— У женщины всегда есть дети, — пожав плечами, степенно произнёс Вичаша. На его остроскулом лице по-прежнему читалось искреннее недоумение. Очевидно, он не понимал, что тут вообще можно обсуждать. — Она согревает воину постель, он кормит её детей. Это справедливо.

— М-да, — кашлянул Бруно, почесав в затылке. Первобытная логика Вичаши была безупречна.

Собственно, ситуацию, о которой рассказывал мальчишка, он и сам наблюдал в племени дакот. У вождя Матотаупы, взявшего Бруно в плен, было четыре жены — и две из них достались ему от его погибших друзей.

— Женщина же не может сама прокормить детей и себя, — подумав, решил пояснить индеец. — Это тяжело. Это под силу только воину. Он охотится и воюет. Защищает для своей… свою семью.

— В прерии и в горах жить нелегко, — не унимался Зеро. Почему-то этот разговор явно задел его за живое. — Ну, а в мире белых людей?

— Но ты же живёшь у него, — невозмутимо парировал Вичаша, указывая на Бруно, который растерянно заморгал. — И ты, — он указал на Мари.

— И даже я с моим Папашей, — гулко захохотал Мозес, откинув назад курчавую голову. — Похоже, малыш считает, что у тебя тут прямо гарем, мистер Бруно!

— Не молоти ерунды, — сердито одёрнул его хозяин. — Они не моя семья, Вичаша, — повернулся он к маленькому дакоте, который серьёзно на него глядел. — Они работают у меня, я плачу им жалованье. Понимаешь? Чёрт! — он снова поскрёб в затылке под смеющимся взором Мари. — Похоже, мне надо и ему платить жалованье. Но, Боже всемилостивый, он же даже не понимает, что такое деньги!

— Не скаредничай, Бруно Ланге, — ехидно посоветовал из темноты клоун, подковыляв к костру. Он подвернул лодыжку на репетиции. — Пусть это дитя прерий поймёт, какие отношения связывают тебя и твою труппу. Чтобы он Бог весть что не воображал.

— И чего тебе, старому пню, в фургоне не лежится, — проворчал Бруно. — Бог весть что тут воображаешь только ты. Скажи лучше, Вичаша, — он снова повернулся к индейцу, — как у вас, у дакот, называется вот это созвездие? — он указал на россыпь звёзд у себя над головой. — Я позабыл.

Мари тихонько хихикнула, прекрасно поняв, что хозяину неловко, и он просто пытается перевести разговор на более удобоваримую тему, но индеец живо запрокинул голову и с готовностью отозвался:

— Шункаха Напин. Волчье Ожерелье.

Чакси рядом с ним навострил уши и с подвывом зевнул, будто подтверждая слова своего хозяина. Все рассмеялись.

Бруно серьёзно кивнул и покосился на Зеро, который молчал, словно каменный. Странно, но ему тоже как будто было не по себе.

*

В городок Биг-Тимбер труппа Бруно Ланге въехала с приличествующей случаю помпезностью.

Городок этот вырос на месте бывшего старательского посёлка, и его жителей по-прежнему кормил горный рудник, расположенный неподалёку. Здесь уже обосновалось достаточно народу для того, чтобы Биг-Тимбер обзавёлся не только двумя питейными заведениями и церковью, но и публичным домом. Однако цирк сюда добрался впервые за всю недолгую историю городка.

Итак, въезд получился торжественным и интригующим. Мозес вёл под уздцы Папашу, который выглядел надменнее и высокомернее любого лорда. Мари, прелестная, как только что распустившийся бутон, в своей шляпке с пером, из-под которой щедро выбивались золотистые локоны, искусно управляла обряженным в новую попону Орфеем. Джейкоб, стоя на козлах своего фургона, жонглировал яркими булавами и рассыпал во все стороны воздушные поцелуи, мало заботясь о том, кому они предназначались: весёлым девицам, высыпавшим на порог борделя, или дородному бородатому шерифу. Рядом с Джейкобом сиял щербатой улыбкой Гуанг, на плечах которого ловко балансировал Фу. Клетка с Зарой стояла в открытом фургоне, с которого предусмотрительно сняли брезентовый верх, чтобы все могли увидеть возлежащую там тигрицу, лениво прищурившую свои бирюзовые глаза. Сам же Бруно шёл рядом, поигрывая хлыстом. Шествие замыкали пудели мадам Тильды, вертевшиеся волчками в желтовато-бурой дорожной пыли.

Только Вичаша и Зеро в этот раз не спешили показываться публике. Они смирно сидели в обнимку с Чакси за опущенной попоной в последнем фургоне. Все трое с любопытством глазели по сторонам, но наружу не высовывались.

Бруно мельком призадумался, почему так, но расспрашивать парнишек не стал. Возможно, они просто желали сохранить инкогнито до премьеры шоу, которое хозяин назвал просто: «Чудесное спасение». Понятно, что такое название отчасти раскрывало интригу спектакля, но Бруно хотел, чтобы зрители знали — в его шоу всё закончится хорошо. Вовсе не так, как это обычно случается в жизни.

Циркачи, проехав по главной улице через весь город, разбили лагерь на его окраине, поставив фургоны в круг, как всегда это делали, ночуя в прерии. Любопытствующие зеваки топтались поодаль, но близко подходить не решались — въезд труппы явно произвёл на них сильнейшее впечатление, чего и добивался Бруно.

Как только все обустроились и поставили яркий шатёр, туда занесли церковные скамьи. Мадам Тильда уселась у входа и стала продавать билеты, которые вытаскивал из перевёрнутого цилиндра попугай Гектор, веселивший толпу уморительными возгласами. За какой-нибудь час все двести билетов были распроданы — два купил даже местный пастор для себя и супруги. Тогда Тильда принялась гадать всем желающим, раскидывая на обитом выцветшим красным бархатом столике свои замусоленные карты. Зеваки обступили её плотным кольцом и стояли так до самого начала представления, пока Джейкоб не начал крутить ручку своей шарманки.

Первое отделение прошло без сучка и задоринки. Безбилетники, в основном местные ребятишки, просочились внутрь и расселись в проходах и у самой арены, но Бруно всегда был снисходителен к такому нарушению правил. Его выручка и без того составила немалую сумму. Циркачи один за другим исправно проделывали свои давно отработанные номера под восторженный гул и рукоплескания толпы, сроду не видавшей ничего подобного.

Зеро, как обычно, поразил понимавших толк в меткой стрельбе ковбоев. Но в этот раз он пробыл на импровизированной арене недолго, приберегая свои умения для придуманного хозяином шоу.

И вот там-то он проявил их в полной мере, как и Вичаша.

Бруно громко объявил о начале шоу, предоставив затем право Джейкобу разгуливать вдоль барьера и подогревать интерес публики смешными и подчас скабрезными репликами. А сам поспешил в стоявший у входа фургончик, чтобы переодеться. Как-никак, он являлся в представлении главным злодеем!

Под умильные гримасы Джейкоба красавица Мари принялась прогуливаться возле импровизированного «ручья», мелодично подпевая руладам шарманки. Ковбои буквально затаили дыхание, внимая ей. Потом из-за «кустов» показался Зеро. Он снял шляпу и, опустившись на одно колено, преподнёс зардевшейся девушке букетик полевых цветов. Мари скромно потупила взор, принимая букет, а Зеро взволнованно продекламировал, не подымаясь с колен:

— Цветок следит за солнцем взглядом,

И к вечеру, заметив рядом

С собой глаза цветка,

Оно ворчит, склонившись низко:

«Зачем ко мне садишься близко?»

«Затем, что жизнь сладка!»

Мы все — цветы, а Ты — светило!

Прости нас, если не хватило

Нам дня тебя любить, —

Мы влюблены в твои закаты,

В твои полёты и агаты,

И в полночь впереди!

Бруно озадаченно кашлянул, услышав эти немудрёные вирши. Полёты? Агаты? В написанной им пьесе их точно не было… но зрители одобрительно загудели и зааплодировали, особенно дамы.

— Слепой Амур, я ожидал, робея,

Вонзится ли в меня твоя стрела.

Hо миг настал, могу сказать себе я:

Любовь пришла,

Любовь пришла,

Любовь пришла,

Любовь пришла-а!

Это уже заголосил Джёйкоб, выразительно подёргивая приклеенными косматыми бровями. Бруно сумрачно подумал, что после представления он кое-кому всыплет за самоуправство. Зрители засмеялись, подталкивая друг друга локтями, но тут на арену вылетел на своём гнедом мустанге Вичаша.