– Я тебя понимаю на самом деле. Но это невозможно. В смысле, это невозможно жить в реальном мире.

– Я понимаю, что невозможно.

– И где ты теперь будешь жить?

– В клубе. Иван разрешил мне. Там есть комната с туалетом и душем. И я в ней могу жить бесплатно. А за это буду работать в клубе. Подметать, бутылки убирать.

– А в чем разница? Ты мог бы продолжать дворником работать…

Влад молчал.

– А я надеялась к тебе переехать… Мои меня совсем уже задрали… Ладно, поживи пока в клубе. А я получу зарплату – и снимем комнату. Я с ними больше жить не могу.

Влад вынул из гитары кабель, скрутил, бросил в рюкзак, сверху аккуратно положил «примочку».

Я спросила:

– А тебе, что, совершенно плевать на деньги? Возьми Курта Кобейна – он же андеграундный чел. Но ведь он не отказывался от денег, которые ему платил шоу-бизнес. А на сам шоу-бизнес ему было насрать.

– И чем все это закончилось? Он просто не смог выносить все это. И это при том, что там другой шоу-бизнес. Там не Пугачева и Киркоров, а какой-нибудь «Аэросмит» или «Ганз энд Роузез». Этот шоу-бизнес его съел. И по-своему над ним поиздевался, потому что шоу-бизнес зарабатывал деньги на человеке, который говорил, что это все ненавидит, ненавидит всю систему. А люди с деньгами решили: и насрать, что ненавидит, и насрать, что против системы, это даже хорошо. Мы все равно будем на нем зарабатывать.

– И ты был бы против, если бы тебе дали делать все, что ты хочешь, и еще бы за это платили, пусть и сами бы зарабатывали?

Влад взял с пола стопку аудиокассет, засунул в сумку.

– Не знаю. Может быть, и не против.

Он подошел ко мне.

– Мне важно, чтобы ты меня поняла. Ты – единственный человек, который может меня понять. Даже если ты меня не всегда понимаешь, я буду стараться, чтобы поняла.

В углу большого зала с позолоченными канделябрами на стенах и хрустальными люстрами играл струнный квартет: Саша на виолончели, два скрипача и альтистка. Парни были одеты в черные костюмы и белые рубашки, девушка была в длинном черном платье.

На стене висел баннер «Благотворительный фонд поддержки культуры и искусства Санкт-Петербурга».

Официанты во фраках и белых перчатках разносили по залу подносы с бокалами шампанского.

Влад в рваных джинсах, кедах и косухе, Оля в коротком сарафане, колготках в сеточку и грязных черных сапогах, поставили на поднос пустые бокалы, взяли еще по одному.

Рядом стояла полная тетка в зеленом платье, с толстой золотой цепочкой и перстнями на всех пальцах.

– А какое искусство будет поддерживать ваш фонд? – спросил у нее Влад. – Он будет поддерживать концептуальное искусство?

– А что вы имеете в виду, молодой человек, под концептуальным искусством?

– Искусство, в котором важна не только реализация, но и концепция. Вот, например, «Черный квадрат».

– Знаете, я не хочу углубляться в подобные диспуты. У нас есть эксперты, они и решат, кого надо поддерживать, а кого нет. Наша задача – изыскать для этого средства.

– И все же, а кто ваш любимый современный российских художник? Я имею в виду, из действующих? Илья Глазунов?

Тетка, махнув рукой, отошла в сторону.

Музыканты прекратили играть. Саша подошел к Владу и Оле.

– Спасибо, что вписал нас, – сказал Влад. – Хоть шампанским на халяву набухаемся.

– Это тебе спасибо. Ты знаешь, я понял, что мне интереснее играть с вами, чем на таких вот мероприятиях. Нет, я люблю классику, многое из нее люблю. Но я был все время в одной струе, в одном потоке, и не понимал совершенно, что есть что-то еще за его пределами. И оно, может быть, не менее интересно… То, что я делаю в «Литиуме», это офигенно!

– Уважаемые дамы и господа, прошу внимания! – сказал в микрофон невысокий лысоватый дядька в сером пиджаке, с ярко-синим галстуком. – Семен Петрович Говоров, председатель попечительского совета Благотворительного фонда культуры и искусства Санкт-Петербурга, хотел бы сказать несколько слов.

К микрофону подошел красномордый, стриженый налысо мужчина в кожаной куртке. Вокруг захлопали. Он вытащил из кармана мятую бумажку, развернул, начал говорить.

– Наш город – культурная столица России. И мы должны продолжить традиции, заложенные еще Петром Первым, а потом продолженные великими столбами русской культуры – Федором Михайловичем Достоевским, Львом Николаевичем Толстым, Петром Ильичом Чайковским. Мы должны поддерживать культуру и искусство, потому что, если мы не будем этого делать, мы перестанем существовать как русский народ, перестанем существовать как граждане великого города Санкт-Петербурга, культурной столицы России. Ну, короче, это все, что я хотел сказать.

Ему снова захлопали. Говоров подал знак официанту, тот подскочил к нему. Говоров взял бокал шампанского, выпил одним глотком.

Музыканты снова заиграли.

– Пойдем покурим, – сказала Оля.

Оля и Влад пошли к выходу.

У входа Влад достал «Союз-Аполлон», прикурил зажигалкой себе и Оле.

С неба сыпался мокрый снег.

Мимо Оли и Влада прошел Говоров с охранником. Зазвонил его мобильник, он остановился, нажал на кнопку.

– Да, буду через полчаса. Что, бля, за срочность такая? Вы что, охуели? Сказал – ждите, значит, ждите.

Говоров и охранник подошли к черному «мерседесу». Раздались несколько хлопков. Говоров упал. Охранник выхватил пистолет, начал стрелять. Проходивший мимо мужчина в кепке упал на тротуар. Его дипломат и кепка отлетели в сторону.

С места резко рванула синяя «шестерка». Охранник выстрелил ей вслед, наклонился к Говорову.

Из дверей выглянули несколько человек.

– Уважаемые гости, прошу вернуться в зал, – говорил им лысоватый. – Уважаемые гости…

Говоров лежал на тротуаре. Под его головой растекалась лужа крови. Сверху падал снег.

Лысоватый подтолкнул Олю и Влада вместе со всеми. Они выбросили бычки, вернулись в зал.

Лысоватый подбежал к музыкантам:

– Продолжайте играть, как будто ничего не произошло. Гости должны чувствовать себя максимально комфортно.

Перед сценой прыгали, сталкиваясь и снова разлетаясь, человек пять панков.

У стены стояла искусственная блондинка в босоножках на высоком каблуке, в короткой юбке. Странно было видеть, как она пританцовывает.

У другой стены пьяный парень танцевал, время от времени пытаясь вытащить свою девушку, но она только сильнее вжималась в стену.

Вокала практически не было слышно, все перекрывали гитара Влада с «овердрайвом» и Сашина виолончель, пропущенная через новую «примочку».

За дальним столиком сидели с бутылками пива два эфэсбэшника лет по тридцать пять – оба в дешевых джинсах и «левых» майках Nike. С непроницаемым видом они смотрели на сцену, иногда прикладываясь к бутылкам.

Про то, что они эфэсбэшники, нам рассказал Иван. Я видела их на концерте не в первый раз, они смотрелись здесь странно, но почти всегда в клубе появлялся какой-то странный народ.

Ребята доиграли последнюю вещь. Влад рванул пальцами струны гитары. Брызнула кровь.

Пьяный парень отбежал от своей девушки, подскочил к сцене.

Он заорал Владу:

– Круто, круто! Если б я был пидарасом, я бы тебя выебал! Только я – не пидрорас! Я вам честно говорю – я не пидорас! Она может подтвердить!

Он повернулся туда, где стояла его девушка. Она быстрым шагом шла к выходу. Парень побежал за ней.

Ребята собрали инструменты, и мы пошли в гримерку: я, Влад, Андрей, Рома, Саша и две девушки, которых привел Андрей, Лена и Ира.

На полу уже стоял «гонорарный» ящик пива. Все схватили по бутылке, открыли. Влад держал бутылку левой рукой. Пальцы правой еще кровоточили.

Я спросила:

– Может, перевязать чем-нибудь?

– Не надо.

– Мы Анпилова[3] очень уважаем, – сказала Лена в черных джинсах и черной майке, без лифчика, с темной, почти черной помадой. – Это – настоящий мужик, не то что Ельцин-пидорас.