186,40 ─ 140 = 46, 40 – которые заплатил барон Б<ергенгейм>. Кроме того, у меня счет на 15 рублей от портного за некоторую летнюю одежду. А именно, у меня с собой из Финляндии был только один летний сюртук, и я купил к нему брюки&жилет, а также еще один костюм.

Прощай, дорогой дядя, больше не успеваю сейчас. Извини за небрежное письмо, я так ужасно спешу. Мои сердечные приветы всем.

Дядин преданный

Густав[23].

Густав еще долго будет вынужден давать дядюшке Августу денежные отчеты: у него самого нет никаких средств, и он полностью зависит от дяди. Он колеблется в выборе будущей профессии: служба в российской армии имеет много преимуществ, не последнее из которых – избавиться от опеки родственников. И одновременно пишет брату Карлу: «Мой учитель Сухин говорит, что если я буду все время так же прилежен, как до сих пор, то осенью 1887 могу поступать в Николаевское кавалерийское училище[24] в Петербурге. Я не хотел бы становиться офицером армейского полка, но после гвардейского кавалерийского училища можно сделать хорошую карьеру»[25].

И в следующем письме: «Я начинаю убеждаться, что мне больше подходит сидеть на коне и сражаться с саблей и пистолетом в руках, чем чахнуть на украшенном кожей конторском стуле, с утра до вечера переписывая сухие документы. Но я еще не принял решения ни за, ни против. Ты не представляешь, как трудно, когда внезапно приходится выбирать из нескольких разных профессий, когда в течение многих лет думал об одной»[26].

Густав вернулся в Хельсинки и поступил в последний класс частного лицея, чтобы сдать весной выпускные экзамены. После этого можно было продолжать образование в университете или поступать в какое-нибудь высшее военное учебное заведение. В его планы чуть было опять не вмешалась судьба – он заболел тифом. Это на время прервало занятия. Но Густав переменился совершенно: целеустремленность стала отныне одним из главных свойств его характера. Он успешно сдал все предметы: русский и французский – на отлично, и даже по финскому языку, который у него изрядно хромал, получил тройку. Он записывается на философский факультет Императорского Александровского университета[27], на отделение истории и языкознания. Но выбор им уже сделан: академическая карьера его не привлекает совершенно и, как он уже признавался брату, ему больше по душе размахивать саблей и скакать на коне. Летом он опять едет в Россию, на этот раз в семью своей крестной Альфильд Цедеркройц, которая была замужем за генералом М. П. Скалоном де Колиньи[28]. Густав проводит месяц в поместье крестной Лукьяновка под Курском, упражняясь в русском языке и отдыхая душой в дружеской и теплой атмосфере, царящей в доме Скалонов. Затем он едет в знакомые уже места – в Харьков и Чугуевский военный лагерь, где вновь берет уроки русского языка и принимает участие в маневрах. Чтобы получить возможность поступать в Николаевское кавалерийское училище, приходится задействовать связи: здесь Густаву помогает его вторая крестная, сестра первой, – Луиза Цедеркройц. Ее муж, барон Аминов, хорошо знаком с начальником училища генералом фон Бильдерлингом[29]. Густав получает разрешение держать вступительные экзамены, куда входят математика, физика, законоведение, французский и русский языки – и поступает. Первый барьер взят. Он попал в учебное заведение, открывающее путь к желанной цели, в гвардейскую кавалерию.

Петербург, 14 сентября 1887 г.

Мои братья, сестры и родные.

Последнее прости. Меня сегодня приняли в кавалерийское училище. Через час я надену униформу. Разделите мое наследство! Юхан пусть возьмет нагайку. Обувь могу сам сносить на каникулах. Книги можно вполне присоединить к тем, что я оставил в Хельсинки. Спасибо за фрак, Карл; надеюсь, на нем нет никаких повреждений.

Прощайте. Густав (отщепенец)[30].

Обучение в элитных военных школах обходилось недешево. Но дядю Альберта это не испугало – он понимал, что вкладывает средства в будущее племянника. Положение бедного родственника и вечное безденежье все же заметно омрачало первые годы жизни Густава в России.

Кавалерийское училище, 15 сентября 1887 г.

Дорогой Дядя!

Меня только что приняли в кавалерийское училище и я еще так зелен, что не осмеливаюсь попросить чернила у своих товарищей. Но поскольку у меня сейчас есть немножко свободного времени, не хочу упустить возможности рассказать тебе, как у меня дела и одновременно поблагодарить за то, что Дядя любезно обещали дать мне годовое содержание. По поводу денег еще не знаю ничего, кроме того, что через несколько дней получу от генерала Бильдерлинга письменное извещение, в соответствии с которым мне в этом году нужно уплатить 400 рублей за обучение и 150 за снаряжение. В будущем году нужно будет платить только за обучение. Выплатить нужно сразу же, и это можно сделать в Финляндии. Сообщу об этом позднее. Вдобавок мне нужна в самом начале солидная сумма на первое обмундирование: мундир, сапоги и проч. Эти расходы уменьшатся в течение года, но во время летних лагерей снова возрастут. Смету на лето я вышлю Дяде сразу же, как у меня будет так много свободного времени, чтобы успеть разобрать бумаги и переписать их набело. Могу все-таки сразу сообщить, что барон Бергенгейм летом уплатил за меня 350 рублей и я занял у господина Бруна 50 руб. Мое лето обошлось так дорого в основном потому, что лагерь в этом году был много дороже, чем в прошлом, кроме того, я участвовал в нескольких маневрах (так что нужно было платить за лошадь). Вдобавок я брал во время лагеря уроки русского языка и верховой езды.

Здесь ужасно тиранят нас, младших. Ничего другого пока об училище сказать не могу. Было бы превосходно, если б я мог получить приглашение к какому-нибудь высокому сановнику. Думаю об этом не только ради каникул, а потому, что чем больше знакомств со значительными персонами, тем больше ценит начальство. Поезжай в Харьков! Заезжай повидаться со мной! Больше не успеваю, гремит барабан.

Мои сердечные приветы. Твой преданный племянник Густав[31].

Смолоду оценив значимость личных связей, Маннергейм научился в Петербурге и этому искусству и затем в течение всей жизни умел завязывать полезные и важные знакомства. Позднее круг его знакомых был чрезвычайно обширен и разнообразен – в него входили голландский принц Хенрик и видный нацист Геринг, русские офицеры-эмигранты и европейские аристократы.

После финляндского кадетского корпуса оказалось нелегко привыкать к порядкам в Николаевском кавалерийском училище, где процветали издавна укоренившиеся традиции. Главным и неизбежным злом было «цуканье» – издевательство юнкеров старшего курса над младшими. Учащиеся младшего курса именовались «зверями», старших же нужно было величать «господин корнет», хотя корнет – первое офицерское звание, которое присваивалось только после окончания училища, при зачислении в полк. «Звери» не имели права ходить по тем же лестницам, что и старшие юнкера, должны были выполнять бессмысленные и часто жестокие задания старших и т. д. Но в Школе, как юнкера называли свое училище, были и забавные обычаи. Бывший воспитанник Николаевского училища, финляндец Эдуард фон Менд (он поступил туда на семь лет позже Маннергейма), вспоминал незадолго до Второй мировой войны: «Не ласково встретила нас Школа. Везде, в прихожей, на лестницах, во взводах, юнкера старшего курса как-то странно поглядывали на нас, а некоторые из них встретили нас со свирепым видом, критически нас разглядывая. Все время раздавались выкрики: „Смирно, сугубые звери!“, „Круугом, трепещи молодежь!“, „Ну-ка, сугубец, явитесь корнету“ и тому подобные, не особенно подбадривающие возгласы. …В Николаевском кавалерийском училище строго придерживались старых обычаев, и его традиции передавались от выпуска к выпуску.