Точно так же, как и Адам, моя бабушка не одобряла то, что я хочу пробраться на похороны Алки Бальтазар. Хотя она поддерживала меня всеми силами, всё же её поддержка имела границы.
— Мне ничем не поможет репортаж о похоронах, — сказала я. — Я хочу собственными глазами посмотреть, кто пришёл, и скорбят ли они по-настоящему. Если Бальтазар там, я смогу его узнать. Я должна знать, удалось ли ему обойти защитное заклинание бабушки. Но никто не должен меня узнать. Для этого я нажила себе слишком много врагов среди сенаторов. Кроме того, могильная трава вредит только, если её регулярно принимать, а я этого не планирую.
Я вытащила чайную ложечку из матерчатого мешочка, открыла флакон и накапала в ложку четыре капли. Недолго думая, я засунула её себе в рот и проглотила горькую эссенцию. Капли хватает, чтобы постареть на десять лет, таким образом я буду выглядеть за шестьдесят. Достаточно старая, чтобы меня больше никто не смог узнать.
Одно мгновение ничего не происходило, но потом всё началось. Кожа зачесалась, и я уставилась на свою руку, которая начала изменяться. Кожа стала мягче, по ней распространились пигментные пятна и въелись морщинки. Лицо полыхало всё сильнее, спина горела, а в голове бушевала неистовая боль. Я закрыла глаза и согнулась пополам.
Когда боль наконец угасла, я со стоном выпрямилась. Уже сделав даже это небольшое движение, я заметила, что чувствую себя по-другому. Я открыла глаза, и довольная, посмотрела на свои седые волосы.
— Удивительно, — пробормотал господин Лилиенштейн. — Ты выглядишь прямо как Жоржетта.
— Тогда нужно поторопиться и выходить, прежде чем я утрачу всю храбрость, — застонала я, потягивая причиняющую боль спину и при этом заметила, что даже мой голос изменился. Затем я покопалась в рюкзаке и вытащила чёрную шляпу, которую натянула глубоко на лицо.
— И ты уверена, что твоя бабушка не придёт на похороны? — господин Лилиенштейн открыл входную дверь и придержал её для меня.
— Абсолютно, — ответила я, осторожно прошла к двери и спустилась по ступенькам вниз. Ноги казались странно тяжёлыми. — Она не хочет отдавать дань уважения женщине, которая причинила нашей семье столько горя. Она вместе с Жизель и Филиппом в Каменном переулке, они решают, что будет дальше с Лидией и Леандро.
— Ах! — господин Лилиенштейн закрыл книжный магазин. — Как там брату и сестре, нравится в Тенненбоде?
— Нравится, — ответила я. — Я навестила их два дня назад. Мы были у драконов. Они на удивление быстро привыкли и никак не могут дождаться, когда начнутся лекции, — в моём голосе прозвучало небольшое сожаление, но господин Лилиенштейн, похоже, не заметил его, когда протянул мне свой локоть, чтобы я могла взять его под ручку и надёжно пройти по вымощенной рыночной площади.
Я делала всё возможное, чтобы сблизиться с братом и сестрой, но несмотря на то, что часто их навещала и разговаривала о Тенненбоде, профессорах и драконах, наши отношения оставались отчуждёнными. Я никак не могла с ними сблизиться, и не понимала, в чём дело. Наверное, нам просто нужно время. Шестнадцать лет разлуки нельзя наверстать за несколько недель.
Когда мы пересекли рыночную площадь и завернули в Базальтовый переулок, я занервничала ещё больше. Мы молча проходили мимо трёхэтажных особняков, всех построенных в конце 19-го века и своими богато украшенными фасадами показывающих процветание и разнообразие шёнефельдовского ремесла того времени.
Через несколько сотен метров мы добрались до небольшого парка с игровыми площадками, к которому присоединялось кладбище. Я уже видела толпу людей в тёмной одежде, стоящих перед входом на кладбище, которая только что начала двигаться. Я натянула шляпу глубже на лицо.
— Не будем рисковать, — сказал тихо господин Лилиенштейн. — Если что-то пойдёт не так, мы просто уйдём.
— Конечно, — ответила я и когда мы подошли ближе, принялась разглядывать скорбящих. Пришли сенатор Джонсон и конечно же Тимея Торрел и её муж. Я знала, что Тимея также пыталась заставить прийти на похороны Торина, Леннокса и Рамона. Заговорила даже с Адамом, чтобы напомнить, что общество патрициев ожидает от сына королевской семьи, что тот примет участие в таких похоронах, как эти. Но все четверо отказались, всё время говоря, что не собираются присутствовать на похоронах женщины, которая ранила их в Беларе всего пару месяцев назад.
Хельмут Нойфрид, бургомистр Шёнефельде тоже был здесь и, в конце концов, я также узнала Ладислава Энде, его жену и дочь Скару, которая от скуки наблюдала за воронами, удобно устроившимися на высоких клиновых деревьях и громко каркающих. К моему удивлению Ладислава Энде сопровождали не адмирал или воины Чёрной гвардии, его окружали здоровые мужики из его личной команды безопасности.
Пришли также родители Дорины Дусс, Алексы Пфайффер и Эгони Грютцель со своими семьями, они с серьёзными и скорбящими лицами как раз проходили вдоль узкой дорожки кладбища.
Мы с господином Лилиенштейн медленно приблизились к воротам кладбища. Возле входа стояло сразу четыре больших мужика, которые критически нас оглядели и спросили, как зовут.
— Джоржетта фон Норденах, — пробормотала я.
Охранник наклонился немного вперёд, чтобы заглянуть мне в лицо, затем посмотрел на свой блокнот с зажимом и подчеркнул имя в длинном списке.
— Можете проходить, — в конце концов пробормотал он, и я облегчённо вздохнула.
Затем повторил туже процедуру с господином Лилиенштейн.
— Что ж, это отлично сработало, — прошептал господин Лилиенштейн, когда мы вошли на кладбище.
Я только с облегчением кивнула, надеясь, что мы не привлечём внимания. Мы подождали, пока последние присутствующие направятся в сторону могилы. В это время я разглядывала толпу, знакомые и незнакомые лица и пыталась прочитать по ним, кто был здесь из-за того, что скорбел по-настоящему, а кто просто хотел выставить на показ свою лояльность к Бальтазару.
При этом я обнаружила, что многие скорбящие пришли просто потому, что в последний путь провожали члена патрициев, а лояльность по отношению к собственному социальному классу была настолько большой, что умершему патрицию отдавали последнюю честь только из-за его происхождения.
Мы послание присоединились к скорбящим и направились к месту погребения Алки Бальтазар. Я натянула шляпу глубже на лицо и с любопытством изучала проходящих мимо людей. Мне бросился в глаза один мужчина, потому что его внешность сильно отличалась от других скорбящих. В отличие от тёмных костюмов и платьев из дорогих тканей, на нём было одето чёрное, кожаное пальто, тяжёлые сапоги и тёмная шляпа, которая защищала от дождя.
Он возвышался над большинством скорбящих из-за того, что был таким высоким и был тем человеком, кто привлекал к себе взгляды, даже не теряя ни слова; его волосы были тёмными и длинными. Лицо покрывала густая борода. Когда он окинул взглядом скорбящих, я заметила пытливое выражение его светло-голубых глаз и сразу поняла, что он здесь по той же причине, что и я.
Он не оплакивал Алку Бальтазар или хотел смиренно доказать, что предан Хеландеру Бальтазару. Сословное чванство, похоже, тоже не имело для него значения. Он был здесь, чтобы собрать информацию.
— Вы знаете, что это за мужчина вон там? — спросила я шёпотом господина Лилиенштейна.
Он сразу понял, кого я имею в виду и какое-то время разглядывал его, в то время как мы завернули к гробницам старых патрицианский семей. Вдоль нашего пути располагались заросшие плющом могильные плиты, в то время как склепы становились больше и более роскошными. Имена умерших были выбиты золотом, а даты указывали на традицию магов в Шёнефельде, длившуюся веками.
Бросалось в глаза то, что могилы и надписи, даже если им было больше семьсот лет, находились в самом лучшем состояние. Ни дождь, ни ветер, ни мороз или лёд не могли нанести могильным плитам вреда. Каждая надпись была безупречна, и её можно было легко прочитать.
— Понятия не имею, — в конце концов ответил господин Лилиенштейн, в то время как скорбящие остановились перед огромным порталом. Он был щедро украшен роскошными орнаментами, гербом Объединённого Магического Союза и многочисленными рельефами, на которых были перечислены имена почётных предков семьи Бальтазар. — Он не кажется мне знакомым и не похоже, чтобы он знал одного из других гостей или вообще искал с ними контакта.
