– Картинная галерея, посвященная мадам Дженнифер Леви. Я была для тебя не только супервайзершей, но и натурщицей. Надеюсь, неплохой, – она подошла к столу, где я делал последнюю сервировку с чайными ложечками. – Все. Я приняла решение. Можно тебя попросить об одном одолжении? Только пообещай, что исполнишь то, о чем я тебя сейчас попрошу.

С серьезнейшим видом я продолжал раскладывать две чайные ложечки – то одну поправлял возле чашки, то другую.

– Забудь обо мне. Я напишу тебе отличную характеристику за прохождение интернатуры. И будь доволен, что переспал со своей супервайзершей, внеси меня в список своих побед.

Нахмурившись, я положил вторую ложечку строго на таком же расстоянии от блюдца, что и первую.

– О’кей, хочешь узнать правду? Я с тобой решила просто попробовать. Чтобы утолить свое женское любопытство. Захотела испытать некоторые чувства. Тебе этого не понять.

– И как, осталась довольна?

Ничего не ответив, она пошла в коридор, где стояли ее туфли. Не наклоняясь, пальцем ноги поправила подвернувшийся кожаный задник. Затем достала из сумочки мобильник:

– Я хочу вызвать такси. Какой у тебя адрес?

Я назвал адрес дома.

– Ты даже не предлагаешь отвезти меня домой! – возмутилась она.

– Я не твой личный водитель. А тебе уже давно пора самой сесть за руль и начать водить машину.

– Ты не мой муж, чтобы мне указывать, что я должна делать, а что нет.

Она позвонила в такси, спрашивала у диспетчера, сколько придется ждать, и возмущалась, почему так долго.

– Останься. Нам ведь хорошо вдвоем. Даже если я и не твой муж.

– Виктор, дорогой. Да, я к тебе тоже неравнодушна, ты это хочешь услышать? Я даже с Марком рассталась, к твоему сведению. И сейчас жалею об этом. В последнее время я стала совершать страшные глупости. И всё из-за тебя… Понимаешь, мы с тобой очень разные. И мне это совершенно не надо. Не надо, – повернувшись, она взялась за ручку, чтобы повернуть ее и открыть дверь.

В три широких шага я подошел к ней, подхватил на руки и понес на диван. Джен дрыгала ногами, била меня в грудь.

– Ты псих, псих, пси…

Все выходные мы провели вместе. В воскресенье вечером я отвез ее домой. Она вбежала на крыльцо, махнула мне на прощанье рукой.

Неожиданно взмахи ее рук изменили направление, и она стала звать меня к себе.

Я вошел к ней в дом. Год назад я и представить себе не мог такое, а сейчас это казалось само собой разумеющимся. За эти два дня я настолько с ней «слился», настолько чувствовал себя частью ее, а ее в себе, что просто не понимал, как мог жить без Джен до сих пор. А я и не жил до сих пор. Так, болтался на земле без всякого дела и смысла.

Мы пили кофе, она рассказывала мне истории висевших на стенах театральных афиш и картин на еврейскую тематику. Показала красивую серебряную посуду в шкафу. Меня, правда, несколько утомили ее частые извинения за «небольшой беспорядок», который вернее было бы назвать большим погромом.

Майкла мы дома не застали, он был в каком-то клубе. Вот будет парню сюрприз, когда увидит меня в их доме, распивающим чай или коньяк с его мамой…

В понедельник утром я долго стучал в дверь кабинета Джен, но на стук никто не отзывался.

– Джен сегодня не придет, – сказала проходившая мимо секретарша.

– Почему? Она взяла отгул?

– Какой отгул? Ты разве не знаешь, что у нее случилось?

– Нет.

– Ее сын попал в автомобильную аварию.

– Что?!

– Всех подробностей я не знаю. Известно, что он ехал в машине со своими дружками, ну с этими, музыкантами. За рулем сидел Френсис, он был пьяным. Не справился с управлением и врезался в автобус. Водитель и пассажир на переднем сиденье целы – их спасли воздушные мешки, а Майкл сидел на заднем сиденье. Говорят, с ним все очень серьезно…

– В каком он госпитале? – я полез в карман за ключами от машины.

…Мелькали дорожные указатели, столбы, зеленые газоны на холмах.

Вскоре я шел по коридору отделения ICU – для критических. Там ярко горели лампы, бибикали приборы.

Джен сидела на стуле, в сером платье, распатланная, неподвижная, как мумия, держала в руке ладонь сына. Когда я вошел, лишь слабо повела головой в мою сторону и снова устремила взгляд на Майкла.

Гудели, рыкали компрессоры, нагоняя кислород: одна трубка была вставлена Майклу в рот, другая входила справа между его ребер в легкое. Он лежал с вытянутыми руками, до пояса прикрытый белой простыней. На его неподвижном лице желтели смазанные йодом вздутые свежие раны. Выкрашенные в зеленый и красный цвет волосы были слипшимися.

Стоит ли говорить о том, что некоторые события настолько стремительно нарушают обыденный ход нашей жизни, что наше сознание просто не успевает угнаться за ними, требуется время, чтобы к ним приспособиться и привыкнуть.

Подошла медсестра: посмотрела на датчики, проверила капельницу и, сделав запись, удалилась.

Я постоял за спиной Джен. Все-таки не зря она была против дружбы Майкла с Френсисом. Предчувствовала, что это к добру не приведет. Чертов Френсис! Убийца!

Подойдя к дежурной медсестре, я попросил информацию о пациенте Майкле Леви, представившись его родственником.

– Кровоизлияние в мозг средней степени, без перелома черепа. Сломаны три ребра с прободением легкого. Он в состоянии комы уже почти семь часов. Каков врачебный план? Продолжаем наблюдать, доктор пока не считает нужным хирургическое вмешательство. Но если снова начнется кровотечение, тогда срочно придется делать операцию.

– И как долго он может находиться в коме?

– Кто знает? Может, с минуты на минуту проснется, а может так пролежать и неделю. По-всякому бывает… – медсестра взглянула мне в глаза, и в ее взгляде я прочитал прогноз, самый страшный из всех возможных, о котором вслух не говорят…

Я вышел в зал ожидания и сел в кресло. В двери отделения вскоре вошла какая-то женщина в длинной юбке и шляпке, лицом и фигурой отдаленно похожая на Джен, – видимо, ее сестра Сара. Побыла там какое-то время и вышла.

Затем туда быстро вошла молодая женщина в парике, полноватая, с красивыми чертами лица. Я решил, что это Ракел – ее дочка.

Затем в ICU вошел доктор Шварц. Приблизительно через полчаса он вышел и, увидев меня, сидящего в кресле, брезгливо скривился.

Я глядел ему вслед, и злая мысль шевельнулась в моем сердце. А ведь Джен столько лет была его любовницей! При этом целый год флиртовала со мной. И легла со мной в постель – из какой-то своей женской прихоти!

А если ее сын погибнет? Или выживет, но навсегда останется инвалидом? Я припомнил Маргарет, что с ней творилось после смерти ее сына! Да и вообще: что я здесь делаю? Какое отношение имею к ее горю? Мне надо готовиться к последнему экзамену. У меня самого забот – по горло. Нужно разобраться со своей жизнью.

Я сел в машину и завел двигатель. Я долго держал пластмассовую головку ключа, вставленного в замок зажигания. Говоря начистоту – я же никогда не любил Джен. Просто томился душевной скукой, одиночеством. Нужно было скрасить серые холостяцкие будни, хоть чем-то себя развлечь. Играл роль влюбленного принца… Фея-лебедь, Одетта, слетевшая корона…

Возле меня остановилась машина. Водитель спросил, не отъезжаю ли, не освобождаю ли место. Я внимательно посмотрел на него.

– Нет, не отъезжаю, – выключил двигатель. Снова вернулся в отделение для критических.

Судя по показаниям приборов, состояние Майкла ухудшилось. Возрос риск нового кровоизлияния. Медсестра чаще подходила к нему, проверяя датчики.

Лицо Майкла стало серее прежнего. И какая-то странная, холодная тень стала покрывать его.

Вокруг его кровати стояли несколько женщин и мужчин, судя по всему, самые близкие родственники.

Джен вся сжалась в комочек. В маленький серый комочек…

Не хочу вспоминать тот день, когда в похоронном доме, где собралось невероятное количество людей, раввин говорил о том, что даже Господь плачет сегодня, потому что Майкла больше нет с нами.