Работа в баре бывала грязной и не очень.

Грязной Дазай считал ту, которая подразумевала напившихся до мерзотного состояния посетителей. Вызови им такси, пошарь документы, деньги, послушай про их жизнь, как она их обделила.

А если не повезет, то тебя еще и опустить попытаются или втянуть в драку.

Не очень — это когда самое худшее, что ты вынужден наблюдать, это попытки дерзких альфачей и мажоров развести прекрасный пол на секс. Прекрасный пол либо был достаточно умен, либо намеренно клевал на такие предложения.

Дазай скептически относился к возможности того, что в ночном клубе окажется девушка, которая напьется и ответит на приставания, не зная, к чему это приведет.

Осаму вообще противно было, не имея постоянного любовника или любовницы, смотреть на то, как милуются вокруг него, вот он и злобствовал все с той же милой улыбкой на лице.

Влажные звуки поцелуев будили желание достать вантуз и «засосать» всех, кто терзает его слух вульгарным проявлением похоти.

Не можешь целоваться тихо — не целуйся вообще.

Следующая неделя обещала быть тише, чем весь последний месяц — модных диджеев сменяла какая-то молодая группа, и танцы должны были быть не такими ритмичными и не такими дикими.

Осаму это устраивало, и он предвкушал спокойствие, расклеивая плакаты на всех стендах клуба, помогая своему администратору, Акутагаве, побыстрее сбежать домой — в четвертом часу утра его все еще ждала теплая тушка в общей кровати.

В баре на випе было пусто — его коллега арсенал имел меньше и работал только тогда, когда обещали полный вип. В остальное время за коктейлями девочки бегали к нему, хихикая и подмигивая, когда танцовщицы начинали разогревать толпу, и гоу-гоу, которое оставляло его равнодушным, превращалось в откровенный разврат из-за их костюмов.

По мнению Дазая, латексные бикини, корсеты, сеточка, обтягивающая округлые белые бедра, и каблуки, на которых проще ногу сломать — это не то, что стоило бы носить, когда танцуешь метрах в двух от земли, стоя на непонятной конструкции, которая гордо именуется…

Бармен не помнил, как обозвать сооружение-декорацию позади возвышения для диджея, но помнил, как часто клиенты просто беззастенчиво вперивали взгляд между длинных ног, забывая, что танцпол не для этого создан.

И что танцовщицы — не шлюхи, не надо пытаться их купить.

Вечер понедельника начался очередью через всю улицу. Осаму, как счастливый обладатель бейджика, похлопал по плечу охранника и проскользнул в помещение через черный ход, по пути расстегивая куртку.

Стоило только зажечься гирлянде на баре, как на стул тут же плюхнулся рыжеволосый парень.

Осаму хмыкнул — не проверяй у них документы, он бы дважды подумал, прежде чем ставить стакан апельсинового сока с водкой на стойку и подавать пепельницу и зажигалку.

Посетитель был крошечный, как на него ни глянь. Он цеплялся за опору для ног мыском ботинка, стакан брал сверху — Дазай подозревал, что в противном случае он бы просто не смог обхватить его одной рукой.

Рыжие кудряшки недолго прикрывала шляпа — минутой позже парень ее снял и положил рядом с собой. Звякнула цепочка.

Сделав пару небольших глотков, клиент неожиданно вскинул на него глаза.

Бармен приветливо улыбнулся и продолжил натирать стаканы, как ни в чем не бывало, хотя по спине прокатилась волна мурашек.

Голубые-голубые глаза. Без линз. Правильные черты лица, аккуратный рот, красивой формы губы.

Осаму с досадой подумал, что пора кого-нибудь найти, а то он уже на клиентов с недвусмысленными идеями засматривается.

Еще час — и от толпы нечем дышать. Кондиционеры способны заморозить кого угодно, и Дазай радуется наличию у него плотной жилетки — девочки вообще вынуждены в теплых кофтах ходить.

Рыжий пьет пятый по счету стакан, потом неожиданно разворачивается, не глядя берет шляпу и соскальзывает со стула.

— Эй, а оплата? — Осаму ловит тонкое запястье и сердце проваливается куда-то вниз, ухнув, но он отмахивается от странной реакции. — Напитки из бара оплачиваются отдельно, даже если вы заказали столик на випе и депозит выплачен.

Рыжий приподнимает бровь и усмехается.

— Заплачу в конце вечера, это не последний раз, когда я подхожу, — парень пытается высвободить конечность, но Дазай тоже не совсем еще дурак.

— Нет уж, будьте добры деньги, — Осаму улыбается, даже ощущая легкое бешенство и сжимает руку сильнее.

— Дазай! Он певец, оставь его, потом разберемся, — Акутагава в сопровождении двух охранников пробился к нему через толпу и мягко положил руку на плечо. Осаму выдохнул и заставил себя расслабиться, выпрямиться, отпустить залетную пташку, проследив, как клетчатая шляпа плывет в толпе и скрывается за сценой.

— Я думал, что солист нам нужен трезвый, — буднично пробормотал мужчина, возвращаясь на рабочее место, с досадой трогая сережки в ухе.

— Для него это нормально, он так лучше поет, — Рюноске пожимает плечами и садится на стул, взмахом руки отпустив охранников.

Осаму без вопросов ставит стакан сока, чтобы администратору было чем промочить горло, ловит благодарный взгляд.

— Я рад, что мне придется смотреть на его выступление почти из первого ряда — оно должно того стоить, верно? Не знал, что они так популярны, — клуб действительно был полон.

— Им меньше года, у них нет спонсора, но Чуя заставляет их работать, выпускать альбом за альбомом, достает деньги из воздуха. Не знаю, как они там работают — наркотики, выпивка, секс или все вместе — но директор слюну пустил, когда они пришли.

Осаму молча кивал головой, ловя себя на том, что какой-то сольник ударника и гитариста заставил его начать отбивать ритм одной ногой.

В прошлом он и сам играл, но дело не пошло. Группа распалась, все нашли другое занятие, обзавелись семьями, уехали к черту на кулички.

А ему двадцать шесть, он бармен и сейчас думает о том, что солист группы, эта рыжая заноза в заднице, которая не захотела просто отдать ему деньги за выпивку, должен прекрасно смотреться, когда стоит на коленках и работает ртом. Где-нибудь в темном переулке за клубом — куда без этой детали.

Акутагава молча пронаблюдал, как потемнели глаза его подчиненного, издал полный усталости вздох.

Он моложе на четыре года. Этот человек вполне мог сейчас быть на его должности, но… Отказался. Зарплату получал, конечно, больше, стаж капал.

Но рутинной работе он предпочел ту, где можно контактировать с людьми очень близко.

И всего трижды за четыре года знакомства Рюноске видел, чтобы Дазай так на кого-то смотрел.

В первый раз объектом стал он сам — и они переспали по пьяни, второй раз объектом был Атсуши, его парень — и они чуть не переспали, но, даже будучи в ссоре, Акутагава был не намерен делиться своим с кем-то еще.

В третий раз — сейчас.

Рюноске снова вздохнул, разгрыз льдинку — боже, дай рыжему мозгов не дразнить Дазая, быть занятым, с ревнивым парнем, не оставаться один на один, не напиваться при Дазае — опыт секса по пьяни отозвался фантомной болью в заднице, быть убежденным натуралом, на худой конец…

Уже через час Акутагава понял, что бог его не услышал.

Рыжий не мог не задевать Осаму, был свободен, коллеги музыканта, махнув рукой на его безопасность, оставляли рыжего на бармена, а тот улыбался чересчур широко и доброжелательно, подливал виски и на равных обменивался историями о своем гомосексуальном опыте.

Еще через час Накахару Чую, солиста группы «Портовая мафия», уже никто не мог спасти от участи быть трахнутым где-нибудь в темном углу клуба — Осаму далеко не ходил, и адреналин от возможности быть застуканным заставлял его сердце биться чаще.

Чуя еще не понимал, что он попал — пел, пританцовывал, пальцы в перчатках гладили микрофон, стойку, голую грудь в разрезе рубашки, утянутые кожей бедра.

«Ходячий секс», — обреченно констатировал Акутагава, глядя, как рыжий блядски крутит бедрами — на радость смотрящему во все глаза Дазаю.

Когда юркий язычок прошелся по микрофону в до невозможного откровенном жесте, фанатки взорвались воплями и чуть не начали лезть на сцену.