– Почему ты сегодня не спешишь домой?

– Сегодня не к кому…

– Муж миссис Зеты-Джонс, Мистер Дуглас, уехал в командировку?

– Мистер Дуглас переехал от нас к своей маме за плохое поведение. Я живу с сыном, Тимофеем. Соседка забирает его из школы, а я бегу к нему после работы.

– Сколько ему?

– Через месяц девять.

– Уже взрослый.

– Местами…

– Знаешь, мы мужчины, наверное, все такие, в любом возрасте.

– Теперь я это поняла.

– Пообщавшись со мной?

– И с тобой тоже.

– А где Тимофей сегодня?

– У мистера Дугласа.

– Понятно…

– У тебя как родители, вместе?

– Да… Сейчас даже больше, чем раньше. Разъезжают по выставкам, музеям. Знаешь, такие активные пенсионеры. Отец, правда, ещё работает, но уже имеет возможность выбирать время отдыха.

– Это счастье для человека. А кто они у тебя?

– Мама работала в редакции. Ей и сейчас иногда подкидывают материалы для рецензии. Отец архитектор.

– Ничего себе! Значит, ты у нас из богемы?

– А твои где? Почему не помогают с сыном?

– Переехали на природу три года назад. У них там целое подсобное хозяйство. Присылают нам продукты. А Тимофей к ним на лето уезжает. Иногда на зимние каникулы.

– Но думаю, ему это с каждым годом нравится всё меньше…

– Кажется, да. А ты откуда знаешь?

– Меня лет до двенадцати держали в деревне.

– Вот почему богема тебя до конца не испортила.

– Ты меня ещё плохо знаешь.

– Возможно, ты прав…

С Трубной улицы они свернули в Малый Сухаревский переулок и поравнялись с домом № 7.

– Я сейчас здесь живу.

– Серьёзно? Ничего себе устроился, прямо рядом с работой. Собственное или снимаешь?

– Ни то и ни другое. Мне разрешили пожить…

– Какая-нибудь подруга, которую ты свёл с ума?

– Ну, допустим, сумасшедшая она от рождения. Но ты почти права… – он самодовольно улыбнулся. – Хочешь, зайдём. Посмотришь. Я там делал дизайн.

– Конечно. Я никогда не была в таких домах.

Они прошли во внутренний дворик и поднялись на четвёртый этаж по мрачной лестнице. К разочарованию Ани, квартира хоть и была необычной планировки, но совершенно не похожа на что-то начала двадцатого века.

– Тебе не нравится?

Они медленно прошли из маленькой тёмной прихожей в гостиную. В арочном проёме справа была видна небольшая кухня. Всё хоть и сглаживалось кофейным цветом, но стиль для Ани был слишком грубоват.

– Да… Ты, конечно, извини. Дизайн шикарный. Но жить я бы здесь не смогла. Ощущение, что находишься в обустроенном подвале или на складе заброшенном.

– Ты же знаешь – это такой стиль.

– Холодно здесь… Не по-домашнему.

– Мне в самый раз.

– Не обижайся. Я просто ужасный консерватор. Все ваши дизайнерские штучки я воспринимаю как произведение искусства, но жить в этом… Ни за что! Что там у тебя дальше?

– Спальня.

– Можно?

– Ты боишься увидеть там забытые женские вещи и смятую постель?

– Ну, что-то в этом роде.

– Можешь зайти.

Она прошла мимо белого дивана в центре гостиной и стоявшего рядом столика. На нём были разбросаны листочки с эскизами и законченными рисунками. Аня остановилась:

– Это твои муки творчества?

– Да… Это во мне дед-художник иногда просыпается.

На одном из рисунков она узнала свой силуэт. Девушка в чёрном приталенном плаще на осеннем бульваре. Он был выполнен цветными карандашами, но очень красиво и профессионально.

– Здорово… Может, подаришь?

– Нет. Я хотел бы оставить это себе. А тебе, если будешь менее придирчивой, нарисую ещё.

– Я постараюсь. Ну, показывай спальню.

Там было так же пусто. Около кирпичной стены стояла большая кровать, над изголовьем которой неровно, в художественном беспорядке, висел огромный кусок ткани из серого войлока. Такой же войлок служил шторой, отгораживающей часть комнаты под место, где стоял металлический кронштейн-вешалка с одеждой и стул. Практически во всю ширину импровизированного шкафа висели зеркала, расширяющие пространство. Напротив, на окне, вместо штор красовались деревянные ставни в цвет штукатурки, что завершало простоту и непостоянство этого жилья.

Сергей сел на край кровати и, подперев голову руками, внимательно смотрел на неё. Аня вдруг поймала себя на том, что в голову лезут абсолютно неприличные сцены, навеваемые этим интерьером. Она, улыбнувшись, посмотрела на Сергея:

– И что, у хозяйки там такая же спальня?

– Нет, там всё очень консервативно.

– Да, этот дизайн не располагает к спокойной супружеской жизни.

– Он и не создавался для этого.

– Пошли отсюда, а то я начинаю краснеть…

– Почему?

– Это как-то не для меня…

– Ты не похожа на пуританку.

– Пошли.

После посещения спальни гостиная показалась уютней.

– Знаешь, довольно интересно получилось. Просто мне надо привыкнуть.

– Не мучайся. Я сам знаю, что здесь круто. А ты это ещё оценишь. Пойдём, перекусим?

– Куда?

– Внизу хорошее кафе. Оно тебе точно понравится.

– Только я за себя плачу сама, – решительно заявила Аня.

– Как скажешь… – Сергей пожал плечами.

В кафе «Абажур» действительно было по-домашнему. Тихо играла музыка. На широких низких подоконниках, на полках и в других разных неожиданных местах сидели огромные полосато-вязаные коты разных цветов. Маленький столик, за которым они разместились, способствовал приватному общению.

Сильно есть не хотелось. Аня заказала себе чашечку капучино с корицей и кусочек вишнёвого пирога, а Сергей два блинчика с творогом и американо.

Было вкусно и уютно. Аню ничто не беспокоило, кроме интереса к его нестандартной, на её взгляд, жизни. Он рассказал, что съехал от родителей пять лет назад, как только смог обеспечивать себе достойный уровень жизни. Потомственный художник-архитектор вёл ни к чему не обязывающее существование. В его жизни никто долго не оставался, никто не успевал наложить отпечаток на ветреную голову со светлыми мыслями. Ветер. Свободный ветер.

Сейчас же это был тёплый бриз. Он заставлял чувствовать свежесть и силу молодой жизни. Под его влиянием Аня и сама не заметила, как выложила свою банальную историю краха семейного очага, чему Сергей тут же дал оценку в своём стиле:

– Знаешь, я с тобой бы и полгода не протянул, а он почти десять лет выдержал. Ты же диктатор по жизни.

– Ну, спасибо…

– Не за что…

– Это месть за то, что я не оценила твою работу? Я же сказала, что мне понравилось. Просто не сразу.

После кафе Сергей пошёл провожать её. Но когда за спором о том, могут ли блины в кафе быть вкуснее домашних, они незаметно прошли мимо метро, он предложил пойти пешком до самого дома.

На Москву спустились сумерки. Засверкали огни рекламы и магазинов. Незаметно остались позади Самотёчная, Селезнёвская, Бутырский вал.

Подходя к своему дому на улице Расковой, она поняла, что ноги отваливаются.

– В гости пригласить не могу. У меня полный разгром после утренних сборов.

– Да, лучше не надо, а то я у тебя и усну. Я спал сегодня часа четыре.

– Слушай, извини. Я совсем забыла. Надо было тебя ещё после кафе домой отправить.

– Ничего, завтра отосплюсь.

– Ну, пока, Уокер.

– Пока…

И она поспешила скрыться в подъезде, ловя себя на мысли, что чуть не поддалась порыву чмокнуть его в небритую щёку. Надо тормозить…

Аня не любила кабинет Алины. Новый образ подруги действовал на неё удручающе. Доминировали чёрно-красные тона стиля вамп, как в обстановке, так и в самой хозяйке. Конечно, это было величественно и загадочно, но Ане бы хотелось вернуть ту, прежнюю Алину, простую и задорную. Так было угодно судьбе – они стали вместе работать, сохраняя прежние тёплые отношения, а у Алины появились другие друзья и любовь к более острым ощущениям, чем общение с домашней Аней. Всё это Аня не могла принять и предпочитала наблюдать со стороны.