Капитан узнал номер палаты, взбежал на третий этаж, но Николая не застал – Юрков сидел в сестринской и развлекал двух девчонок-практиканток анекдотами:

– Еще один: летят русский, немец и американец в самолете…

– Девушки, можно, украду больного на пару минут? – прервал друга Звонарев, заслужив недовольные гримаски.

– О, Саня! – Николай схватил ладонь коллеги и долго тряс – Скажи им, что я здоров! «Лежите, больной!» – передразнил он неизвестно кого – Сколько можно лежать, работать надо!

– Я к тебе по делу. Важному. Кстати… – капитан протянул пакет с апельсинами – Выздоравливай, поправляйся, что там еще в таких случаях говорят…

– Так… – коллега сразу посерьезнел, уловив тревогу – К черту формальности, излагай!

Звонарев быстро и четко пересказал все, что случилось в кабинете Пушенкова. Большое каменное лицо Юркова ничего не выражало, но капитан интуитивно чувствовал, как оно недовольно кривится – слишком долго работали бок-о-бок, научились понимать друг друга с полуслова.

– Короче, жопа – лаконично закончил капитан – теперь у меня есть лимит времени, в который надо уложиться. Ну и, по возможности, выжить: не просто так в меня палили, перешел кому-то дорогу.

– Что думаешь делать?

– Поеду, снова навещу Князя.

– А если от него стрелок? Странное совпадение, не находишь – он дает адрес, вечером едем и чудом остаемся живы.

Мимо них прошаркал тапочками столетний дед: Звонарев молчал, пока он не отошел достаточно далеко:

– Думал об этом… Вряд ли Луганского работа: ему архив нужен, а не моя голова. Смысла нет убивать – по крайней мере, на первый взгляд… Но, даже если от него, идти все равно не к кому. Если хочу успеть что-то сделать, без помощи не обойтись.

– Сань… – Юрков кашлянул – Почему для тебя важно найти убийцу? Может, правда Ерема от сердца «скопытился», а мы пустышку тянем? Да если и убийство – помер Максим, и хрен с ним: дела нет, улик нет…

– Это личное, еще с той службы. Он меня часто выручал, а то, что начал документы эти продавать, так ведь действительно с ума сошел. Психам даже убийство с рук сходит!

– Не сравнивай безумное убийство и торговлю информацией. Безумный – не безумный, а денежку получал немалую. Скурвился, и не списывай на болезнь… разве что сучью, так она врожденная! – Коля отвернулся.

– Давай проедем, для ясности – Звонарев примирительно хлопнул друга по плечу – В основном, профессиональный интерес, плюс хочется в глаза мрази глянуть, решившей нас «ухлопать».

– На меня можешь рассчитывать. День… максимум, два, я выйду отсюда. Сразу возьму за свой счет, будем работать.

– Нет, Коля, не пойдет. Один раз схлопотал пулю – мало? Ты мне в прокуратуре нужен: может, понадобится что-то узнать, «пробить»… Работай спокойно – я, как что узнаю, сразу отзвонюсь. Лады?

– Но…

– Не спорь, я старше по званию… по крайней мере, пока – Звонарев шутливо нахмурился – Ладно, поехал…

– Постой. Ты на маршрутке?

– Да, мою не сделали… наверное, уже не сделают: мастер такую сумму заломил, что проще новую купить.

– Погоди… – Юрков забежал в палату и вынес ключи – Бери мою… если она еще стоит. Доверенность на предъявителя в козырьке.

– Вот за это отдельное тебе… Сподручнее будет – капитан спрятал ключи в карман.

– Удачи. Смотри, не лезь особо. Чуть что, звони.

– Обязательно.

Следователи обменялись крепким рукопожатием.

Из больницы Звонарев ехал с чувством приятной теплоты, знакомой всякому, кому повстречался на жизненном пути настоящий друг.

***

Маршрутка ехала по "Золотникам" – старому району, с изысканными домами купцов и уродливыми, выросшими за каких-то десять лет коробками торговых центров. Александр здешние кварталы изучил, как свои пять пальцев – тут прошло его детство и большая часть юности, выкурена первая сигарета и потискана первая грудь. Под гитару вечерами пелись блатные песни, спирт продавался по десять рублей "чекушка", закуску тайком несли из собственных холодильников – кто что может. Здесь же, в драке, капитану сломали нос, который с тех пор смотрит чуть влево, и здесь же был самопальный спортзал дяди Антона, где районные пацаны занимались бесплатно.

Каждый раз, проезжая родные места, Звонарев чувствовал щемящую тоску по ушедшим временам, и рано почившим друзьям – одних забрал алкоголь, других наркотики… пришла новая эпоха, новые идеи и новые удовольствия, доступные каждому.

Неожиданно капитан решил зайти к матери, благо изученными тропками всего пять минут ходу. Расплатившись с водителем, он купил в магазине торт и, петляя между старых гаражей, скрываясь под козырьками от непостоянного дождика, вышел к знакомому подъезду.

– Кто? – бдительно осведомился домофон родным голосом.

– Я, мам.

Запиликала, открываясь, дверь.

– Похудел! – мать критически оглядела капитана со всех сторон – Поди, ешь одну быструю лапшу?

Она, конечно, права…

– Да нет, хорошо ем. Держи тортик – он разулся и прошел в маленькую, знакомую с детства, кухню – Где чай?

– Погоди с тортом, садись – будем борщ есть.

– О, это мы с превеликим! – Звонарев довольно обхватил живот обеими руками.

– А врешь, что нормально питаешься!

– Надо тебе в следователи идти, вместо меня.

– Налетай, шутник – она поставила на стол глубокую тарелку наваристого, с большим куском мяса, супа.

Мать всегда была у него одна, и он у нее один – отца капитан никогда не видел… почти никогда, об этом чуть ниже – даже фотографии не осталось: ушел, когда маленькому Саше не исполнилось и года. Она никогда не говорила о нем, на вопросы не отвечала и предпочитала тему замалчивать… Подросший сын начал выяснять настойчивее – ведь пацану нужен отец! – но, однажды заметив, как мама болезненно реагирует на такие разговоры, замыкается, становится раздражительной… просто перестал ее тревожить: родной человек дороже чужого, пусть и однокровного, родственника.

Учился Звонарев средне, много занимался спортом, с пятнадцати – как все подростки – стал пропадать на улицах… обычная жизнь обычной семьи, без особо волнительных происшествий. Мать работала водителем трамвая, по двенадцать часов день-через-день, так что большую часть времени Сашка был предоставлен самому себе… или, что чаще, предоставлен к услугам Машке Орловой, признанной красавице двора и школы, которой посвятили стихов и песен великое множество. Естественно, при таком количестве ухажеров чемпион района по боксу был обласкан – кого ж брать в телохранители, как не его? – и даже дважды целован в щеку – один раз тайно, и один раз прилюдно.

Именно Машка, выскочив замуж за мелкого фарцовщика и ранив Звонарева в самое сердце, косвенно стала причиной их любви со Светой – будущая жена посочувствовала страдающему однокласснику: подошла и сказала, что все будет хорошо… Он посмотрел в ее светло-зеленые, с веселыми искорками, глаза; на милую улыбку, от которой она всегда розовела и появлялись ямочки на щеках… Предательница Орлова была забыта в ту же секунду – молодость не умеет долго быть раненой.

В общем, детство как детство, если бы не один эпизод, надолго оставивший – да и не забытый полностью до сих пор – неприятный душевный осадок.

Случилась в тот год крайне мокрая осень – это Звонарев помнил отчетливо. Мать работала на смене, Сашка пришел из школы и едва успел заварить чай – раздался звонок в дверь. На пороге стоял незнакомый потрепанный мужчина – слегка за сорок, лысоватый, с коричневым советским чемоданом и в старой, больше его головы, шляпе. Звонареву сразу не понравились глаза гостя – тускло-серые, цепкие, они буквально за секунду обежали все, за что могли уцепиться. Мужик улыбнулся во весь ряд крупных, никотиново-желтых зубов, поставил чемодан:

– Ну, здравствуй, сын!

Попытался обнять, но Санька, в свои шестнадцать наголову выше и в два раза шире, не позволил:

– Ты кто такой?

– Не узнал – вздохнул "отец" – а ведь я тебя качал, в две ладони умещался!