– Что это за книга?

– Мне казалось, что люди вашей профессии не задают подобных вопросов…

– Я – не человек своей профессии. Я – мэтр своей профессии. И предпочитаю максимально отчетливо представлять, что именно мне надлежит украсть.

– Как вам будет угодно. Это очень древний том, называемый «Книга Дыханий». Он написан на коптском и считается старейшим прямым переводом египетских свитков времен Нового Царства. Большая букинистическая ценность… которой интересуется пара знакомых мне коллекционеров. Этой информации вам достаточно?

– Вполне.

– В таком случае, я хотел бы попросить вас кое о чем. Когда вы заполучите книгу… не пытайтесь ее читать. Даже не открывайте ее. Том очень древний… Такие читают под стеклом, перелистывая страницы пинцетом. Не хотелось бы повредить его… поскольку это неизбежно скажется на цене.

– Я вас понял.

Дальняя сторона зала оканчивалась тоннелем, по которому лениво текла густо смердящая илом и тиной вода. Какой-то из множества дренажных каналов, осушающих землю города, выстроенного прямо на болоте. У самого берега стоял помост с высокой кафедрой, обращенной к воде. Трое – один за кафедрой и двое по бокам – стояли на помосте. Кажется, кафедру занимал полковник. Он бормотал что-то на чужом, булькающем и щелкающем языке, а двое остальных время от времени вторили ему, хором повторяя короткие ритмичные фразы.

«Даже старики помешались на чертовых восточных религиях. – Позволил себе кривую ухмылку Гаспард. – Старое доброе христианство уже никого не устраивает».

Голоса становились громче, к ним присоединился усилившийся плеск волн. Мийо замер, наблюдая за развернувшимся действом. Нечто темное показалось в едва заметно блестевшей воде канала. Массивное и продолговатое, оно медленно выбралось на каменистый берег. Голоса стариков стали хриплыми от сдерживаемого страха, да и сам Гаспард чувствовал, как покрывает кожу холодный пот. Это был аллигатор – огромный, футов двадцать длиной. Скребя чешуйчатым брюхом по доскам, тварь взгромоздилась на помост и замерла, словно не замечая стоявших рядом людей.

Полковник медленно выступил из-за кафедры и, продолжая бормотать, стал стягивать с себя одежду. Бледное старческое тело лоснилось, уродливо бугрясь обвисшими жировыми валиками и старческими складками.

– О, Великая Богиня Себектет, ответь на призыв раба твоего! – бормотания его стали разборчивыми, креольский акцент от волнения причудливо усилился. – Древняя Мать, дай свершиться священнодейству! Вечное Дыханье Вод, прими мое поклонение и надели меня твоей благодатью! Именем семи таинств!!!

И старик улегся прямо на зазубренную спину аллигатора, задвигал ягодицами, скользя ногами по скользкому от воды помосту. Дряблая задница приподнялась, полковник засунул руку себе под живот, помогая себе, после чего, похоже, в несколько фрикций вошел в какое-то из отверстий рептилии, тяжело сопя и похрюкивая. Аллигатор лежал неподвижно, словно ничего не происходило. Двое других подошли ближе, поглощенные отвратительным зрелищем. Полковник насиловал гигантскую рептилию с такой страстью, будто ни в кого лучше за всю жизнь ему засадить не удавалось.

Гаспард, подавляя рвотный позыв, двинулся к кафедре, на белом дереве которой темнел прямоугольник книги. Старческий марафон продлится недолго. За это время нужно успеть забрать том и убраться к чертям из этого поганого вертепа.

Особо скрываться смысла не было – на Мийо не обратили бы внимания, даже будь он обут в сапоги для родео. Но дойти до кафедры оказалось не так просто – от гнилостных испарений закружилась голова и зазвенело в ушах, а перед глазами поплыли радужные пятна. Книга оказалась тяжелой, как кирпич, и размерами ему не уступала. Гаспард сгреб ее, едва не уронив, кое-как затолкал под пиджак, предусмотрительно широкий, и медленно отступил. Полковник, приближаясь к финалу, стал тихо подвывать, поддержанный глухим сопением подручных. Шатаясь, Гаспард добрался до двери, вышел. В коридоре он остановился, потратив почти минуту, чтобы запереть и сломать ее замок.

Стены плыли, прямые линии дорогих золоченых шпалер извивались, словно Гаспард смотрел на них сквозь бутылочное стекло. К горлу подкатывала тошнота. Он уже почти добрался до выхода, когда за спиной раздалось рычание – такое громкое, что задрожали стены. Страх липкий и холодный, словно болотный слизень, прополз по хребту. В двери внизу ударили так, что затрещало дерево и жалобно скрипнули срываемые с болтов петли. И словно в ответ музыка, доносившаяся из амфитеатра, резко сменилась – завизжали надрывно гитары, электроорган разразился протяжными диссонансными аккордами, сопровождаемыми хаотично-неистовым грохотом барабанов. Вокалист истерически выкрикивал строки жуткой литании, и десятки голосов разом слились в какофонии:

– Славься та, что разбивает головы врагов!

Гаспард скользнул в приоткрытую дверь, судорожно втягивая ртом ядовитый воздух. Рвота горьким комом стояла в гортани, кожа покрылась липкой пленкой пота. Что-то было чертовски неправильно, как поганый трип…

– Славься та, что разрезает насквозь!.. та, у которой великая сила!..

Ногами к двери лежал один из патронов – его конечности содрогались. Сверху на нем, спиной к Гаспарду, восседала черная проститутка, низко склонившись над его лицом. Хребет ее выпятился, кожа словно полопалась, распавшись на отдельные лоскуты, часть из которых вздыбилась и заострилась, надорвав белое кружево белья. Пальцы на ее стопах удлинились и растопырились, отрастив длинные когти. Патрон хрипел и булькал, вокруг растекалась темная лужа.

– Славься, Госпожа ночи! Та, что обезглавливает мятежников!..

Гаспард попятился, но треск ломаемой двери за спиной вывел его из оцепенения. Вжавшись в стену, он обошел жуткую пару. В чаше амфитеатра под бессвязное, истеричное звучание рок-бэнда творилось невообразимое. Привязанная к столу горилла дико ревела, пожираемая заживо двумя аллигаторами-альбиносами с уродливо длинными лапами, короткими хвостами и тупыми мордами. На них еще можно было различить обрывки одежды, у одного (одной?) ниже шеи болталась уродливо отвисшая женская грудь. За столиками на верхних ярусах происходило похожее – но там не было людей. Зал заполняли чешуйчатые монстры, ревущие, жрущие и насилующие друг друга. В каждом людское и крокодилье смешалось в разной пропорции. Одна особо крупная тварь, опустившись на четыре лапы, волокла по лестнице другую, меньшую. У меньшей на голове пучками торчали остатки седых волос, туловище покрывал изодранный смокинг, а пальцы украшали золотые кольца.

– Поганый трип, это чертов поганый трип… Эта тварь… что-то было в том порошке…

Огромная тварь поднималась прямо к нему. Гаспард нырнул в ближайшую дверь – в курильню.

Дым здесь стал гуще, превратившись в едкий, дерущий горло туман. Гаспард захлопнул за собой дверь – в царящем грохоте тихушничать смысла не было. Пошатываясь, побрел в глубь зала. Перегородки и диваны словно переползали с места на место, проходы извивались как живые, в дыму проступали и растворялись покрытые чешуей тела, вязко разливались стоны боли и удовольствия. Музыка «Вельветов» не стала беспорядочным набором резких звуков, как в амфитеатре, но тоже изменилась – в ней зазвучали ломкие тревога и напряжение. Гаспарда шатнуло, и он споткнулся о бархатный пуф, рухнув на диван с чем-то упругим и гладким.

Пальцы, ища опору, заскользили по густой и теплой слизи, уперлись во что-то горячее и рельефное.

– А вот и мсье Бланже… – знакомый сюсюкающий голос теперь клокотал.

Гаспард попытался отстраниться, упал на пол. Из дыма проступила миниатюрная фигурка.

Ее лицо не слишком изменилось – не вытянулось в морду рептилии. Но огромные зубы, длинные, как кривые гвозди, теперь торчали наружу, изорвав в лохмотья по-детски пухлые губки. Вздутая, почерневшая странгуляционная полоса уродливым ожерельем проходила по шее. Золотые глаза маслянисто блестели, кожа потемнела, став болотно-зеленой. Тонкие чешуйчатые ручки были по самые плечи испачканы чем-то темным и густым.