– Насть, ты совсем ебанулась руки резать? – взревел медведеподобный альбинос.

– Я не резала, – растерянно отозвалась, смотря на свежие царапины. Но доказательства были налицо. Не запястье, чуть выше на коже шла кривая длинная запекшееся кровью полоска, от нее отходили еще две в разные стороны. Чуть поодаль тоже имелись две полосы, соединяющиеся верху линией. Не помню, чтобы резала себе руку. Прокручивая дни в голове, выплывали только урывки, в основном, где я на реке.

Растерянно посмотрела на друзей. Катька беспокойно отодвигала ящики и собирала кухонные приборы так или иначе опасные для жизни. В ход шли терки, чесночницы, еще что-то. Но это я уже не видела, так как Колька вывел меня на улицу, чтобы взять аптечку из машины. Оставлять видимо одну меня без присмотра, после содеянного, никто не собирался. Обработав тут же в салоне его внедорожника раны, избавились от крови и перед тем как перемотать руку бинтом, Колька еще раз выругался, смотря на вырезанные инициалы:

– Ебаться-сосаться! Да, Насть, по тебе дурка по ходу плачет. Ну ничего, сейчас подлечим. День тебе даю, чтобы оклемалась, а иначе на пятнадцать суток посажу, а там исправительные работы в доме престарелых. Будешь говно выносить и слюни подтирать! – Колька забинтовал руку, а затем склонился к моему уху:– Какашкиии….

Из горла вырвался смешок. Я точно ненормальная. Посмотрела на друга, строгого полицейского в излюбленной кожанке и берцах, кинулась к нему обниматься.

– Ну все, все,– друг похлопал меня по плечу, – а то я сейчас расплачусь.

Он вытер непролитые слезы.

– Пиздабол! – грустно взлохматила его белую челку.

– Капитан, если что, – с чувством превосходства похвастался он.

– Капитан пиздаболович! – приложила руку к несуществующему козырьку. А после только дошло. – Погоди, как капитан? Давно?

– Пару дней назад,– Колян блистал зубами. – Ну, где мои поздравления? – он развел в сторону руки и подставил щеку.

– Поздравляю. – Поцеловала его сначала в одну, затем в другую.

Сзади хлопнула дверь.

– О сосетесь? – Катька дала мне прикуренную сигарету.

– Да, блядь! – съязвил Колян. – Третьей будешь?

– Не. Я жрать хочу!

– И я хочу, – жалобно проблеяла я. Кроме воды и зачерствевших булочек ничего не ела.

Мы поели, разложили с Катюхой диван на кухне и улеглись под теплым одеялом. Я погрузилась в дрему, Катя захрапела. Колька пошел рубить дрова. Стоило только прикрыть глаза, увидела Ксюшку на том семейном ужине. Счастливая, с улыбкой на губах. На глазах снова навернулись слезы. Что же заставило тебя, моя хорошая, нестись через весь город?

Растолкала подругу.

– Кать?

– М?

– Как вы меня нашли?

– Ты забыла, где работаетКакерлак? – точно! – Да и, тем более, что мы не знаем тебя что ли?! Когда мне позвонила Алена Николаевна и спросила, не у меня ли ты, я ответила, что нет. Завязался разговор. Так я обо всем узнала. Ты же не позвонила, – упрекнула Катя, поворачиваясь набок. – Что там вообще произошло? Судя по словам твоей мамы, все было прекрасно. Вы поужинали и уехали. А Мишка с твоей сестрой пошли спать.

– Да, так и было,– подтвердила я. Тоже ведь у мамы потом спрашивала, что произошло. Но она не видела, как кто-либо выезжал из дома, тем более выходил. Обнаружила только, когда Кирилл проснулся и заплакал. – Мишка приехал ко мне, я его впустила по дурости, он стал лезть ко мне. Ксюшка все увидела.

– Ужас! – подруга села, подобрала под себя ноги.

– Да, Кать. Вот скажи, зачем он поехал ко мне? Почему Ксюшка поехала следом? Что у них там произошло? Если бы они остались дома, если бы я изначально еще тогда…. Зачем они приехали вообще сюда? Оставались бы лучше в Америке!– хлопнула со всей дури ладонью по стене.

– Наверное, и впрямь что-то произошло. Но узнаешь ты об этом, когда он оклемается. Поспи, Насть. Тебе надо отдохнуть.

Пробуждение мое было тяжелым. Глаза не хотели разлипаться, но кто-то настойчиво меня тормошил.

– Просыпайся, Насть. Собирайся, сейчас поедем.

Колька помог одеться, так как я спросонья немного не понимала, что, зачем, куда. Сумка моя дорожная стояла возле порога, печка потушена, свет выключен везде.

– Коль, куда мы едем? – настороженно спросила у друга, обуваясь.

– Прощаться, Насть. Мы едем прощаться.

На улице было темно и холодно, а в машине тепло. Я пила чай, заранее приготовленный Колькой, друг крутил руль, гоня по трассе сто двадцать в час. Ксюша ехала позади нас на моей букашке.

Мы ехали на кладбище. Друзья посоветовали проститься, как следует с сестрой, сказать ей самое сокровенное и попросить прощение.

– Вот увидишь, – сказала Катя, – легче будет.

Наверное. Я последовала ее совету. И по приезду на кладбище пошла к отдаленной могилке, оставляя друзей сидеть в машине. Свежая, земля видна сквозь снег, оградка черная, памятник, на ней фоторгафия. Улыбается, сверкая глазами от радости и от первого подписанного контракта. Ксюшка была популярной в своих кругах моделью. Ее часто приглашали сниматься в рекламах что-то типа тушь для ресниц, помада для губ. Но все это было до Мишки. После их знакомства сестра стала реже появляться в журналах, реже сниматься, реже видится с коллегами по цеху. Она все свое внимание уделяла Мишке. Потом быстрая свадьба, Кирюшка и все.

Я не знала что сказать. У меня не было подходящих правильных слов. Я даже не знала, сможет ли она меня услышать, о прощении не думала вовсе. Поточу, что такое не прощают.

Уселась на холодную лавочку напротив могилы, долго думала что сказать. «Привет», «Прости». Не знаю. Взгляд сам собой зацепился за светлый комок на надгробной плите. Он жался к венкам и дрожал.

Котенок.

– Иди сюда. Кыс-кыс, – позвала его.

Топорщащиеся уши уловили мой голос, животное задрожало сильнее и забилось под венок. Я распахнула калитку и поймала попытавшегося сбежать от меня кота или маленькую кошечку. Не столь важно, главное что поймала, прижала к себе трясущееся тельце. Котенок был худым и изнеможденным. Подняла его на уровне своих глаз, чтобы разглядеть получше и наткнулась на голубые глаза. Именно такой оттенок был у Ксюшки.

Где-то слышала, а может и читала, что душа человека может перерождаться в следующей жизни в животное. Не факт, бред, не доказано. Но мне так сильно хотелось, чтобы глаза котенка передали то, что я собиралась сейчас сказать, то что хранила в себе, прятала глубоко, стараясь не заглядывать туда и лишний раз не вспоминать. И я произнесла тихо, только ему, только этим голубым глазам:

– Я помню, как ты первый раз привела его в наш дом знакомить с родителями. Помню ваши переглядывания, перемигивания за столом, ваши встречи и как ты сбегала через окно к нему на свидания. Помню вашу сказочную свадьбу и то, как он относился к тебе с нежностью, с любовью. Как вы объявили, что станете родителями. Я была счастлива за вас, Ксюшка! – голос дрогнул. – Я не знаю, почему все так получилось, почему я тогда дала ему в машине, когда ты рожала. И потом в последующие дни, месяцы. Я влюбилась в него, в эту картинку совершенного мужчины! Но и ненавидела, когда он уходил. А еще больше ненавидела себя. Знаешь, он как-то сказал: «Ты сестра моей жены. Мы родственники. Так что не комплексуй по этому поводу и не накручивай себя». Наверное, это стало отсчетом в этих неправильных связях. Я не могла ему сказать нет. Но однажды, когда почти решилась разорвать все, что между нами происходит, он объявил, что вы переезжаете. Оно было к лучшему, для вас, для меня. Так зачем же было возвращаться? – Я не упрекала ее. Не знала причины. Уткнулась в промерзлую землю одной рукой, в другой сжимала котенка. – Прости меня, если сможешь! Потому что я себя простить не смогу. Прости! Прости!

========== Часть 3 ==========

С той скорбной ночи прошла ровно неделя. Не могу сказать, что мне сильно полегчало, но по крайне мере я перестала сходить с ума. Забросила работу, днем ездила к родителям, успокаивала маму, обнимая ее, как маленькую девочку, гладила по волосам, подбадривала, чтобы она окончательно не расклеилась. Развлекала грустного скучающего Кирилла, играла с ним в машинки, возила на каток. В Нью-Йорке племянник каждый день посещал школу фигурного катания. Здесь же мы также каждый день выбирались на час-другой в Ледовый дворец и хорошо проводили время. Лед раскрепощал, давал свободу действий и ненадолго отодвигал грустные мысли в сторону. Кирюшка на катке улыбался, знакомился с девочками своего возраста и был джентльменом, подавая руку, если кто-то падал. Родители, в основном мамы этих девочек восхищались моим племянником и подкармливали шоколадками.