От Борисовичей в сторону Кричева соседей у нас не оказалось. Мы прошли пять километров, но никого не обнаружили.

На противоположном берегу в населенных пунктах Устье и Вохор было полно немцев. В Устье размещался, видимо, мотоциклетный полк, так как там все время сновали взад и вперед мотоциклисты и велосипедисты. К школе в Вохоре то и дело подъезжали одиночные машины и мотоциклы. Там, вероятно, помещался немецкий штаб, и это в полукилометре от реки! Все передвижения противника были хорошо видны даже невооруженным глазом.

— Вот наблюдаем, — сказал мне командир роты лейтенант Д. П. Чернышев, расположившийся с одним стрелковым взводом на опушке леса. — Немцы к нам не лезут, ну и мы не стреляем. А так хочется в них пальнуть!

— Так за чем же дело стало? — спросил я.

— Потревожить их проще пареной репы, а что потом? Если они через реку полезут, чем остановить их? — ответил Чернышев. — Вот и прикидываешь, что выгоднее.

— Да, дела неважные. Если немцы тут ударят, то дивизии от реки придется отходить, — согласился я.

Вернувшись в штаб, я доложил обо всем капитану Деревенцу. Тот забеспокоился и повел меня к Семенову. У Семенова сидел подполковник Елшин. Мне пришлось повторить сообщение о положении на правом фланге дивизии.

— Сергей Иванович, надо туда артиллерии подбросить, — сказал Елшин. — А я попрошу комдива выделить пехоту.

— Хорошо, — согласился Семенов и тут же распорядился: — Бери, Морозов, дивизион Лубинского и команду Остащенко. Поставь их на угрожаемое направление.

К утру следующего дня 1-й дивизион 84-го артполка под командованием капитана Лубинского занял огневые позиции северо-восточнее Веприна, против Устья и Вохора, в трех километрах от реки.

Командир батареи старший лейтенант Чапенко разместил наблюдательный пункт на опушке леса, метрах в трехстах от берега. Обзор отсюда был отличный. На противоположном берегу столько объектов для стрельбы, что разбегались глаза! В деревне Вохор, на опушках прилегающего к ней леса — везде немцы.

— Ну, сейчас подкинем им жару! — сказал Чапенко. Вид у него был возбужденный: еще бы — такое обилие целей!..

Первый снаряд упал метрах в двухстах от школы, где располагался немецкий штаб. Грохот разрыва нарушил долго царившую здесь тишину. Второй взрыв взметнул землю прямо перед крыльцом школы. Последовавшая за ним очередь из четырех снарядов удачно накрыла цель. Из здания выскочили несколько уцелевших офицеров и побежали к деревне, спотыкаясь и падая. Шоферы бросились врассыпную от машин, стоявших у штаба.

Введя небольшую поправку в установки, батарея перенесла огонь на грузовики. Два из них загорелись, остальные наверняка были повреждены, так как снаряды разорвались в самой гуще машин.

В деревне Вохор метались по улице мотоциклисты и велосипедисты.

— Давай ударим по ним, — предложил Чапенко.

— В своих попадем, — возразил я. — Смотри, сколько женщин и детей. Лучше стреляй по опушке леса, где машины скопились. Вся опушка забита ими.

Чапенко, скомандовав большой доворот вправо, открыл огонь по лесу. Тяжелые гаубичные снаряды с грохотом рвались среди автомашин.

Мы постреляли бы и по другим целям, но, к сожалению, нужно было беречь снаряды.

К вечеру прибыл батальон 111-го полка. Он занял оборону по опушке леса перед рекой. Капитан Лубинский отправился к командиру батальона согласовывать совместные действия.

Ночь мы провели на наблюдательном пункте батареи.

На других участках обороны дивизии было спокойно. Противник не пытался больше форсировать реку. Но наша разведка все время доносила о сосредоточении большого количества немецких войск вдоль шоссе Кричев — Пропойск.

Утром 1 августа правее от нас немецкие войска перешли в наступление из района Кричев — Мстиславль в направлении на Рославль. В штаб дивизии стали поступать тревожные сведения. К вечеру следующего дня Рославль оказался в руках врага. Командир дивизии совещался с Семеновым, Елшиным, Опытовым — что предпринять в сложившейся обстановке, при открытом правом фланге?

Было решено обороняться на занимаемом рубеже до последней возможности.

Почти ежедневно немцы проводили разведку боем на правом фланге нашей дивизии. Эти вылазки успешно отражались, но они вызывали тревогу. Чтобы усилить оборону, сюда передвинулся весь 111-й полк.

О событиях возле Рославля мы знали мало. К нам доходили только отрывочные сведения о том, что дальнейшее наступление противника на восток приостановлено. Это радовало нас и вселяло надежду. Мы верили, что дивизия удержит свой рубеж на берегу Сожа.

6 августа гитлеровцы после артиллерийской подготовки перешли на правом фланге дивизии в наступление и к часу дня захватили плацдарм на берегу реки против Устья.

Бой шел севернее населенного пункта Веприн. 111-й стрелковый полк с частью сил разведбатальона, поддержанный огнем дивизиона 84-го артполка, с трудом отражал вражеские атаки. Наблюдательный пункт командира дивизиона капитана Лубинского я разыскал около мельницы. В километре отсюда, за нескошенным полем, начинался лес, занятый противником.

— Что, помогать приехал? — вместо приветствия сказал Лубинский и, как бы оправдываясь, добавил: — Вот, пришлось отойти. Фашисты лезут напролом. Подбросили бы сюда парочку дивизионов да снарядов побольше…

— А где их взять? В дивизии только один ваш полк и остался. Семнадцатый артполк и батареи из других дивизий ушли.

— Пехота требует усилить огонь, а у меня всего шесть орудий.

Лубинский рассказал, что, когда фашисты начали переправу, два огневых взвода были выдвинуты на прямую наводку. Орудийные расчеты стойко держались до последнего снаряда. Немецкие автоматчики наседали и с фронта и с флангов. Артиллеристы отбивались огнем винтовок, пока не кончились патроны. И только тогда отошли. На покинутых огневых позициях осталось четыре орудия. Вывезти их было невозможно: лошади попали под минометный огонь и погибли.

— Дрались наши отчаянно! — закончил Лубинский. — Без потерь в такой схватке не обойдешься. Вот так и таем, как снег весенний.

Впереди шла перестрелка. На поле, где залегла пехота, то и дело рвались немецкие мины. Две батареи неполного состава вели ответный огонь по опушке леса. Мимо нас по тропинке проносили раненых бойцов.

— Ориентир три, влево семьдесят: в роще накапливается противник! — громко доложил разведчик, наблюдавший в стереотрубу.

В бинокль хорошо было видно, как в редком перелеске сосредоточивались вражеские солдаты. Они мелкими группами перебегали туда из леса через полосу высокой ржи.

— Хотят атаковать во фланг нашего батальона, — решил Лубинский.

— А что, если ударить туда прямой наводкой? — предложил я. — А потом с закрытых позиций добавить.

— Неплохо получится, — согласился командир дивизиона.

Вскоре две 122-миллиметровые гаубицы стояли на огневой позиции метрах в двухстах от мельницы. Командир взвода подал команду. Тяжелые снаряды обрушились на врага, рощу заволокло клубами дыма, над которыми взлетали обрубки деревьев и комья земли. Пушечная батарея дивизиона начала бить осколочными гранатами, отрезая путь выбегавшим из рощи гитлеровцам. Через несколько минут стрельбу прекратили. Огневой взвод быстро снялся и уехал на основную позицию.

Лубинский предложил командиру стрелкового батальона занять рощу и тем самым обеспечить фланг. Через несколько минут эта задача была выполнена. Но противник обрушил на рощу минометный огонь. Одновременно фашисты открыли стрельбу по нашему наблюдательному пункту и по всему району, прилегавшему к мельнице. Пришлось переменить место.

В сумерках дивизион вел стрельбу по переправе, но результатов мы не узнали, так как река и подходы к ней не были видны нам. С наступлением темноты перестрелка прекратилась. Немцы, боясь ночных контратак, освещали местность ракетами.

Вместе с Лубинским я сходил в штаб 111-го полка, расположенный недалеко от нашего наблюдательного пункта. Мы уточнили обстановку и договорились с командиром полка о совместных действиях. Командир полка, узнав, что я еду в штаб дивизии, просил передать Тер-Гаспаряну просьбу о присылке подкреплений.