Она так размечталась о скромном, зато своём домике в Излучине, снятом на доходы с имения, что ей даже стало немного полегче — изжога и одышка как будто слегка отступили. Вдохновлённая этим, она продолжила упиваться мечтами: маленький скромный домик, вышколенная, а не наглая, как здесь, прислуга, любимый предатель, раскаявшийся, вернувшийся, и их с Адрианом сын…

Но Адриана в городе не было. Это Лотта узнала у Голд, когда та зачем-то в очередной раз появилась в доме. Лотта небрежно спросила, как там дела у бывшего соседа, и ведьма рассеянно ответила, что вроде бы ушёл с обозом куда-то на юг, чуть ли не на побережье. Что-то там везли такое дорогое, что наняли дополнительную охрану, не понадеявшись на свою.

Спросить, много ли времени это займёт, Лотта не рискнула. Вместо этого она пошла в библиотеку, выбрала одну из развешанных там карт и долго водила пальцем по трактам, похожим на муравьиные тропки: она снизошла до того, чтобы спросить у Рутгера, что значат все эти кляксы и линии, и тот, ухмыляясь, рассказал и про значки, и про мас… маш… про то, как далеко на самом деле отстоят друг от друга нарисованные города. Мелкий паршивец показал ей сперва карту, где изображалось графство, потом — всё королевство, потом — Срединные Земли, а от остального она отмахнулась. Она уже поняла, что на карте графства Медные Холмы — довольно большое поселение, на карте королевства оно обозначено просто жирной точкой, а вот на карте Срединных Земель его уже нет вообще. Там точками обозначены и Излучина Светлой, и Горючий Камень, и сама столица. Ну, вот она, Излучина, а вот внизу — побережье Абесинского моря. Увиденное её поразило: так далеко? Это сколько же времени уйдёт на дорогу? А на обратную? Адриан же так только к концу лета вернётся!

Впрочем, поразмыслив, она решила, что так даже лучше. Он вернётся, когда ребёнок уже родится, а сама Лотта — оправится после родов, похорошеет снова, а то сейчас от этой страшной, отёкшей, бесформенной туши он, пожалуй, шарахнется в брезгливом ужасе.

***

Ну… она наконец родила.

Это был кошмар. Это, несомненно, было наказание богов за какие-то давние грехи человечества, только почему-то наказанными оказались одни женщины. Лотта наслушалась от родственниц и их подруг про мучения, тянувшиеся сутками, но сама она родила за два с небольшим часа. Однако что это были за два часа! По рассказам старых гадюк, между схватками они иной раз даже поесть успевали. У Лотты не было никаких «между». Все эти два часа её заживо рвала на части одна непрерывная, непрекращающаяся схватка, не дававшая Лотте даже дыхание толком перевести, не то что попить или съесть кусочек сладкого пирога. А в конце этой пытки ей показали красного сморщенного уродца и поздравили сиру Шарлотту из Паучьего Распадка с наследницей.

Дочь — это был удар. Лотта так рассчитывала на сына, надеясь убедить Адриана, что у него уже даже наследник есть! Мужчинам же так нужны сыновья, их наследники, а тут…

А вот Вебер чему-то обрадовался, тупой кабан. Даже пообещал устроить приём по такому радостному случаю. Не сейчас, конечно, месяца через три. Против такого повода его нелюдю нечего было возразить, и Лотта утешилась немного тем, что у неё будет повод собрать старых гадюк в его доме и слегка утереть им носы: пусть-ка полюбуются, где она живёт — как вам такая оранжерея для полевого цветочка?

А пока она отдыхала, набиралась сил, гуляла по зазеленевшему саду. Сначала в одно время с нею кормилица выносила на прогулку и Эрику, но девочка оказалась крикливой, орала как резаная даже на руках у няньки, и Лотта в конце концов потребовала, чтобы с нею гуляли в другое время. Нянька, похоже, наябедничала консорту, потому что тот спросил, неужели его супруга не желает хоть немного побыть с собственной дочерью. Лотта отговорилась тем, что ещё очень плохо чувствует себя после родов, но Вебер ей не поверил, это было ясно. Ну и в Бездну его! Он хотел быть консортом — он им стал. Ему был нужен наследник, чтобы в случае чего стать его регентом — у него появился наследник… наследница. Чего ещё ему надо? Чтобы его брали с собой к старым гадюкам? Кому он там нужен? Знал ведь, на что шёл, когда сватался к баронской дочери. Хотел носить лаковые туфли — пусть не жалуется, что они натирают мозоли.

А на приём вместо отца приехал Валентин: отцу целитель запретил ехать так далеко и участвовать в таком утомительном мероприятии. Посмотрев на племянницу, а потом на Вебера, Валентин грязно усмехнулся, но смолчал. Вернее, сказал потом наедине: «Не беспокойся, отец ничего не узнает. Только не ради тебя, сестрица, а потому что ему нельзя волноваться». У Лотты разом испортилось настроение, и даже толпа, собравшаяся в отмытом до блеска зале, не смогла его исправить. Её поздравляли, делали подарки (кое-кто — очень дорогие), играла музыка, сверкали подвески в люстрах, но ожидаемого удовольствия это почему-то не доставляло. Лица старых гадюк, столкнувшихся с толпой мастеров, стряпчих и особенно нелюдей, тем более не вызывали радости. Скорее, опасение, что теперь-то уж ей точно откажут от множества домов.

Не отказали, хотя шпыняли за неподобающие знакомства ещё долго. Лотта, окончательно уверившись в корыстном интересе родственниц, молчала, только злобно улыбалась в ответ на их шпильки, так что старые гадюки озадаченно притихли. Наверное, гадали, куда делся тот мило смущавшийся полевой цветочек и кто теперь сидит вместо него.

Лето было бесконечным, но кончилось и оно. Вернулся Адриан, загорелый, весёлый, ставший ещё красивее — Лотта встретила его, опять выходя из храма Канн. На этот раз она не полезла прятаться от него и от себя в коляску под полость. Сама окликнула, сама поцеловала в щёчку по-родственному, сама пригласила на обед. Вебер, узнав о таком приглашении, только хмыкнул, но сказал: «Хорошо, сира, но не злоупотребляйте терпением Эралана. Он и так уже ради вас принимал целую толпу совершенно не интересных ему людей». Лотта клятвенно пообещала, что это в первый и в последний раз, Адриан явился к обеду и неожиданно легко нашёл общий язык с Эрланом. Наёмник и бывший авантюрист сперва болтали за столом, перебивая друг друга, а потом прихватили с собой кувшин вина и перебрались из столовой в одну из гостиных. Лотта злилась, расхаживая по детской с дочерью на руках, а Адриан всё не шёл и не шёл. У неё уже руки отваливались держать упитанного младенца, но она боялась, что как только вернёт Эрику в кроватку, тут же войдёт Адриан и встретить его в роли юной матери не получится.

Так, разумеется, и вышло. Впрочем, Адриан к кроватке подошёл с откровенной неохотой. «Не понимаю я в них ничего, — оправдываясь, сказал он. — Ну, было бы ей хоть лет пять, на человека была бы похожа, а так…»

Дверь в детскую он, кстати, оставил открытой. Не хотел неприятностей, как он пояснил. Но Лотту выслушал внимательно, особенно про имение и про завещание.

— Да уж, Ло, — пробормотал он. — Ты меня прямо… нет, ты всегда отчаянная была, но чтобы вот так… Это ведь даже не сбежать и тайком обвенчаться. Это преступление.

Лотта вздохнула.

— Я понимаю, — сказала она. — Это неожиданно. Зато представь, ты не младший брат какого-то Георга с Змеиной Горки, а сир Адриан из Певуньиной Старицы. Я обязательно сменю название, вот увидишь!

— И не жалко тебе его? — спросил он.

— Кого? Вебера? — Лотту передёрнуло. — Он меня использовал, теперь я использую его, всё честно. Или ты боишься?

Ещё лет пять назад сработало бы безотказно, но теперь Адриан только зябко передёрнул плечами:

— Это каторга вообще-то, милая. А то и эшафот, раз уж он теперь сир-консорт. Может, ну его? Пусть живёт. А ты переедешь в своё имение, я тебя там буду навещать потихоньку…

— Я тебе буду за это платить, — кривясь, подхватила она. — Ладно, не хочешь — не надо. Тогда хотя бы постарайся разузнать, как нанять кого-нибудь из Ночной Семьи. У меня есть украшения, их можно продать. Или просто отдать за… работу.