Допустим, он когда то в детстве мечтал кем то стать. Потом подростком и юношей “мечта” опошлилась – подкорректировалась ценностями общества, социума, в котором он жил. Там среда заменила романтику. Чем хуже условия прошлого быта и материальные условия – тем больше эта мечта, – не мечта совсем, а желание стало целью.

Вот мещанство – мы помним – мечтало пройтись в богатом костюме в квартале элиты, стать рядом с богачами.(И все население может мечтать стать богачами, даром что ли идет реклама заскоков западных олигархов и их очередных подруг – пасий).

Надо сказать, как то определить это население мещанским, не имеющих ценностей, по простому сказать, колхозники с запросами. Вот заполонили они города, пришли в центр города в дорогих костюмах,(вариант на дорогом авто прикатили). Они же не стали ведь кем то. Они просто реализовали себя. Сняли комплексы пространства. Больше городов они строить не будут. Тем более деревни – аулы. Тем архитектурам капец полный настал. Только центры будут оборудоваться под разные веселья. Надо не только снять, но и забыться, – так? Центр ассоциируется у них с радостью и показухой. Остальные виды деятельности, вариант отрасли придут в вероятное запустения. Желания реализованы – вот они – уже в офисах! Остается девиз: “живи и радуйся, не парься! “Своих родственников, знакомых и подруг мы сделаем профессорами и писателями, певцами и поэтессами, наведем на них кучу камер, нарисуем большую рекламу, пригласим – не бесплатно – какой базар, западных звезд и все – все наше, все мое. Кому смущаться?”

Почему этому беспроблемному, сказочно легкому настроению (с реализацией желаний) не перейти и к толпе? И переходит настроение. И передается. На то оно традиционное общество. Сверху чихнул кто то, снизу уже эпидемия. Все ведь – “пригородные” мещане заражаются всеми болезнями элиты. Чем ниже статус, тем сильнее страсть заразиться – это закон. Совесть, мораль, законы они убили своими желаниями. “Все кафедры, студии, мантии, суды, операционные и редакции мы купим” – вторят первым вторые, вторые третьим, третьи четвертым: купим! Нас не интересует стандарт, нас интересует внешний прикид, сущее и форма, что клева, а в политике – нам подобная элита. Хамство есть наш стандарт. Мы – большая легкая толпа.(А если она еще и этническая? Связана с этносом?)

Мы немного отвлеклись от так называемого оппозиционера, который в юности “мечтал” выбиться в люди. К сожалению, у некоторых категорий граждан мечты приземленные. В некотором плане романтические, но чем ближе к цели, к жизни, все пошлые. Вот он “выбился в люди”, пролез можно сказать в известность из колхозы или со станции, даже с разъезда. Проблема: чем выше он забрался, тем влиятельней, “шире” стало его “детство”. Разъезд – родина будет у него во сне всегда приходить. У детей некоторые успехи, назовем их детскими подвигами вызывают задавание, по другому задирание носа перед другими. Некоторое время они живут этой славой или ее остатками. Если традиционный человек, даже грамотный родоплес попадает на должность, он живет ею, хорошо живет, авторитетом и славой живет, семья его не бедствует. Он вспоминает бедность как бы редко. А он от природы тщеславен, его похождения натуральные. Никто не знает, что натуральному человеку славы больше надо, чем продуктов питания. Чем больше у него авторитета, тем сытнее живет он сам и его семья. Вот и ныне ему все время надо быть на виду, все время на поверхности. Иначе снова разъезд приснится ночью. Обязательно, иначе он всего этого лишится. Поэтому так называемая оппозиция в натуральном обществе полна проштрафившимися людьми. Они попадают на разъезд прямо с поезда. Падают из обоймы, из системы, то есть из вагонов. Они все были или должны были бы быть во власти. Возвращаться на разъезд никому не хочется. Там не поймут. Без этого у них не будет никакого авторитета. Как одно вещество он не тонет все знают, вот и “оппозиция” тут или то, что так называется – это их новая поверхность. Они запрыгивают в этот вагон. И тут же занимают там кресло. Подбирая жополизов и бездарей, чтобы были их глупее. Что же происходит с бывшим провинциалом, когда он попадает в правительство или околоправительство? Сначала у него сносит просто его натуральную башню. Называется это ценностным шоком или ударом по столбам разъезда. Он как артист теперь, ему все время будет не хватать той высоты, если он упал из вагона власти. Внешне это не отражается и сходу не видно. А того шока не хватает. Все видели выражение лица чиновника – азиата? Он – вся спесь, она просто прет от него со всех сторон. Вернуться на землю(на разъезд) его не заставишь никакой теперь силой, кроме падения(из-за активности нашего свадебного генерала, к примеру). Но этого возвышения забыть уже нельзя. Высота уже живет с ним до конца жизни. Она будет переть, выпрыгивать и стоять тенью в неожиданных местах, в большинстве случаях неуместных и после отставки, то есть изгнания из очереди. Предположим, с такого “оппозиционера” прет спесь…Она ведь беспредметна теперь. Он ведь только оппозиционер – такой же как и все – изгой. Это все знают, но не он. Он еще там. ящиков и других приспособлений (как в детстве), берет своей позой, забирается повыше в комнате среди других оппозиционеров, что он выше и тут. Происхождение натурала берет свое. Он снова на троне из оппозиционных досок. Так он считает на полном серьезе. И оно все время хочет теперь “встать рядом” с женевцами. Он – женевец почти на самом деле, а вы – колхозники. Это всего лишь старые натуральные понты. Узнали? Можно отобрать у него это право? Нет. Потому что это невозможно отобрать, – детство не отдается. Разъезд на месте. Он все время хочет поехать в Женеву, как в детстве хотел поехать в город на проходящем составе. Это его очередная детская фантазия. Чтобы потом распустить хвост перед другими детьми соседей.

Ну, предположим, он считает себя выше среди других. Ну как же, они не были так высоко, как он – в центре города! Генсеком там или сопредседателем, или пресс секретарем опального премьера. Они, его товарищи по партии – снова “провинциалы”даже рядом с его самопальным троном. Теперь он может попасть в другой “центр города”, например, реальный центр европейского города Женевы. Съездить на саммит Европарламента и потусоваться среди чистых и душистых парламентариев. А вы все остались в пригороде… то есть на его малой родине – в “жердынбыржерова”, где то среди сопливых пацанов аула.

Вывод: оппозиционному делу вредит эмансипация социальных “детей”. Они даже в политике будут самоутверждаться и почивать на лаврах. А значить, все время будут со своими комплексами в “центре города”.

Противоречие между современной оболочкой и архаичной начинкой, когда вокруг моторы внутреннего сгорания и одновременно государственные должности сдаются(продаются) на откуп. Решается просто. Нет никакого линейного параллельного сосуществования внешнего и внутреннего мира. Хотя он как бы есть, как две лыжи у лыжника. Одна лыжа современная, другая древняя, но тоже лыжа, ибо тоже скользит, ибо лыжник все же едет. Как же так.

Сдача в наем государственных должностей в духе средневековья, где продавцы и покупатели не чувствуют беспокойства. Наоборот, все и арендодатели и арендаторы чувствуют себя хорошо. Обе стороны – люди одой культуры, все как бы в своей мировоззренческой тарелке, и значит, все, кто сдается новому феодалу – это традиционно? Это нормально? Вместе люди, попавшие в подчинение, также не испытывают недобства? Такие вот суррогатные крепостные, которые трудятся на благо феодальному мандарину?

Это просто традиционное, а значит обязательно глубоко иерархическое общество. Оно просто не может без главного человека в системе. Оно не работает без самого важного, следовательно уважаемого господина, начальника, авторитета, – старшего в роду, брата и так далее. Не может никак. Это искусство, культура доминирования одних во имя все остальных братьев по крови культивировалась веками, формировалось тысячелетиями. Если не будет никакого доминирования, превосходства, а значит надменности, высокомерия, давления, я – твой отец, старший брат(вариации я – начальник и твой господин и благодетель), а ты мой младший брат(подчиненный или даже раб), то обе стороны будут чувствовать себя плохо. Традиционное общество всегда в поиске своей элиты. Другое дело, что элита коррелируется еще и внешними обстоятельствами. Сильными соседями. В истории всегда так было. Кто сильнее в мире традиции, тот и старший брат. То есть современная даже рыночная лыжа значит является направляющей для древней лыжи, главное все же, чтобы лыжник(народ) все же ехал, переходил, перекочевывал с места на место тихо и спокойно. Хотя вторая старая лыжа, лыжа традиции все время заходит, “забегает” вперед. Потому что число новых членов правления растет и они набираются по принципу молчания. Традиционная система набирает в первую очередь послушных. И попадающий в элиту лыжник традиционалист и молчун тут же должен найти свой ряд, потому что его лыжа, с которой он пришел или зашел в лыжню всегда больше нормы. Он ведь традиционалист, не забываем. И таких послушных молчунов со своими рефлексами начинает мешать скользить модной лыже. Оттого главный этой лыжни все врем обязан трясти и лыжню и лыжников вместе взятыми. Если не будет трясти, то старые лыжи заблокируют реформы лыжни и вообще все вокруг от прогресса.