– Как это будет происходить?

– Если у тебя появится желание исцелить человека от той или иной болезни, ты, с моего разрешения, призываешь Высшие Силы, и они, через тебя, как Проводника, сматывают катушку времени для тонкого тела, оздоравливающе воздействуя на физическое тело человека. Это совершается не сразу, нужно затратить время и силы, в том числе и твои. В этом и будет состоять твоя работа как Целителя.

Человек воспринял информацию и задал вопрос в её развитие.

– Я смогу исцелить любого человека от любой болезни?

– Нет, для исцеления любых болезней ты еще не готов. Мои Помощники будут вести тебя к вершинам мастерства. Но если болезнь сильно запущена, она, к сожалению, не поддастся омолаживающему воздействию тонкого тела. Кроме того, есть люди, за исцеление которых Высшие Силы не будут браться, как у вас говорится, по особым причинам.

– Кто это узнает?

– Ты сам.

На этом общение с Разумом закончилось. Человек это понял по состоянию лёгкости в голове и успокоению нервной системы. Он стал Целителем.

Елизавете одной в «домике», как она называла свою квартиру, было тоскливо. По состоянию души ей хотелось быть всегда вместе с тем человеком, которого она сможет полюбить. А его у неё не было. Эта ежедневная тоска одиночества отравляла душу и калечила её молодое красивое тело. Елизавета ощущала этот разрушающий процесс, а хождения по врачам подтверждали её опасения. Она стала чувствовать постоянную внутреннюю тревогу, как будто внутри что-то непрерывно тряслось и напрягалось. Это влияло на её сон, она долго не могла уснуть или просыпалась посреди ночи и оставалась одна со своей тревогой до утра. В результате не выспавшейся шла на работу, которая превращалась в муку. Длинный ряд лечащих врачей пополнился психиатрами и психотерапевтами, они выписывали различные успокаивающие таблетки и антидепрессанты. От них становилось спокойнее и даже веселее, но интервалы успокоения продолжались недолго и всё сокращались. Чтобы их поддерживать, надо было увеличивать дозы, что вело к наркомании. Елизавета это отлично понимала, но ничего поделать не могла. В последнее время ей стало страшно выходить на балкон – высота завораживала…

Сегодняшний вечер она решила занять чтением рукописи. В офисе долго поработать с ней не удалось, начальник вернулся с «пятиминутки» злой и загрузил всех, на её взгляд, ненужной работой. Придя домой, Елизавета достала папку, озаглавленную фамилией неизвестного автора, и остановилась, глядя на инициалы В. М. А ведь её сосед по креслу в театре тоже вроде был писателем, а вдруг это он? Почему бы и не продлиться чудесам, начатым в прошлое воскресенье? Елизавета подняла трубку домашнего телефона, помедлила мгновение и набрала номер своей знакомой.

– Светлана, привет! Это Елизавета. Подскажи, пожалуйста, а как зовут автора рукописи, которую ты дала мне на корректуру?

– Виктор Михайлович, а зачем тебе?

У Елизаветы что-то внутри ёкнуло и напряглось, но она ответила спокойным голосом.

– Да так, кое-какие вопросы появились. Ты не могла бы дать мне его телефон, я позвоню ему и спрошу.

– Нехорошо это. Он ведь знает, что я являюсь корректором.

– Ну как хочешь, только из-за этого у меня работа задерживается.

– Неужели всё так серьёзно? У меня с ним обычно проблем не было, – растерянно сказала Светлана и, помедлив, добавила. – Ну ладно, записывай, скажи, что я приболела, и часть работы передала тебе, чтобы успеть издать книгу к Новому году.

Ну вот, телефон есть, время не совсем позднее, можно и позвонить. Только надо придумать, что сказать. Ведь автор может оказаться не тот, которого она надеялась услышать, да если и тот, то что она ему сообщит? Что она думает о нём третьи сутки? Или, что она поставила весь Питер на уши, чтобы найти его телефон? Или просто узнать, почему он не досмотрел спектакль? Тогда как она нашла его, не зная о нём ничего, кроме имени-отчества? Елизавета неуверенно подняла телефонную трубку, подержала её, а затем резко бросила на рычаг. Надо же, придумала какую-то ерунду, дел что ли нет других? Чего не может быть, того не случится. Но, с другой стороны, чему быть, того не миновать. Положившись на Провидение, Елизавета села за чтение рукописи.

А в это время Мастер «висел» в Интернете. Он искал литературу для новой, ещё не существующей книги. Этот этап работы был для него самым увлекательным. Он взял за правило приобретать в собственность отобранные книги. Постепенно увеличиваясь в числе, они грудились с двух сторон стола, иногда возвышаясь выше его головы. Мастер представлял, что за столом сидят его соавторы, спорят друг с другом и ждут, что же скажет он. Это льстило его самолюбию. Представьте себе спор между Львом Николаевичем и Фёдором Михайловичем о душе русского человека. Вот они оба высказались, не согласились друг с другом и теперь ждут: что же думает по этому поводу Виктор Михайлович? Разве могло бы такое случиться в жизни? Нет, конечно. Кто он такой, по сравнению с этими двумя глыбами русской литературы? А за его рабочим столом такие встречи бывают и часто. Он, стараясь не обижать гениев, в чём-то соглашается с одним, в чём-то – с другим, а затем скромно, но настойчиво предлагает свой вариант, ссылаясь на изменения, произошедшие уже тогда, когда гении покинули наш переменчивый мир. Особенно его увлекали книги, изданные ещё при жизни авторов. Тогда чтение превращалось в беседы с великими людьми, и Мастер был им благодарен за то, что они нашли время для общения с ним.

Иногда старинные книги становились для него фетишем. Вот одна из них – Псалтырь 1645 года, изданная ещё до раскола Русской Православной Церкви при правлении царя Алексея Михайловича Романова. Псалтырь украшена пурпурно-золотыми иллюстрациями, на нижних уголках страниц остались следы от пальцев, перелистывавших страницы. Кем были люди, читавшие эти строки? О чем они думали? Как они использовали мудрость древних в своей жизни? Отсюда начинался полёт фантазий самого Мастера. Он представлял, как одетый в чёрный клобук протопоп Аввакум склонился над книгой, и ночью, при свете восковой свечи (остался след от капли воска, упавшей на страницу), ищет аргументы в споре с еретиками-никонианами. А вот через два века книга попала в Николаевскую церковь села Дворецкого. Об этом сообщил её прихожанин, переписывая или уча наизусть девятнадцатый псалом. Он, не сдержав озорства, сделал свою отметку новым гусиным пером: «Проба пера. Свидетельствую ученикъ Богословского класса Димитрий». Дальше уже видны следы кощунства над книгой, видимо, оставленные в период преследования старообрядцев – подпаленное кожаное тиснение обложки. Вероятно, книгу хотели сжечь, бросили в костёр, да Бог не дал сгореть, кто-то потом выгреб её из кучи пепла. Теперь же, почти через четыре века после своего издания, книга лежит на рабочем столе Мастера, и он благоговейно касается её натруженных страниц.

От дела отвлёк телефонный звонок. Он поднял трубку. Молчание, а потом срывающийся женский голос:

– Виктор Михайлович?

– Да, слушаю Вас.

Опять молчание, а затем неожиданный вопрос:

– А почему Вы не досмотрели спектакль «Третий выбор»?

Теперь замолчал Виктор Михайлович, опешив от неожиданности вопроса.

– Елизавета? – неуверенно переспросил он.

– Да, – с каким-то облегчением ответил женский голос, и на другом конце линии связи раздался женский смех.

– Как ты меня нашла? Или я оставил тебе свою визитку?

– Нет, не догадались. Мне пришлось всех питерских Викторов Михайловичей поднять, чтобы Вас найти.

– Не может быть! Хотя от таких девушек, как ты, всё можно ожидать, – Виктор Михайлович принял объяснение за чистую монету.

– Так всё же, почему? – настойчиво переспросила Елизавета.

– Чтобы с тобой сходить на этот спектакль второй раз, – взял себя в руки Виктор Михайлович.