Несколько лет назад два социальных психолога Эдвард Джоунс и Ричард Нисбетт поспорили, что при объяснении человеческого поведения, например, проблемы с достижениями, существует огромная разница между «перспективой наблюдателя» – перспективой человека, видящего поведение и «перспективой субъекта» – перспективой человека, ведущего себя определенным образом. По словам Джоунс и Нисбетт, мы как наблюдатели, смотрим на субъекта, человека, чье поведение мы пытаемся объяснить. Таким образом, субъект доминирует над нашим буквальным и ментальным визуальными полями, что делает обстоятельства, на которые он реагирует, менее заметными для нас. В получившейся в наших головах картинке субъект выступает как бельмо в глазу, и обстоятельства поведения скрываются из виду. Джоунс и Нисбетт придерживались мнения, что такая картинка создает предубеждение, когда мы пытаемся объяснить поведение. Мы концентрируемся на том, что видим. Мы концентрируемся на связанных с субъектом вещах – особенностях, его чертах, которые кажутся правдоподобными для объяснения поведения субъекта. И мы теряем из виду причины поведения, вещи, которые мы плохо видим, обстоятельства, к которым субъект приспосабливается. Мое повторное посещение Энн-Арбор заставило меня осознать то, что следовало считать очевидным: я стал наблюдать за студентами из числа меньшинств и их борьбой за достижения. Я приехал в Энн-Арбор в поиске того, что студенты могут делать, что тормозит их достижения, какими особенностями они могут обладать.

Но во время посещения я говорил с самими студентами о трагедиях их борьбы за достижения. Они ничего не говорили об ожиданиях, мотивации, ценности, которую их семьи придают образованию, даже когда я прицельно спрашивал их об этом. Они гордились быть студентами такого сильного университета. Их семьи гордились ими. Они хорошо учились в старшей школе. Если у них были низкие ожидания, они их не показывали. Они говорили об обстановке в университете. Они говорили о том, что они – небольшое социальное меньшинство. Они рассказывали, как нуждаются в месте, где им не будут так сильно подчеркивать, что они меньшинство. Они волновались, что ассистенты преподавателей, однокурсники и даже преподаватели могут считать их интеллектуальные способности более низкими, чем у других студентов. Они описывали, как общественная жизнь крутилась вокруг расы, этноса, социального класса. У них было мало близких друзей в группе. Они чувствовали, что стиль, привычки и интересы черных были маргинализированы в вузе, даже подвергались остракизму. Они отмечали как мало в преподавательском составе «черных» или представителей других меньшинств. Они могли придумывать оправдания. Я не мог знать. Они казались искренними, простыми, не обвиняющими. Но они действительно казались обеспокоенными тем, что университет Мичигана не место для них.

Вторая поразительная вещь, которую я увидел в поездке, были графики оценок. Я впервые мельком увидел важный факт: академические трудности чернокожих студентов в Мичигане (и у них были настоящие трудности) не вполне объяснялись низкими академическими навыками и мотивацией. После комплектования групп выпускников Мичигана (за семилетний период) на основе Академического оценочного теста, который они сдавали при поступлении в Мичиган, график демонстрировал средние оценки в каждой из групп. Таким образом, можно было увидеть результаты учащихся за тест от 1000 до 1050, от 1050 до 1100 – вплоть до тех, кто получил от 1550 до 1600, что находится наверху шкалы АОТ. График показал наличие тенденции того, что учащиеся с более высокими баллами за тест получают более высокие оценки. Неудивительно. АОТ создан, чтобы предугадать оценки в колледже. Хотя для этой выборки оказалась слабо выражена тенденция получать более высокие оценки у студентов с высокими баллами за тест.

Но меня поразило другое. Чтобы показать результаты «черных» студентов, в графике существовала отдельная линия для чернокожих выпускников Мичигана за тот же период. Она показывала, что выпускники с более высоким баллом за тест выпускались с более высокими оценками. Снова неудивительно, кроме одной вещи – линия «черных» студентов шла значительно ниже линии белокожих студентов.

Если мы предположим, что АОТ является приблизительной мерой подготовки к колледжу, то это значило нечто кардинальное: среди студентов со сравнимыми академическими навыками, измеряемыми АОТ, чернокожие студенты получили меньше отдачи в колледже, чем другие студенты. Нечто подавляло отдачу, которую они получили от своих навыков.

Поездка в Энн-Арбор вызвала вопросы и дала некоторые подсказки. Обнаружились веские доказательства: проблемы достижений черных студентов в Мичигане не были вызваны полностью дефицитом навыков. Некие социальные и психологические аспекты их опыта, скорее всего, присутствовали. В то время я понятия не имел, каковы они. Появились более мягкие доказательства: студенты сами переживали о том, на своем ли месте они в Мичигане. Мартин Лютер Кинг однажды выразил беспокойство, что чернокожим студентам в интегрированных школах не всегда могут преподавать люди, которые их любят. У этих студентов возникла подобная озабоченность. Я задумался, были ли эти два вещественных доказательства – оценки и чувство принадлежности – связаны друг с другом.

Через год Мичиган предложил мне должность преподавателя психологии – шанс работать над моими исследовательскими интересами без вовлечения в бюрократические процессы. Я предвкушал работу. Я знал, что, если я начну, интригующие и важные вопросы не заставят себя ждать.

Семьи могут проявлять милосердие, и моя оказалась такой. Осенью 1987 года, несмотря на необходимость вырывать из привычной жизни двух подростков, моя семья и я приземлились в Энн-Арбор как раз перед началом нового учебного года и Мичиганского футбольного сезона.

Практически сразу, как по сигналу, график с отстающими «черными» студентами в Мичигане снова появился в моей жизни. Я был назначен в общеуниверситетский Комитет по набору и удержанию студентов из числа меньшинств. И снова в материале, полученном в первый день заседания комитета, лежал график, показывающий недостаточную успеваемость чернокожих студентов, что было главным поводом для основания этого комитета.

Ричард Нисбетт, другой мичиганский социальный психолог, тот же человек, который придумал разницу «субъект – наблюдатель», и я начали говорить об этой недостаточной успеваемости. Нисбетт – отличный собеседник. Он использует разговоры, дабы сформировать научное исследование, помочь ему соединить вопросы так, чтобы они имели повествовательную форму. Он приступает к проблеме, пытаясь увидеть, как она работает в реальной жизни. Он берет интервью у людей. Он опрашивает людей по телефону. Он копается в архивных записях. Он читает литературу. Он формирует понимание. В конце концов, он проводит уникальные эксперименты, чтобы проверить свое понимание и рассмотреть явление, чтобы увидеть, как оно работает. Вдохновленный таким подходом, я подавил свою естественную тенденцию быстро переходить к лаборатории.

Я разговаривал со студентами. Я разработал семинар на тему неуспеваемости. Помню, что студенты на семинаре обнаружили удивительный факт. Они остановили несколько «черных» и белых студентов на территории университета и попросили их заполнить четыре или пять страниц анкеты. Они хотели узнать, сколько близких друзей было у студентов другой расы. На первой странице анкеты студентов попросили перечислить шесть лучших друзей, на последней странице попросили их записать свою расу (так было сделано, чтобы раса возможного друга не могла повлиять на включение или не включение в список близких друзей). Опрос показал, что среди своих шести ближайших друзей ни белокожие, ни чернокожие ученики не насчитали даже одного друга другой расы. В случае с чернокожими студентами соотношение белых друзей к черным составляло 2/3 к 6. Как рассказали мне студенты, их социальные контакты были организованы вокруг расы.