— Я Зеро, а это Галешка.

Конечно, он и раньше называл найдёнышу своё имя, но тогда тот упорно делал вид, будто вовсе его не слышит. А сейчас на его губах проступала невольная, но искренняя и совсем детская улыбка.

— Бруно Ланге и Зара, — продолжал тем временем Зеро, пока остальные артисты цепочкой проходили мимо него и выстраивались полукругом, как на параде. — Мадам Тильда и Джейми, Сонни, Пюс, Клодетта! Мадемуазель Мари и Орфей! Фу и Гуанг! Джейкоб! Мозес и Папаша!

Он замолк, глядя на индейца почти умоляюще. Но тот лишь крепко сжал губы. Его улыбка внезапно угасла, он будто напряжённо о чём-то раздумывал.

«Фокус не удался, — устало решил Бруно, крепко держа Зару за ошейник. — Можно считать, что мы просто репетировали посреди прерии».

Но тут маленький дакота медленно выпрямился во весь рост, кутаясь в сползающее одеяло и упираясь тонкой рукой в притолоку проёма. Он посмотрел на Зеро, на Бруно, на собственного пса, тоже величаво поднявшегося со своего места. И чётко проговорил, коснувшись ладонью худой груди:

— Вичаша, — а потом указал на пса: — Чакси.

После секунды напряжённого молчания все вдруг захлопали в ладоши и облегчённо засмеялись. А мальчишка снова опустился на ступеньку, держа руку на холке пса, преданно заглядывавшего ему в глаза.

«Звери не лгут», — подумал Бруно. Этот зверь доверился людям, среди которых оказался, — что не мог не почувствовать найдёныш.

И ещё Бруно вспомнил, что означает имя Вичаша.

Мужчина.

Парнишка и был мужчиной в свои (сколько там ему сравнялось? Тринадцать-четырнадцать?) почти детские годы. Отважный и упрямый шельмец. Ну, а дакотское имя Чакси означало то же, что и испанское имя Лобо, данное псу Тильдой.

Волк.

Теперь Бруно предстояло решить, куда же ему пристроить этакую дикую парочку.

И он скоро это придумал.

*

Едва оправившись от полученного ранения, Вичаша попытался покинуть лежанку и устроиться на полу вместе с Чакси, который, похоже, был только рад этому. Но Бруно цыкнул на обоих, вернул мальчишку на место, а для себя оборудовал постель в противоположном углу фургона, на сундуках с реквизитом.

Вообще с появлением в труппе маленького индейца хозяин цирка совершенно лишился покоя в собственном доме, то бишь фургоне. Раньше мало кто из циркачей решался тревожить его во время отдыха. Бруно обычно удалялся к себе, предварительно проведав тигрицу, под чью клетку отводился отдельный фургон. Он чинил реквизит либо читал при свете керосиновой лампы. Либо предавался воспоминаниям или размышлял, лёжа на койке с закинутыми за голову руками. Теперь же его старый фургон стал местом паломничества молодёжи, постоянных сборищ и весёлого галдежа, в котором какой-либо пользы не было ни на йоту.

Бруно морщился, чертыхался, возводил очи горе, но терпел. Он пожертвовал своим покоем ради приручения индейского мальчишки — скажи ему кто об этом хотя бы пару недель назад, он решил бы, что у собеседника не все дома.

Но он и правда хотел, чтобы Вичаша начал ему доверять. Чтобы этот намаявшийся чертёнок наконец почувствовал себя защищённым — хотя сам он, безусловно, считал, что это его обязанность — защищать всех, кто слабее.

Недаром же он носил такое имя.

— Лет тебе сколько? — как-то ночью спросил его Бруно, лёжа в темноте за пологом и слушая, как снаружи равномерно трещат цикады — труппа всё дальше углублялась на юг.

Он уже знал, что парень отлично понимает английскую речь, хотя сам изъясняется на языке бледнолицых очень скупо.

— Аке йамни, — после паузы ответил Вичаша. — Тринадцать.

— Как ты получил такое имя?

Снова повисло долгое молчание, и наконец в темноте раздался ровный полудетский голос:

— Мы далеко ушли от Паха Сапа, от святых гор, где воин должен получить имя. Васичу, солдаты в синих мундирах, заперли нас как диких мустангов, в загоне.

Бруно неслышно вздохнул. Это он тоже отлично знал. Как и то, что на языке дакот слово «васичу» означало «алчные обжоры».

Метко.

— И я мог бы всегда зваться тем детским именем, что дала мне мать, — продолжал Вичаша, с запинками подбирая слова. — Она умерла там, как и мой брат, кашляя кровью. Но потом мы ушли оттуда. Ушли из-под маца вакенен, колючего железа.

Колючей проволоки, понял Бруно.

— Солдаты в синих мундирах погнались за нами, — ломкий мальчишеский голос в темноте словно напевно рассказывал сказку. Но это была не сказка, а страшная правда — И я убил солдата, который выстрелил в Шункманиту Танка, нашего военного вождя. Мы увезли его раненым. Пуля попала ему в живот, он не мог выжить. Но когда он умирал, то взял меня за руку и сказал, что отныне я — мужчина. Так я получил имя. Но потом васичу всё равно нашли нас и всех убили. Я полз в горы и думал, что тоже умираю. Но не умер.

Бруно молчал. Что он мог добавить к этому бесхитростному рассказу?

— А как тебя звала твоя мать? — кашлянув, наконец спросил он.

— Канги Чикала. Воронёнок, — по голосу мальчишки было ясно, что он улыбается.

— Я был в плену у вашего племени, у дакот, почти три луны, — неожиданно признался Бруно. — Мои люди отыскали меня и выкупили — отдали за меня почти всех наших лошадей, кроме Орфея. Но я не в обиде за это. Люди твоего племени великодушны. Вы храбро сражаетесь… и вы защищаете свою землю. Послушай, я правда хочу, чтобы ты остался с нами, Вичаша. Мы все дружны и хорошо ладим между собой. Я хочу, чтобы ты выступал вместе с нами, когда поправишься. Ведь тебе всё равно некуда идти. Ты одинок.

Он невольно затаил дыхание, ожидая ответа парнишки.

Тот молчал долго, очень долго. Но вот из темноты послышалось похожее на вздох:

— Уоштело.

«Хорошо», — перевел Бруно и сам облегчённо выдохнул.

Но он никак не ожидал, что в его фургоне отныне прочно поселятся Зеро, Мари, Фу и Гуанг, которые будут валяться на его — бывшей его! — постели, тормошить Чакси, расспрашивать Вичашу, как то или это называется по-дакотски, показывать ему фокусы с картами и читать вслух истории из волшебных книг мадам Тильды. Особенно во всём этом преуспевал Зеро. Оголец взялся опекать найдёныша, как младшего братишку. Мари обычно чинно сидела поодаль с вышиванием, а Фу и Гуанг внимали Зеро с таким же воодушевлением, что и маленький дакота.

Всей этой честной компании Бруно и поведал о своей задумке нового номера — точнее, целого представления, в котором предстояло участвовать всей труппе, но главным героем его должен был стать Вичаша.

Бруно так и объявил, прямо глядя в широко раскрывшиеся глаза индейца, сидя напротив него на корточках, как и остальные — за исключением Мари: та, как обычно, примостилась на краешке стула, расправив юбки.

— Баффало Билл со своим шоу про Дикий Запад объездил всю Европу… землю за Большой Солёной Водой. Даже знаменитые вожди выступают у него на арене. Ты пока что не знаменитый вождь, парень, — Бруно чуть усмехнулся, — но ты можешь им стать, и ты можешь достойно представить свой народ тем, кого ты называешь бледнолицыми-васичу, если действительно этого захочешь.

— Что вы имеете в виду, сэр? — быстро спросил Зеро, подавшись вперёд. На его выразительной физиономии было написано неприкрытое любопытство.

— Баффало Билл, — не спеша разъяснил Бруно, — в своём шоу противопоставил злобных краснокожих дикарей благородным и доблестным белым поселенцам. У него индейцы похищают белую девушку. Красавицу, — подчеркнул он, глянув на зардевшуюся Мари. — Допустим, в нашем шоу девушку тоже похитит неизвестный злодей, но как раз индеец её спасёт, хотя поначалу все будут подозревать его в этом преступлении.

— А кто же будет злодеем и украдёт Мари? — выпалил Зеро, едва дождавшись, пока Бруно закончит фразу и даже опустив обычное «сэр».

— Я, — как ни в чём не бывало ответил Бруно и расхохотался, заметив, что у Зеро буквально отвисла челюсть. Остальные тоже подскочили от неожиданности. — Разве я не подхожу для этой роли?

Он подмигнул Мари и залихватски подкрутил усы.