома — это такая ерунда!

— Я в порядке, — сказала Тая. — В машине еще посижу и буду совсем в порядке. Я еще ни разу не видела здешних продуктовых магазинов, мне интересно.

— Понимаю, — кивнула Туу-Тикки. — А о чем ты так глубоко задумалась?

— В машине скажу, — пообещала Тая.

Пристегнувшись и посмотревшись в красивое карманное зеркальце с выложенной стразами бело-синей звездой на крышке — губы чуть-чуть припухли и совсем не чувствовались, а на верхней десне были какие-то металлические скобки, — Тая посмотрела на Туу-Тикки и призналась:

— Дома я в последнее время часто думала, что я приемная. Хотя мама всегда говорила, что я Калиньчиха, вся в бабушку — ну, в папину маму. Я ее не помню, она умерла, когда мне был год. Мама ее очень не любит.

— Знакомо, — кивнула Туу-Тикки. — Я в отрочестве тоже часто думала, что я приемная, потому что с родными детьми нормальные люди так не обращаются. Потом выросла и поняла, что ключевое слово тут — «нормальные». Мои родители такими не были. Они были эгоистичные и жестокие. Я думаю, им просто нельзя было иметь своих детей. Так бывает.

— Почему?

— Потому что некоторые люди так и не вырастают. Остаются капризными, эгоистичными, уверенными, что мир обязан крутиться только вокруг них.

— Маме было двадцать пять, когда я родилась. А папе — двадцать шесть.

— Ну, — качнула головой Туу-Тикки, — во-первых, это не так много. Во-вторых, инфантильность характера не зависит от биологического возраста. Просто, например, моя мама воспитывалась как такая принцесска. И когда она выросла и обнаружила, что мир вокруг нее не вращается, она стала мстить за это тем, кто не мог возразить и сопротивляться — мужу, детям. Обращалась с детьми, как с прислугой, и очень злилась, что они нуждаются в ее заботе — потому что считала, что раз она принцесса, ей обязаны прислуживать. А что она не принцесса, а обычная женщина, она так и не поняла.

Тая некоторое время молчала. Пожалуй, о своей маме она могла бы рассказать что-то очень похожее. Просто до сих пор Тая не думала об этом. Не такими словами — точно.

— Она еще жива? — наконец спросила Тая.

— Не знаю, — Туу-Тикки свернула с Филлмор-стрит на Марина-бельведер. — Мы перестали общаться еще до того, как я переехала в Калифорнию. Может, жива, женщины в нашем роду живут долго. Может, умерла. Мне не интересно.

У Таи по спине пробежали мурашки. Она не понимала, как можно не думать о маме — и как можно совсем-совсем не любить ее.

— Ты ее совсем не любишь? — спросила она.

— Я очень любила ее когда-то, — призналась Туу-Тикки. — И очень старалась заслужить ее любовь. Потом я поняла, что она просто не умеет, не может никого любить, и я возненавидела ее за то, как она со мной обращалась. А потом мне просто стало все равно. Это чужая мне женщина, и все долги перед ней я закрыла давным-давно.

Она остановила машину на стоянке и открыла багажник, чтобы достать сумки.

— Долги? — не поняла Тая. Она тоже выбралась из машины и стояла, сжимая во влажных руках свою замшевую сумочку.

— Ну да, — Туу-Тикки вскинула на плечо тряпичную сумку на длинных лямках, набитую другими такими же. — Считается, что у детей есть долг перед родителями за то, что те провели их в жизнь. Но этот долг отдать невозможно, его отдают, проводя в жизнь своих детей — следующее поколение. Долг материальный — его регулирует законодательство, по закону, родители должны обеспечивать детей до их совершеннолетия. Я отдала этот долг еще в детстве, потому что исполняла все домашние обязанности, как домработница. Долг любви я отдала тоже в детстве, потому что любила родителей, хотя они не любили меня.

— А то, что ты воспитываешь приемных детей? — поинтересовалась Тая. — Это долг?

— Нет, — покачала головой Туу-Тикки, заходя в огромный гулкий ангар, где пахло землей, овощами и рыбой. — Это я делаю из любви. Пойдем, выберешь себе йогурты.

Очень быстро Тая поняла, что они с Туу-Тикки приехали не в магазин, а на что-то вроде рынка. Йогурты здесь были не в пластиковых бутылках с яркими этикетками, а в глиняных горшочках, затянутых вощеной бумагой, и их давали попробовать. Продавщица предупредила, что они не хранятся долго, и Тая взяла черешневый, персиковый и банановый — Туу-Тикки пообещала ей, что они еще приедут сюда на следующей неделе. Здесь продавали не килограммами и литрами, а фунтами и пинтами. Туу-Тикки взяла три фунта домашнего творога, мягкий сыр и странный сыр с плесенью — голубой и белой. Тая и не знала, что такие бывают. Еще она взяла очень белый, без дырок, козий сыр. Они отнесли молочные продукты в машину и вернулись за мясом. Начали с копченого. Туу-Тикки объясняла Тае, как что называется, и постепенно наполняла сумку длинными балыками, вяленым мясом и конской колбасой. Лошадей Тае было жалко, но она уже успела полюбить вяленую конскую колбасу, да и Туу-Тикки объяснила ей, что такую колбасу делают из лошадей, которых разводят специально на мясо, как коров.

Рыба здесь лежала на льду, но Туу-Тикки купила только копченого угря и два фунта мелких копченых осьминогов. Тая засмотрелась на мидии.

— Хочешь, возьмем на пробу? — предложила Туу-Тикки. — Я паэлью приготовлю, это такое испанское блюдо.

— Хочу, — кивнула Тая. — А можно вот этих, больших?

— Конечно. Они самые вкусные.

На устриц Тая только посмотрела. Она читала про них, но понятия не имела, что их раковины такие некрасивые и бесформенные. Еще Туу-Тикки купила два фунта мяса лобстеров. Этот же продавец предлагал из живых, шевелящихся, с клешнями, перехваченными широкими синими резинками.

— Они как раки? — поинтересовалась Тая.

— Вкуснее. Но так да, морские раки. Хотя, говорят, на восточном побережье они лучше.

Снова к машине — и к овощным рядам. Тут Туу-Тикки предложила Тае выбирать самой, что понравится. Это было ново и необычно. Тая дважды прошлась по всем рядам, прежде чем выбрала. Капуста «романеско» и цветная капуста. Брюссельская капуста — малюсенькие зеленые кончанчики на длинном стебле с листьями наверху. Яркие, как детские игрушки, сладкие перцы, желтые, оранжевые и красные, совсем не похожие на тот сладкий перец, который продавали дома. Большие приплюснутые темно-розовые помидоры, и мелкие, с черешню, алые, и похожие на сердца желтые. Черные и фиолетовые помидоры Тая выбрала просто потому, что ей стало интересно, каковы они на вкус. Редиску и огурцы Туу-Тикки взяла сама. Пряные травы росли у нее в саду, так что зелень покупать не стали. Зато купили картошки — немного, фунта три, все картофелины были чистые, как вымытые, и совершенно одинаковые. И от них совсем не пахло гнилой картошкой — запах, который у Таи давно и прочно ассоциировался с овощным магазином.

Из фруктов взяли только бананы, помело и первую в этом году клубнику, крупную, красную и ароматную.

— Жаль, что у тебя в саду не растет помело, — сказала Тая, когда они с Туу-Тикки укладывали последние покупки в багажник.