Несмотря на то, что люди всю жизнь его принижали, они не смогли убить в нем желание лучшей жизни. Он получил диплом о неполном среднем образовании в шестнадцать лет, потому что из-за отца добираться до школы становилось сложнее с каждым днем. Сразу же нашел работу, начал откладывать деньги, чтобы съехать от родителей и снять жилье. Коннор непременно добьется успеха, даже отец не сможет ему помешать. Я вижу в нем человека, который при раздаче лимонов делает лимонад.

Он не виноват, что вся его жизнь – один большой лимон. Ему нужно, чтобы люди дали ему шанс. Однажды мы накопим достаточно денег, переедем подальше отсюда и начнем все сначала. Коннор оставит это место позади и забудет всех, кто в нем сомневался.

Вместе мы снова обретем счастье. Вернем все, что было у него украдено.

Что было украдено у меня.

Мама доказала мне правоту слов Коннора: люди осуждают его с первых минут знакомства, не дав и шанса проявить себя.

Когда я слышу тихий гул гаражной двери, мое сердце уходит в пятки. Так и знала, что нужно было оставить здесь часть вещей. Предчувствовала. Я могла бы уехать к Коннору, забыть обо всем и избежать встречи с мамой.

В спокойной обстановке написать ей записку с объяснениями, придумав что-нибудь приятное. Может, это бы помогло нам.

Но теперь нам придется поговорить, мы в который раз потеряем контроль и наговорим лишнего.

Ее шаги слышны на лестнице. Я замираю. Дверь в комнату открыта, и она заметит меня по пути к себе. Слишком поздно прятаться.

Поэтому я просто продолжаю складывать вещи в спортивную сумку, словно мне плевать, что она меня увидит, даже если мой уход ее шокирует.

Не похоже, что она планировала отмечать мой восемнадцатый день рождения. Да и я уже не та девочка, которую ожидают за обеденным столом гамбургеры, торт и подарки. Мы обе это знаем. Больше нет причин притворяться.

Она проходит мимо и останавливается. Замирает в каких-то трех шагах от двери, но не издает ни звука.

Проходит несколько мучительно долгих секунд, и я успеваю запихнуть в сумку еще пару вещей. Почему она молчит? Почему не возвращается?

А вот и она. Стоит в дверном проеме, прислонившись к косяку и скрестив руки на груди. Ее волосы кажутся светлее с нашей последней встречи, зато мешки под глазами стали гораздо больше. Она выглядит подавленной.

– Не надо, – произносит она так тихо, что я даже не уверена, не послышалось ли мне.

Это ее единственные слова. Кинув на нее взгляд, заталкиваю толстовку в сумку. Если я начну говорить, то уже не смогу остановиться и выплесну всю горечь прожитых бок о бок лет без единого «я тебя люблю». Мысль о годах, проведенных в ожидании, что она начнет вести себя, как раньше, обнимать и укрывать на ночь одеялом, пронзает меня, точно острый нож, но я всеми силами отмахиваюсь от нее. И, вторя маме, старательно притворяюсь, что мне на это плевать.

Только вот теперь мне не кажется, что мама притворяется. Может, до появления Коннора, когда еще не было сказано друг другу столько жестоких слов, мы могли бы все исправить. Всего тремя словами, которые я так и не услышала. Бьюсь об заклад, я могла бы вытянуть их из нее. И уверена, она произнесла бы их искренне.

Теперь же все иначе. Уже все разрушено. Можно спокойно проводить с Коннором сутки напролет, ведь, уверена, теперь она меня ненавидит. Полагаю, она думает то же самое обо мне – что я ее ненавижу.

Но это не так. Я люблю ее так сильно, что это причиняет боль. Что-то внутри болезненно молит бросить сумки, кинуться в ее объятия и ждать, когда она ответит тем же, хоть этого никогда не произойдет. Она – снежная королева, и она никогда не оттает. Вот почему я отсюда сбегаю.

Подхожу к маме, и мы стоим вот так, не решаясь взглянуть друг на друга. Я тупо изучаю ремень спортивной сумки, пока кручу его в руках.

– Он тебя не достоин, – произносит мама.

– Ты его не знаешь.

– Почему ты хочешь быть с ним? Знаю, ты желаешь ему помочь. Но почему вы не можете быть просто друзьями?

– Я не хочу просто дружить с ним. Я люблю его. – В моем голосе сквозит гнев. Я знала, что она так поступит. Поэтому и не хотела ее видеть. Поэтому избегала встреч. Она отбирает у меня частичку счастья и превращает ее в нечто уродливое.

– Ты только думаешь, что любишь его. Тебе семнадцать. – Она всплескивает руками и вновь скрещивает их, пытаясь казаться сердитой, серьезной и ответственной, но мне все равно.

– Восемнадцать, – поправляю я. Во мне все больше закипает гнев. Ненавижу, когда она так делает. А она затевает ссору при каждой встрече. Если мама сведет все наше общение к подобным спорам, то я больше не желаю в них участвовать. Тут нет победителей, одни проигравшие, и я устала быть в их числе.

– Ты хотела поехать в колледж, Энн. – Мама отталкивается от дверного косяка и выпрямляется во весь рост, глядя в упор на меня и вынуждая возразить.

– Колледж не имеет к Коннору никакого отношения!

Она заходит в комнату, ее тяжелые шаги заглушает ковер.

– Это не просто совпадение. Все дело в нем. Ты планировала поступление в колледж годами, но шесть месяцев с ним, и все меняется. Ты больше не знаешь, чего хочешь.

– Нет, знаю! Я хочу быть с ним. Не здесь. Не с тобой. Ты всегда только и делала, что унижала его. Ты как его отец.

Я хочу уйти сейчас же, пока еще не сломала зубы – так сильно их сжимаю. Но она загораживает мне дорогу, а я не хочу ее трогать. Перекидываю сумку через плечо и подхожу к маме, устремляя взгляд на ее переносицу и избегая прямого зрительного контакта.

– Из-за него ты от всего отказалась. Он этого не стоит.

– Не надо, мам, – прошу я, отчаянно желая, чтобы она замолчала и не выводила меня. – Пожалуйста, просто замолчи.

Слова жалят. Я вижу это по ее лицу. Но мне нужно ее остановить.

– Пожалуйста, просто прекрати, – уже спокойнее прошу я.

Она отступает в сторону, и я быстро прохожу мимо, пока не кинулась извиняться. Пока не сломалась.

Бесит, что все наши отношения свелись к Коннору. Не понимаю, почему она не может забыть о нем и просто быть рядом со мной.

Я хочу, чтобы это закончилось. Чтобы все прекратилось. Хочу, чтобы она побежала за мной и сказала, что любит меня, желает мне только самого лучшего и никогда не осудит за выбор, который я сделаю, даже если он ей не понравится.

Но она никогда так не сделает. Теперь я это понимаю.

И именно поэтому я ухожу.

14 марта

6 месяцев, 14 дней

Я шесть часов работала над скульптурой, и в результате половина сердца уже готова. Получилось нечто похожее на необычную чашу, полую внутри. При желании можно наполнить ее чипсами.

Но у меня нет ни чипсов, ни содовой – ничего. Я без передышки сидела над скульптурой с девяти утра.

Получилось красиво. Свет от лампы создает разноцветный мозаичный отблеск на поверхности стола. Надеюсь, эффект сохранится. Самое сложное – подобрать нужное количество клея. Если его недостаточно – ничего не держится. Слишком много – замутняются стекла.

Она должна быть идеальной. Осколки должны соединяться друг с другом, как детальки паззла, словно они изначально составляли единое целое, а не тысячи разрозненных частей.

От едкого запаха клея начинает болеть голова, поэтому я решаю сделать перерыв и что-нибудь перекусить. Может, немного еды и кофе взбодрят меня, и я поработаю еще час или два.

Выхожу из дома, запрыгиваю в машину и мчусь по склонам, придерживая руль лишь двумя пальцами из-за обжигающего холода.

Когда спускаюсь ниже уровня моря, океан исчезает из поля зрения. Паркуюсь перед продуктовым магазином и, вертя ключи на пальце, захожу внутрь.

Добравшись до отдела сладостей, разрываюсь между жевательными конфетами Mike and Ike и лакричными Good & Plenty, как вдруг ко мне подходит Эбби в симпатичных джинсах буткат, ярко-голубых туфлях и толстовке с изображением большого смайлика. Раньше она ненавидела джинсы и носила только юбки.