Я в ловушке. В ловушке. В капкане, и деваться некуда. Помню, ещё тогда, в Холмах, отцу в капкан попался полугодовалый волчонок, тощий такой, лохматый — не перелинял, видно. Когда сосед, Блэк Кроу, подошёл к нему и замахнулся прикладом, он почему-то не скулил, не рычал, даже к земле не прижался — просто смотрел в упор, да так отчаянно, что я тогда аж заревел…
Странно, я ведь вообще мало что запомнил из той своей жизни. Даже мать с отцом помню плохо, смутно так, а волчонок этот прямо перед глазами стоит… наверно, потому, что я сейчас точь-в-точь как он. Нашёлся б только кто добить… Да нет, сколько ни били, всё нипочём, живучий больно. Самому, как отец… нет, сперва надо ещё хоть раз увидеть Холмы.
Во сне-то я их часто вижу. Не мать, не отца — Холмы. Плавный-плавный выгиб дороги, трава струится под ветром, как будто волны катятся — одна за другой. Каменистый берег ручья, наш дом неподалёку — бревенчатый, старый, за домом пасутся две наши лошади — пегая и гнедая. Помню острый хребет пегой, её мохнатые бока и землю далеко внизу. А кругом Холмы… Отцова большая ладонь держит меня за коленку, но я и без того совсем не боюсь, только смотрю, смотрю вокруг. Ветер треплет волосы, пегая потряхивает меня, еле-еле переставляя копыта, солнце бьёт в глаза, а на душе такая радость, такое счастье немыслимое, какого не будет потом уже никогда. И я ору от этого счастья, изо всех сил ору, машу руками, слышу низкий смех отца… Просыпаюсь.
Всё. Конец. Пустота. Ловушка захлопнулась.
*
— Ещё раз повторяю, Фил, — если ты сошёл с ума, будь добр не считать других сумасшедшими!
— Прости, Энди, но ведь мы с тобой… ты и я… привыкли с любым затруднением прежде всего идти друг к другу. Вот почему я прошу тебя сейчас об этом одолжении…
— Ничего себе одолжение!
Послышался стук отодвинутого кресла, под тяжёлыми отцовскими шагами заскрипели половицы, и Джесси отпрянула от своей приоткрытой двери, всё ещё сжимая в руках наушники. Минуту назад, когда сквозь музыку долетел снизу громкий голос отца, ей показалось, будто тот зовёт её, но сейчас Джесси поняла — Па даже не подозревает, что она уже дома, иначе не разговаривал бы так с дядей Филом. Да он же почти кричит на него! Почему? Должно было произойти что-то очень неприятное: они ведь дружат столько лет, с самого своего детства. Джесси никогда не могла называть дядю Фила как полагается — «преподобный мистер Тайсон». Она росла в доме Тайсонов, как в своём, после смерти мамы её всегда тянуло туда, в тёплые заботливые руки тёти Энни. Господи, да что же случилось-то?
— Хорошенькое одолженьице! — раздражённо повторил Па, продолжая расхаживать по холлу — голос его то приближался, то отдалялся. — Мало того, что ты привёл к себе в дом и навязал бедняжке Энни этого… этого зверёныша, ты ещё настаиваешь, чтобы я взял его в свою школу! Уму непостижимо!
— В сущности, Энди, я надеялся именно на то, что он будет учиться у тебя. Мальчику необходимо вырваться из того круга, в котором он находился до сих пор.
— А я считаю, что это как раз тот круг, который для него предназначен! Для таких, как он.
— Но ты же видел его бумаги, Энди! Результаты тестов…
— Да, да, да, я пока что не разучился читать! Тесты, анкеты… Согласен, у парня есть определённые способности, но это ещё не основание…
— Не просто способности, Энди.
— Хорошо, хорошо, он талантлив, согласен. Но я, кстати, заметил в его бумагах и кое-что ещё. Повышенная реактивность, чрезмерно обострённый инстинкт свободы, дисгармония поведения, частые вспышки агрессии. Неплохой букет!
— Мальчик абсолютно психически здоров, за это я ручаюсь всем своим долгим опытом. Но при той жизни, какую он до сих пор вёл, вернее, какую его вынудили вести… Ведь после гибели родителей…
— Я тебе уже сказал, что умею читать! Я всё понимаю, я не настолько толстокож. Да, мальчишке не повезло, у него тяжёлая судьба, согласен. Ты, как истинный пастырь, вознамерился взыскать и спасти погибшее, так ведь в Евангелии? Но он не заблудшая овечка, Фил, а скорее волчонок. И, прости, почему, собственно, я тоже обязан с ним возиться? Взять его в свою школу, посадить в класс рядом с собственной дочерью — уволь! Да меня сотрёт в порошок попечительский совет, меня живьём съедят другие родители — и правильно сделают, чёрт возьми!
Джесси ещё сильнее вжалась в дверной косяк, затаив дыхание. Голос дяди Фила зазвенел:
— Энди, если мы с тобой можем что-то сделать для паренька, почему же не сделать это «что-то»? Дай ему шанс!
— Тебе легко говорить, не на тебя посыплются все шишки, — буркнул Па.
— Давай взглянем на эту проблему с другой стороны, — снова заговорил после паузы дядя Фил. — Тебе не кажется, что мы… ты, я… словом, все, так сказать, преуспевающие члены общества в определённом долгу перед этим пареньком?
Молчание, а потом Па с досадой бросил:
— Вот только не надо вещать, как со своей кафедры, в стиле и духе шестидесятых! Наша юность прошла!
— Энди, — мягко, но настойчиво продолжал дядя Фил, — чем провинился перед нами этот мальчик? Только тем, что родился в индейской резервации? Тем, что его мать умерла, не доносив второго ребенка, отец застрелился, и какие-то чиновники из самых благих побуждений начали перекидывать его из одного приюта в другой, от одних мерзавцев-опекунов к другим?
Джесси почувствовала, что ей почему-то трудно дышать… И ещё стало как-то очень холодно…
— Твое прекраснодушие, Фил, кончится тем, что он прирежет тебя в твоей собственной постели. И бедную Энни тоже.
— Господи, Энди, ну что ты говоришь?! Ведь это же шестнадцатилетний мальчик! Пойми, у него просто не было выхода, он страшно устал от всего, устал драться со всем миром…
— Зато теперь он будет драться с тобой.
В холле опять повисло натянутое молчание. Наконец Па тяжело вздохнул:
— Ох уж мне эта твоя совесть, Фил… «Как вы сделали это одному из малых сих…» Зачем тебе только понадобилось инспектировать эти заведения! Ладно, что теперь… Пусть этот твой Рэд Хайленд приходит в понедельник. Но учти, деньги, которые ты сейчас внесёшь за его обучение, в случае чего к тебе не вернутся.
— Знаю. И последнее, Энди. Раз уж ты согласился… мне бы хотелось, чтобы кое в чём, отступая от школьных правил, ему немного пошли навстречу…
— То есть?
— Ну, например, мне известно, что в твоей школе старшеклассникам положена форма, но он просто не будет её носить… пока. Дай ему немного отвыкнуть от тюремных порядков, прошу тебя. И ещё — его трудно заставить отвечать, я в день от него и двух слов не могу добиться, а уж в классе…
— Что же, нам теперь с ним объясняться на языке жестов?!
— Просто давать ему исключительно письменные работы. А что касается его поведения, то пусть это тебя не волнует.
— Что, он будет любезен и кроток аки агнец?
— Нет, он просто будет игнорировать всех и вся, как игнорирует меня и Энни.
— Погоди, что же он делает целыми днями?
— Сидит у себя в комнате наверху, — дядя Фил вымученно усмехнулся. — По правде сказать, иногда мне кажется, что у нас в доме инопланетянин.
— Слушает музыку? Читает? Смотрит телевизор?
— Читает. Ты же знаешь мою библиотеку. У него всегда очень тихо, ни звука не доносится. Я же стараюсь его не тревожить лишний раз. В сущности, мы видимся только за столом. Да он и ест-то ровно столько, чтоб не умереть с голоду. Мне кажется… ему унизительно его положение, и это, впрочем, вполне естественно, я не раз пытался объясниться с ним по этому поводу, но…
— Да-а, хорошую же обузу ты на себя взвалил.
— И на тебя тоже, ты уж не обессудь, Энди. Честно говоря, я знал, что ты согласишься.
Голоса отдалились, наверно, Па пошёл провожать дядю Фила. Джесси, будто очнувшись, провела рукой по лбу, машинально заметив отставший угол на приколотом к двери плакате «Битлов», так же машинально присела на корточки, отыскивая в мохнатом ковре отлетевшую кнопку, укололась… Ох, да ведь сейчас же Па поднимется наверх!
