– У вас замечательный сын! – говорили они, наблюдая за тем, как Кирилл быстро вращался, или выполнял что-то вроде одиночного акселя.

Да. Сын. Наверное, теперь он мне будет как сын. По крайне мере, постараюсь сделать так, чтобы он меньше ощущал потерю матери и временно отсутствующего отца, которому сделали на днях операцию. Не особо разбираюсь в терминологии, но как объяснил врач, в момент аварии Миша сильно ударился головой о панель, из-за чего там образовался кровяной сгусток. Обнаружить сразу не удалось, но после, то ли снимков, то ли дополнительных анализов, его прооперировали и сказали, надейтесь на чудо.

Мама теперь каждое утро бегала в церковь и ставила свечки за здравие.

Папы же не было. Он улетел налаживать какие-то дела в Мишкиной фирме. Каждодневно отзванивался и обещал, что скоро вернется. И пока хозяин дома отсутствовал, я Катя и Колька ночевала в загородном доме моих родителей, чтобы маме и племяннику не так страшно было одним. Друзья приезжали вечером, уладив все свои дела, и уезжали на рассвете. Колян – на работу, Катя – к Сергею. Подружка цвела и пахла от умопомрачительных свиданий, но при виде меня старалась меньше улыбаться, пока я ее не одернула, что не надо прятать свои чувства. Мама меня поддержала, и иногда в ее глазах проскакивали искры радости от вида мечтательного кукольного лица с кудряшками.

А еще за этот короткий промежуток времени я завела питомца того самого котенка, точнее маленькую кошечку и назвала ее Касей. Необычное имя подруге моей понравилось, а вот Колян фыркал в кулак и называл ее Пиздой.

– Эй, Пизда, иди жрать!

Мы, конечно, с Катюхой ругались на друга, но тот не обращал на нас внимания и продолжал упорно называть мою кошечку плохим словом. А однажды вечером, когда мы ужинали, мама вышла из-за стола, положила в миску кусочек мяса и стала звать кошечку:

– Кася! Кася! Кыс-кыс!

После десятого «кыс-кыс», временный глава семейства ушла на поиски маленького чуда. И вот тогда Колян тихо скомандовал:

– Пизда, иди жрать!

Прямо как в цирке стоило только произнести эту фразу, тут же прибежала Кася и накинулась с рычанием на мясо.

Вернулась мама с ремнем в руках.

– Николай встань, пожалуйста.

Кажется, я поняла, что хотела она сделать, и Какерлак тоже это понимал, поэтому он замотал головой и проблеял:

– Больше не буду, Алена Николаевна. Правда-правда! – закивал он.

Конечно, Колька дурачился, что боится ремня, но одно дело вымыть после ужина посуду, как он и обещал маме, это не так стыдно, а другое дело получить ремнем по заднице при друзьях. Колька выбрал меньшее из зол. Это хорошо, что Кирилл этого не видел, он спал в соседней комнате.

За такими вот вечерними посиделками становилось легче, спалось лучше, а с рассветом и отъездом друзей наступала депрессия, которую разбавлял племянник, играя с котенком. Они смотрелись очень мило вместе.

Сегодня должен был вернуться папа. Перед тем как его встретить я поехала в больницу. Черт дернул меня навестить Мишку именно сегодня. Не знаю, может потому что не навещала его, а может, во всем виноват дурной сон, приснившийся мне под утро. Ксюшка молила меня вытащить Мишку из болезненной агонии и обещала, что тогда простит. Все простит и, наконец, сможет спокойно существовать где-то там вне времени.

В смятение приехала в больницу и направилась к лечащему врачу. Константин Георгиевич обнаружился у себя в кабинете, писал что-то в истории болезни одного из его пациентов.

– Константин Георгиевич можно? – приоткрыла дверь.

– А, Настя заходи! Как раз собирался звонить твоему отцу.

Дело в том, что папа и Константин Георгиевич были вроде что-то приятелей, даже возможно друзьями. Не берусь утверждать точно, но они явно хорошо общались, поэтому он смело мог мне тыкать и говорить о здоровье пациента.

– Что-то случилось?

Седовласый мужчина в белом халате кивнул, сцепил руки в замок и стал говорить:

– Михаилу срочно требуется операция. Причем не у нас, заграницей. Сердце, – Константин Георгиевич дотронулся ладонью до своей грудной клетки.

– Что с ним?

Что-то неприятно защемило, заныло, предчувствуя самое худшее.

– Тебе как, по терминологии пройтись? Или проще?

– Второе, – кажется я сейчас упаду. Прям плохо резко стало. И сон, как в руку.

– У Михаила сердечная недостаточность третьей степени.

– Откуда?

– Там целый ряд причин. То ли после аварии, то ли это врожденное. Ты не знаешь, он не упоминал, что у него проблемы со здоровьем?

– Нет.

– А его родители? – взгляд карих глаз пробежался по моему лицу.

– Их нет. Мишу его родная бабушка воспитывала. Но она умерла.

– Ясно, – о чем-то своем задумался мужчина, кусая нижнюю губу.

Час от часу не легче! То мозг, то сердце. И во всем виновата я. Кругом и везде. Руки мелко затряслись.

– Сколько? – спросила у доктора, хотя догадывалась, что очень много.

– Пятьсот тысяч долларов примерно. Плюс платная палата, должный уход. В общей сложности пятьсот пятьдесят. Можно, конечно встать на очередь, но, сколько времени пройдет, прежде чем найдется нужный донор? А ему немедленно необходимо сделать пересадку.

Пятьсот, почти шестьсот тысяч. Где такие деньги брать? Может у папы они и есть. Не знаю, но поговорить стоит с ним. Маме лучше пока не рассказывать с ее-то давлением.

– Когда нужно дать ответ, поднялась я.

– Чем раньше, тем лучше.

Знала бы я, чем это раньше аукнется мне…

– Зайдешь к нему? – провожая, спросил Константин Георгиевич.

– Нет, – мой решительный ответ. Мне нужны трезвые мозги, а не истеричные. Потом, позже, когда буду готова.

После больницы поехала встречать папу. Естественно ничего не стала ему говорить. Решила, что скажу дома, сидя на диване или за столом, а не в машине. А то мало ли что. Честно признаться самой себе, я стала бояться машин, летящих навстречу и поэтому «гнала» шестьдесят километров в час. И спасибо папе, что не подгонял, он все понимал.

– Будешь? – он протянул пачку сигарет.

– Я курила уже.

Что отнекиваться и скрывать, ведь он знает.

– И как к этому твой Алексей относится? Он-то в отличие от тебя не курит, – ворчит уставший родитель и закуривает.

Мой Алексей. Брррр. Не надо мне таких Алексеев, с его скучной жизнью и каждовечернем шоу. Катюха как-то упоминала вскользь, что наши общие друзья продолжают трахаться за деньги, а он на все это смотрит, иногда приводя своих знакомых, которые тоже потом присоединяются, кроме него самого.

– Да нормально он относится, – выкручиваю руль.

– Ясно. – Папа молчит и долго курит. – Насть, – он достает из пачки еще одну сигарету, – что там все-таки у вас произошло?

Нехотя отвечаю:

– Пап, я же рассказывала вроде! – смотрю на него нервного и постаревшего сильно за пару недель. – Я не знаю, почему они были возле моего дома. Я видела саму аварию, только и всего.

– А таксист говорит, что видел, как Ксюша выбегала из подъезда вся в слезах. Причем из твоего подъезда. Может, расскажешь!

– Пап!

Блядь, так охота рассказать ему, но язык словно поворачивается в другую сторону и липнет к нёбу, когда речь заходит о том вечере. Перевожу сразу тему. И единственная тема, которая может его отвлечь это Мишка.

Я рассказа папе про пересадку сердца. Папа по приезду домой стал собирать деньги. Свои сбережения, продажа бабушкиного дома по низкой цене. Ведь кто купит в такой глуши себе жилье?! Продажа моей квартиры, акции в фирме. Но даже после всего этого, мы собрали мало, меньше половины. Маме по-прежнему не говорили, боясь, что эта новость подкосит ее на время. Звонили знакомым, друзьям, так прибавилось еще пять тысяч долларов, но этого было недостаточно. Тогда я спросила у отца про Мишкину фирму, что может ее продать, но папа отчего-то разозлился и кинул мне бумаги на стол.

– Фирмы больше нет. Ушла в качестве долга за ночной клуб.

Пробежалась быстро глазами по английским словам. Выходило, что это был не просто ночной клуб, где тусовалась молодежь, а стриптиз-клуб для мужчин. Мишка арендовал здание, платил, как полагается, но в прошлом месяце что-то прошло не так, проценты капали, и в итоге забрали фирму.