– Старый, у меня все клево! – шмыгал носом. – Я там, чувак…

– Где?

Он больше не отвечал и засыпал на пружинной койке, облитый лунным светом…

Одним из поздних вечеров нас, нагих, застали врасплох пограничники. Мощные прожекторы, я тогда и не подозревал, что такие есть, осветили нашу обнаженку, будто был белый ясный день, а потом громкоговоритель приказал всем вылезать из воды на берег, что мы послушно и сделали. Одежду приказали оставить и пройти в автобус. Кто-то пытался качать права, но ему отвечали металлическим голосом, что мы нарушили правила пограничной территории и теперь с нами разберутся в воинской части.

У меня была огромная проблема. Я никогда еще не видел в таком количестве голых девушек, которые после десяти минут поездки вовсе перестали стесняться своей наготы, а я жадно рассматривал их юные особенности. Сносило мозги еще и оттого, что девчонки сидели в компании голых парней, это было крайне эротично, как для меня, так и для молодых погранцов, нас сопровождающих. «Завтрак на траве» Моне.

Везли нас недолго, подталкиваемые сзади солдатами, мы вышли, встали на плацу, переминаясь с ноги на ногу. Девушки как могли прикрывали свои плюсы, а многие из парней защищали минусы.

А потом из казарм высыпали доблестные солдаты Советской армии, человек сто, и смеялись над нами.

– Козлы! – заорал старший из нас. – У меня отец генерал! Всех в Афган!

Здесь появилось командование во главе с пузатым, но бравым полковником. Офицеры лыбились во все тридцать два, а наччасти прокашлялся и велел отдать нам одежду.

Мы спешно оделись, и нас повели в какое-то здание, мрачное, с темными окнами.

«Расстреляют, – подумал я. – Как пить дать расстреляют…»

Металлическая дверь открылась, и тут здание вдруг вспыхнуло тысячами солнц, засверкало разноцветными гирляндами, огни бенгальские, хлопушки. Возле лестницы стояли вазоны с цветами и отдавали честь веселые прапорщики, на которых вместо штанов были разноцветные юбки, сшитые, видимо, из тюля.

«Здравствуй Феллини, – подумал я. – Федерико, ты всегда с нами!»

На втором этаже оказался большой зал с по-военному богато накрытыми столами, нас усадили за один из них. Разлили по стаканам водку, и наччасти произнес короткий тост. Он повинился перед нами за шутку (ни фига себе шутка!), продолжая оставаться веселым и бравым, а затем признался, что сегодня в части День Нептуна, что каждый год в эту ночь защитники рубежей страны вылавливают из моря русалок и приглашают на празднество. Молодым солдатам после короткого лицезрения русалочьих прелестей следующие полгода служится лучше, и в каждом дембельском альбоме будет описана подобная история.

– А русалы тоже описываются дембелями? – поинтересовался я. – Однако странные у ваших солдат интересы!

Полковник посмотрел на меня и без намека на юмор сказал:

– Мы могли бы стрелять на поражение!.. – И спросил: – А кто и кем описывается?

Весь офицерский состав части ржал, а потом весь стол напился до потери сознания. Заливались «Пшеничной» водкой и жадно пожирали офицерские котлеты с жареной картошкой и печеными баклажанами.

Уже к утру на том же автобусе нас развезли по адресам, и эта веселая история отложилась в моей памяти, вероятно, до конца жизни. В мой дембельский альбом.

Впрочем, я отвлекся.

Все же в тот летний отдых голый случай с пограничниками оказался не самым запоминающимся. Произошло событие куда более важное, оставившее след в самом сердце.

Шла последняя неделя нашего отдыха, и как-то перед сном я вслух отправил сообщение небесам:

– Сейчас бы какую-нибудь телочку завалить!..

– Дайте спать! – недовольно прошипел цирковой.

– Старый, ты это хочешь? – спросил однокурсник шепотом.

– Хочу, очень хочу… – вымолвил я. И заснул как младенец.

Утром, перед тем как разойтись по своим интересам, Старый вдруг пригласил меня в гостиницу «Ялта».

– Прямо внутрь? – уточнил я, удивившись.

– Да, старый. На шестнадцатый этаж.

В те далекие советские времена гостиница «Ялта» называлась еще и международной, жили в ней преимущественно иностранцы, цеховики и какие-нибудь звезды балета, имеющие валюту. В гостинице все продавалось за доллары, фунты, лиры или дойчмарки. На шестнадцатом этаже располагался валютный бар с рестораном, где, как рассказывали, лабала умопомрачительная вокально-инструментальная группа… Простых советских граждан КГБ даже близко к главному входу не пускал. Было чему удивиться.

Ровно в шесть вечера я прибыл к подступам отеля, сел на теплый камень, возле которого был уговор встретиться, и начал вертеть головой, так как не знал, с какой стороны явится Старый… Он опаздывал, а я, закрыв глаза, оборотил свое лицо к вечернему солнцу, множа веснушки на щеках и на носу.

– Привет, старый! – услышал я гайморитный голос однокурсника.

Он пришел не один, а в обнимку с молодой женщиной, совершенно белой как телом, так и короткими волосами, стриженными под каре. У нее даже брови и ресницы оказались белыми. А глаза – синими. Она была совсем некрасива, с толстыми крепкими ногами, тяжелым низом, большегрудая и невысокая ростом.

– Чувак, – обратился ко мне Старый, – это девушка Лина. – Она из Финляндии. Гид.

Финка протянула мне влажную ладошку и повторила неожиданно нежным голосом:

– Лина.

Лина с длинным «и». Лииина…

Мы пошли к гостинице и вошли прямо через главный вход. К нам тотчас подступили люди с квадратными гранитными челюстями.

– Это с мной, – успокоила охрану финка, предъявив аккредитацию. – Пошли.

Она говорила по-русски почти идеально, только чуть-чуть нараспев. Встреча с ней была первым моим знакомством с представителем западного мира, девушкой, чьим распевным голосом я заслушивался, пока мы поднимались в лифте на мистический шестнадцатый этаж.

Я был потрясен и полчаса смотрел на барные полки с невиданными бутылками с неизвестными названиями. Да и прочитать я ничего не мог, как типичный моноязычный представитель совка. Старый тем временем целовался с Линой, а в коротких промежутках мне заказывали какой-нибудь фантастический коктейль. Я тянул через трубочку красно-зеленую смесь и глазел по сторонам. Вдруг загрохотала музыка. Где-то за стеной, видимо, в ресторане, приступил к работе супервокально-инструментальный ансамбль, который аутентично исполнил несколько вещей группы «Pink Floyd». Я тащился по полной, как будто меня в одно мгновение переместили из СССР куда-то в западное, лондонское и антисоветское… Уши радовались музыке, а кровь, разогнанная коктейлями, заставляла чувствовать быстро бьющееся сердце.

– Чем платить будешь? – поинтересовался бармен с усами на манер шведского лесоруба, свисающими ниже подбородка.

И тут я неожиданно для себя заявил:

– Васиз лос!!!

– В говнос уже, придурок?! – спросил бармен.

– Холуй империалистический!

– Я тебя щас комитету сдам!

Здесь вмешалась Лина и что-то сказала мастеру алкогольных комбинаций на английском. Косящий под шведского лесоруба отвалил обслуживать пожилую пару французов.

Вскоре мы ушли из бара и поднялись еще на несколько этажей, где Лина открыла ключом дверь маленького номера, в котором стояли диван-кровать, продавленное кресло, стол с чисто русским графином, на две трети наполненным водой, стаканами Мухиной и теликом «Рубин 205» отечественного производства. Ну еще шкаф стоял. Да, и душ был.

Лина объяснила мне, что гид не слишком почетная профессия, поэтому фирма предоставила ей этот недорогой номер.

– В Финляндии я студентка, а здесь подрабатываю летом, пока сезон.

«Какая же она вся белая, – еще раз подумал я. – Даже родинок нет. Альбиноска?»

Лина достала из шкафа фугас ялтинского портвейна, Старый открыл его и разлил по граненым стаканам.

Отечественная химия смешалась с западной, мне было хорошо и даже прекрасно. Сидя в кресле, с прикрытыми глазами, я пытался о чем-то думать, но мысли разлетались в разные стороны, как искры костра – никчемные, красивые, сгорающие бесследно.