— Это Лус, мой брат, — сказала Линда. — Мы владеем «Белым ветром» вдвоем. Лус, подсади Таю на лошадь.
Тая с сомнением посмотрела на высокий конский бок, на болтающееся блестящее стремя, попробовала засунуть в него ногу, но ей не хватило роста и растяжки. Лус подставил сложенные ладони.
— Правой ногой на ладонь, — сказал он. — Вот так. Левую в стремя. И… — он ловко закинул Таю в седло. — Умница девочка.
Вирра встряхнула головой и переступила на месте. Тая ухватилась за рукоятку в центре высокой передней луки. Седло было странное, на фотографиях, в кино и на рисунках Тая таких не видела. Но удобное, намного удобнее седел карусельных лошадок.
— Перчатки есть? — спросил Лус. — Надень.
Рядом Линда усаживала в седло Туу-Тикки. А потом, взявшись за уздечки, Шмидты повели лошадей в загон. Тая чувствовала, как ступни упираются в стремена, как в конском теле отдается каждый шаг. Это было как во сне — смотреть вперед и видеть крутую шею, пряди длинной гривы, острые конские уши. Ей часто снились сны, в которых она едет верхом, хотя на лошади Тая сидела первый раз в жизни.
В загоне травы не было, только мягкая, разбитая копытами земля. Лус ушел, Линда стала в центре загона. Вирра пошла по кругу. Тая приспосабливалась к посадке в седле с высокими луками.
— Спинку прямо, — скомандовала Линда. — Руками за луку не держаться. В руках только повод. Держитесь коленями, девочки. И спинки выгните. Сидеть надо на писечке, а не на попе. Вот так, молодцы. Тая, подбородок вверх. Не хмурься. И не напрягайся так. Просто держи равновесие. Расслабь плечи. Вирра чувствует твое напряжение и тоже начинает нервничать.
Под звонкие команды Линды лошади проходили по загону круг за кругом. Тае хотелось петь. Мышцы начинали ныть. По лицу тек пот, она то и дело вытирала его перчаткой. Больше всего Тая боялась, что Линда велит пустить лошадей рысью, и тогда Тая точно упадет. А Вирра ведь такая высокая!
На Туу-Тикки Тая даже не пыталась смотреть — все ее внимание поглощала собственная лошадь и собственное тело. Тая все время боялась сделать что-нибудь не так, но Линда делала замечания только по осанке и посадке.
Сколько прошло времени, Тая не знала. Она уже устала, ломило ноги, ломило спину, а попа просто онемела. Наконец Линда глянула на часы и сказала:
— Достаточно для первого раза. Доедете до конюшни сами?
Тая доехала. Вирра отлично слушалась неуверенной руки. Когда Тая сползла с лошади, у нее дрожали коленки. Под присмотром Линды она расседлала Вирру, сняла с нее уздечку, надела недоуздок и отвела обратно на выгон.
— Ох-ох-ох, — сказала Туу-Тикки. — А я-то думала, что я в хорошей форме. Ноги мои ноги…
Тая улыбнулась. У нее тоже болели ноги и попа, ныла поясница, но это была хорошая боль.
— Жду вас в среду с утра, — сказала Линда, прощаясь. — Лучше пораньше, когда не так тепло.
— До свидания! — звонко сказала Тая.
— До встречи, — кивнула Линда. — Вы молодцы.
В машине на обратном пути Тая сначала молчала. Потом спросила:
— Почему сегодня только мы ездили верхом?
— Так ведь понедельник, рабочий день. Кто в школе, кто на работе. Здесь в выходные полно людей и летом.
— А что, Линда и Лус вдвоем ходят за таким количеством лошадей?
— Я думаю, у них есть работники и тренеры. Но Линда и сама тренер.
— И их лошади участвуют в соревнованиях?
— Фризы не выставляются на бега и на скачки, — покачала головой Туу-Тикки. — Это все-таки больше упряжные лошади. Шмидты дают их в аренду ролевикам и реконструкторам — тем, кто играет в рыцарей.
— А почему жеребцов-производителей держат отдельно?
— Потому что они очень агрессивны, — объяснила Туу-Тикки, — и могут обидеть других лошадей. Кроме того, Линда занимается разведением, а значит, ей не нужны случайные жеребята.
Тая ненадолго затихла. Потом спросила:
— Почему Линда сказала, что будет называть тебя Натали?
— Ну, это мое паспортное имя. Туу-Тикки — это прозвище, только для своих.
— И у Грена другое паспортное имя?
— Нет, он и по паспорту Грен Эккенер.
— Туу-Тикки, — неуверенно начала Тая и осеклась. Потом набралась храбрости и продолжила: — Можно мне посмотреть документы, в которых я записана как Тая Эккенер?
— Документы об усыновлении? — уточнила Туу-Тикки. — Конечно. Приедем, и я тебе покажу.
Документы об усыновлении были написаны таким зубодробительным канцеляритом, что Тая поняла текст только с третьего прочтения. Общий смысл сводился к тому, что Тая Эккенер, в прошлом Тая Калинько, отдана в семью Эккенеров-Шук для удочерения. По документам значилось, что она родилась в две тысячи двадцать первом году, двадцать девятого сентября, что она прилетела из Молдовы, о чем свидетельствовали документы на английском и на румынском, что государство берется выплачивать Грену Эккенеру и Натали Шук содержание на приемную дочь в размере тысячи двухсот двадцати трех долларов в месяц до достижения Таей Эккенер совершеннолетия…
Сумма содержания Таю немного успокоила. Это значило, что она не дармоедка и нахлебница, что Туу-Тикки тратит на Таю не свои деньги. Однако то, что эти документы появились так быстро — не прошло и недели с той проклятой пятницы — было не иначе как чудом. Тая почти не имела дела с бумагами, но много слышала о бюрократии. И вряд ли американская бюрократия сильно отличалась от советской.
А вот дата рождения значила, что день рождения Таи будут праздновать только в сентябре — почти через полгода после реальной даты. Впрочем, какую дату теперь считать реальной? Таю огорчило, что дня рождения ждать еще полгода — она очень любила этот праздник.
— Что случилось? — спросил Грен, подходя и садясь рядом. — Ты загрустила. Забудь про старый дом, Тая. Ты здесь в безопасности. Я обещаю.
Тая вздохнула. Забыть старый дом было не так-то просто.
— Я думала про день рождения, — призналась она. — Он теперь только в сентябре, а сейчас март.
Грен задумался, а потом предложил:
— А давай праздновать твой день рождения два раза в году. Пятнадцатого мая — тогда тебе реально будет становиться на год больше. И двадцать девятого сентября, как ты привыкла.
— Два раза? — удивилась Тая. — А так можно?
— Конечно.
— Ну хорошо, — Тая вздохнула. — Если в сентябре я еще буду тут. Хотя в документах ведь все равно двадцать девятое сентября, значит, можно будет отмечать день рождения где угодно.
— Тая, Тая, — встревожился Грен. — Откуда такие мысли?
Тая посмотрела на него. Задумалась. Она знала, что мужчины лгут куда реже женщин. Правда, могут просто не ответить. И она решилась.
— Я думаю, — начала она, — что Эшу ошибся. Я не волшебная. У меня нет магии. И никогда не было. И… — она потерла глаза, всхлипнула. — Когда все поймут это… меня же отдадут в другую, человеческую семью, правда? Зачем вам обычная девочка?
Грен тяжело вздохнул. Погладил Таю по волосам. А потом сказал:
— Тая, ты несправедлива к нам. Ты пришла, и ты наша. Неважно, волшебная ты девочка или самая обычная. Ты все равно наша, и мы никуда тебя не отдадим. Никогда. Обещаю. К тому же, ты пришла к нам по Дороге, а это уже волшебство, потому что Дорога — волшебный мир, и люди без магии просто не могут на нее выйти.
Тая, ссутулившись, плакала. Слезы падали на обтянутые джинсами колени. Она не верила.
— И потом, — продолжал Грен. — Эшу — маг, и видит магию в других. Я не думаю, что он ошибся. Просто твоя магия почти разрушена, ей нужно время, чтобы восстановиться. Много времени. Рано или поздно она проснется. Женская магия — очень хрупкая и деликатная. Иногда она просыпается с первыми месячными, а иногда — только после рождения первого ребенка. Она обязательно пробудится в тебе. Просто это произойдет не сегодня и не завтра. Но обязательно произойдет.
— А если она так и не проснется? — сквозь слезы пробормотала Тая. — И вы разочаруетесь, и решите отдать меня другим людям?
— Тая, мы не разочаруемся. Невозможно разочароваться в человеке, который так чудесно поет. Мы не отдадим тебя, даже если твоя магия проснется только лет через пятнадцать. Ты всегда будешь наша дочка, честное слово.
