Могло показаться странным, но за свои сорок лет Влад не сделал еще ни одного предложения, а слова «я люблю тебя» он если и произносил пару раз, то только в момент секса с особо понравившейся ему девушкой и после оргазма уже казались просто шуткой.
Влад не был коренным москвичом, в столице он жил всего несколько лет и в первые годы сильно тосковал по своему родному городу на Волге, по жаркому лету, которое практически длилось с мая по октябрь, по широким песчаным пляжам, своему центральному району, в отличие от московского центра самому экологически чистому, по красивой зеленой набережной, где можно было действительно гулять, а не душиться в автомобильных пробках. Если он и завидовал москвичам в детстве и юности, приезжая в гости к столичным родственникам, то пожив в Москве какое-то время, он проникся к ним жалостью. «У меня хотя бы молодость прошла в нормальном городе», – говорил он своим знакомым москвичам. Вряд ли они его понимали, но ему было на это наплевать. Да и девушки самые красивые в Волгограде, был убежден он, хотя в этом был не настолько уверен. Слишком много в Москве перемешалось кровей разных приезжих, да и не спросишь же на улице понравившуюся девушку, коренная ли она москвичка. Влад был уверен, что больше половины московских красоток оказались бы либо приезжими, либо дочками недавно переехавших в столицу родителей.
Кстати, о родителях. Влад был примерным сыном и уже перевез в столицу своих, купив им «двушку» в ближайшем Подмосковье, сделав там приличный ремонт и обставив хорошей мебелью. Сначала он сам жил там, но родители стали часто болеть, а мотаться в Волгоград было проблематично. Влад помог родителям продать их «трешку», на вырученные деньги купил себе «однушку» у МКАДа в новостройке (правда пришлось еще добавлять десять тысяч баксов) и перевез их в только отделанную и обставленную квартирку у самого леса в Балашихе. Лес был чудесный: сосны, березы, из окон открывался завораживающий вид на «бескрайнее море тайги» до самого горизонта. Летом в квартиру доносилось пение птиц, а воздух был пропитан запахом хвои. «Мой пансионат», – с гордостью называл он ее, первую свою недвижимость на московской земле. До этой покупки ему приходилось, как и всем приезжим долго снимать углы в разбитых московских трущобах. Жил даже одно время на Китай-городе, в пяти минутах от Кремля, но в центре дышать было вообще нечем, в воздухе стоял постоянный смог. И бредя домой через Красную площадь, любуясь прекрасной архитектурой, Владу казалось, что он как будто даже дышать стал вполовину легких, таким отвратным казался воздух.
Влад выбросил бычок в окно и поднял стекло. Он не любил мусорить, но отсутствие пепельницы было единственным недостатком его машины. Специальная комплектация была для некурящих и выбора не было, иначе пришлось бы полгода ждать в очереди авто питерской сборки, а иномарку, собранную в России иномаркой назвать трудно. Влад даже купил в автосалоне пепельницу за три тысячи, но для ее установки требовалось разобрать всю приборную панель, заплатить еще тысяч шесть за установку и его задушила жаба. Последней каплей было то, что механик на сервисе не дал гарантии, что пепельница подойдет, она мол, российского производства, а машина германского. Ездить со скрипящей после разборки панелью Влад не захотел, и пепельница уже год путешествовала с ним в багажнике в сумке с инструментами и запасными лампочками.
За окном медленно проплывала Преображенская площадь, и в голове возник образ Танюши. Она жила недалеко отсюда и Влад часто заезжал за ней, чтобы отвезти к себе домой заняться любовью. Танюшка пленила его абсолютным отсутствием столичных «понтов», хотя была коренной москвичкой, и постоянной готовностью к сексу. Она любила заниматься этим подолгу и много раз подряд, с ней Влад не пользовался презервативом, ему нравилось ее упругое тело, нежная кожа и исходящий от нее запах. Танюше нравились новые эксперименты в постели, с ней он перепробовал все возможные позы. Ей было уже за тридцать, она была разведена, имела дочку – школьницу, фото которой показывала Владу на мобильнике. Конечно, как и у всех у нее были свои недостатки: низ был тяжеловат, как она говорила, «широкая кость». Но приятная улыбка, смазливое личико, упругое тело уже полгода не давали Владу окончательно вычеркнуть ее из списка и периодически, когда было одиноко, он с удовольствием пользовался ее роскошным телом.
Влад почувствовал, что от подобных воспоминаний в брюках стало тесновато и, чтобы успокоиться, закурил еще одну сигарету. Бросив взгляд в зеркало, он заметил симпатичную брюнетку в «тойоте» сзади. Она тоже была в машине одна и явно скучала. Казалось, что она смотрит прямо ему в глаза, но Влад понимал, что его рассмотреть нереально и это просто обман зрения. В очередной раз, пожалев о невозможности познакомиться в вяло движущейся пробке, он заметил, что «тойота» свернула в какой-то переулок, и уже вполне спокойный подъехал к следующему светофору.
Перед его капотом продефилировала молодая мамаша, таща за руку упиравшуюся маленькую дочку. «В садик не хочет», – подумал Влад, и ему сразу вспомнилась Светлана. У нее тоже была дочка лет пяти и Света тоже была довольно сексуальной блондинкой. У них был короткий роман, который как-то неожиданно закончился. Влад так и не смог понять, почему Света неожиданно охладела к нему, не похоже, что дело было в другом мужчине, хотя разве поймешь этих женщин. С ней он впервые почувствовал, что семья это не так уж плохо, особенно если жена такая сексуальная блондинка, что мужики сворачивали шеи, а дочка вообще просто ангел. Как то, сидя в «Макдональдсе» недалеко от Речного вокзала он поймал себя на мысли, что тоже хотел бы иметь дочку, только конечно, свою, так же ездить на машине по выходным в «Макдональдс», а потом куда-нибудь за город с семьей.
Но, наверное, Света особым женским чутьем почувствовала бесперспективность их отношений. Влад никогда бы не женился на женщине с ребенком, разве только по безумной любви и если бы у него уже были свои дети. Ни того, ни другого не наблюдалось, и они расстались. Хотя Владу нравилось бывать у Светы в гостях. Особенно приятно было заниматься сексом в необъятной джакузи с подсветкой, установленной ее бывшим мужем еще до того, как тот уехал в Америку для парфюмерного бизнеса, оставив бывшей жене пятикомнатную квартиру, объединенную из «двушки» и «трешки».
К тому же, с ее девочкой у него сложились вполне нежные отношения, в отличие от сына Кати. Катя тоже жила на Речном вокзале и с ней Влад также познакомился по интернету. Мальчику было лет семь, и он явно ревновал Влада к маме, к их квартире или непонятно к чему ревнуют семилетние мальчики приходящих мужиков. Никогда ему не забыть ту сцену, когда, сидя с Катей на кухне за чаем ее сынишка вошел и устроил истерику, из-за того, что дядя Влад сел на его место. «Нет, чужих детей любить трудно», – думал Влад, пробираясь сквозь пробку на Сокольниках, – «к тому же когда настоящий папа забирает ребенка на выходные, развлекается с ним, а ты чувствуешь себя как помеха его детскому счастью».
С Катей они расстались уже давно и по обоюдному согласию. Повод представился удобный: Катя застукала Влада за ее компьютером, переписывающимся на сайте знакомств с очередной претенденткой. Хотя можно было обратить все в шутку, Влад не стал этого делать, собрал свои немногочисленные вещи и уехал к себе, оставив хозяйку в слезах, проклинающей, наверное, всех кобелей мужского пола. Влад не стал ей высказывать всего, но его очень задевало то, что за три месяца их отношений Катя не познакомила его ни родителями, ни с братом, ни с подругами. Когда кто-то из них приезжал, она выходила к подъезду и там общалась с ними. «Не хочет знакомить с провинциалом», – думал Влад, еще сильнее презирая москвичей за их чванство перед «лимитой», как они называли приезжих. Хотя в постели Катя забывала свое «дворянское происхождение» и так самозабвенно набрасывалась на его член, что казалось, готова съесть без масла. Особенно она любила позу «наездницы» и подолгу самозабвенно «насиловала» Влада, держа как пленника за руки, отведенные за голову. Ему даже понравилось быть иногда пассивным, полностью отдаваться женской страсти, слушая страстные крики любовницы, по несколько раз истекающей на нем своим соком. Только после этого он позволил себе с чувством выполненного долга излиться в конвульсирующее женское лоно, хрипя от наслаждения.
