Так, надо попросить её впредь воздержаться от этих слов: если Верджил услышит…

Филлис подалась вперед и громким шепотом добавила:

— Я слыхала, в городе совершено ещё несколько таких нападений. Вы в курсе?

Некоторое время я молчал, размышляя. Хорошо ли, будучи частным детективом, разглашать тайну клиентов? Но, с другой стороны, ведь Филлис и без меня обо всем узнала, так что на мне никакой вины нет.

— В общем-то, да, зафиксировано ещё два случая.

Филлис, должно быть, не поверила до конца слухам, потому что в глазах у неё появилось испуганное выражение, лошадиное лицо немного побледнело, а качающаяся нога замерла на полпути.

— Правда? — она поддернула сумку поближе к груди. — И к кому ещё залезали воры?

Тут мое терпение кончилось.

— Простите, но это конфиденциальная информация. Я не в праве её выдавать.

Несколько секунд Филлис молча глазела на меня, потом яростно тряхнула волосами.

— Подумаешь, я и так знаю! Уинзло Рид и Рута Липптон, — и впилась в меня взглядом.

На этот раз я ничего не сказал — ни словечка, — но и отрицать не стал. Филлис удовлетворенно кивнула и с удвоенной силой затрясла ногой.

— Знаете, я знакома и с Ридами, и с Липптонами. Мы все в одну церковь ходим — Первую Баптистскую церковь Пиджин-Форка, слыхали о такой? Мой муж, Орвал, в свободное время иногда поет там псалмы. Вот я и подумала, а нет ли какой связи, ну, в смысле, может, преступник сам ходит в ту же церковь, знаете, в смысле, разве не может такого быть, как вы считаете?

Думаю, никто, кроме Филлис, не смог бы использовать столько слов, чтобы выразить одну-единственную мысль. Правда, довольно любопытную мысль. И в самом деле, странно, что все потерпевшие посещают одну церковь. Хотя, Пиджин-Форк — город маленький. Здесь не так-то уж много церквей. Это могло оказаться элементарным совпадением. Но этот факт надо иметь в виду.

У Филлис был такой победный вид, будто она уже раскрыла преступление.

— Ведь такое вполне может быть, как по-вашему? Что преступник ходит в ту же церковь?

— Может, — устало согласился я.

Филлис азартно затрясла головой, конский хвост хлопал её по спине.

— Если подумать, — глаза у неё вспыхнули от восторга, — в этой самой церкви сплошь ханжи да святоши, а как копнешь, на деле-то… ну, сами понимаете, о чем я толкую… недавно я застукала одного мальчишечку, что в хоре поет — в хоре! — знаете, за каким занятием? Рисовал в псалтыре! Вот ей-богу! Чиркает себе карандашом, и хоть бы хны! А о чем это говорит? О том, что в этой церковь не учат истинным христианским ценностям!

Мне лично казалось, что от рисования в псалтыре довольно далеко до преступления, а самое смешное, что все эти прегрешения она приписывает церкви, которую сама же и посещает, но спорить я не стал.

Филлис не скоро вернулась к предмету нашего разговора — взлому, добрых десять минут она распиналась по поводу греховности, царящей в Первой Баптистской церкви. По словам Филлис, церковный хормейстер флиртует почем зря с каждой юбкой, большинство прихожанок тоже флиртуют почем зря, и ей доподлинно известно, что даже сам священник, как вы догадались, флиртует почем зря. Я сидел и сочувственно кивал до тех пор, пока Филлис случайно не вспомнила, ради чего пришла.

— Ну ладно, — сказала она, вцепившись в свою сумку с новой силой. Полагаю, нанять вас — дорогое удовольствие, а я должна признаться, что, ну, как бы это выразиться, у меня денег не пруд пруди, мы с Орвалом не то что некоторые тут, в городе, мы обычные граждане, так что учтите, потому что мы не какие-нибудь там богачи, знаете ли…

Мне опять пришлось прервать её, иначе она ещё несколько дней продолжала бы в том же духе.

— Я беру тридцать долларов в час или двести за день.

Наконец-то я отыскал средство, которое заставит Филлис замолчать. Она спряталась за свою сумку, её лошадиные глаза наполнились тревогой.

— Боже правый, это действительно дорогое удовольствие, — пробормотала она наконец. — Боже правый, да вас, небось, и кредитка не устроит… Я покачал головой.

— Нет, нет, — забормотала она, — конечно, разумеется, но, может быть, вы возьмете небольшую сумму наличными, как бы для начала, скажем, долларов двадцать, больше у меня нет, знаете, и то это деньги отложены на продукты, но ничего, в конце концов, мы с Орвалом можем пару дней поесть макароны…

Я почувствовал себя банкиром, который отбирает у должников заложенный дом. Не успев прикусить язык, я услышал, как говорю:

— А что, если я просто запишу это на ваш счет?

Знаю, знаю. Настоящий частный детектив ни за что не стал бы так поступать. Прежде нужно получить хотя бы часть гонорара. Главным образом потому, что при расследовании могут всплыть факты, не слишком приятные для клиента, и тогда он вряд ли станет платить за то, чтобы о них узнал весь город.

Лицо Филлис просветлело.

— Ой, правда, Хаскелл, миленький, правда, запишите на мой счет, а! Это было бы замечательно, просто чудесно, я так благодарна, и не беспокойтесь, я выплачу все до последнего цента, нет, в самом деле, что ж, в таком случае вам, наверное, нужно осмотреть дом, правда же? Можете поехать за мной, моя машина перед входом, так что, может, нам стоит…

Я спускался за Филлис по ступеням, счастливый от мысли, что мы поедем в разных машинах. Честно говоря, уши мои за последние полчаса изрядно притомились.

Я был почти уверен, что Филлис поедет к Двенадцати Дубам, но с Главной Улицы она свернула в противоположную от Дубов сторону. Ее средство передвижения резко отличались от машин Руты и Уинзло. Филлис сидела за рулем обшарпанной «тойоты», возраст которой исчислялся не одним десятком лет, вокруг дверей и над колесами облезшую зеленую краску основательно подъела ржавчина.

Миль десять мы тряслись по рытвинам и ухабам пригородного шоссе. Мимо промелькнули авторемонтная мастерская Калверта, пожарная каланча и та сама Первая Баптистская церковь. Изредка встречались дома.

Разглядывая их, я понимал, что Пиджин-форкское шоссе № 46 ничем не отличается от любого другого пригородного шоссе в этих краях. Дома-громадины, словно нарочно построены так, чтобы их было удобно сфотографировать для журнала «Ваше жилище». Аккуратные палисадники, все на одно лицо, бассейн на заднем дворе и спутниковая тарелка на крыше. Эти роскошные пижоны порой соседствуют со скромными, кривобокими домишками фермеров, давно тоскующими по свежей краске, с доисторической стиральной машиной на веранде рядом с парадным входом.

Вот за что я люблю пригородные шоссе — они учат смирению.

Я вел машину с открытыми окнами, вдыхая пряный аромат жимолости, но, миновав отметку «9 миль», поспешно поднял стекла. Я знал, что сейчас последует, ведь мне часто приходилось ездить этой дорогой. Шоссе № 46 пролегает рядом с крупнейшей в округе Крейтон свинофермой. Это значит, что вам предстоит проехать мимо самой гигантской в мире навозной ямы, и увидеть столько свиней, сколько вам за всю жизнь не перевидать при всем желании, даже если таковое появится.

Запах проникал даже через плотно закрытые окна. Свинофермы всегда пахнут так, будто каждую из этих свиней только что стошнило. Я, конечно, не удивлюсь, если так оно и есть на самом деле, поскольку бедным животным и самим приходится вдыхать эти миазмы.

Примерно через сто ярдов после свиных загонов, Филлис резко свернула вправо на узкую одностороннюю асфальтовую улицу без названия. Нередкое явление в здешних местах. Здесь таких безымянных улиц полным-полно. Должно быть, считается, что если ты заехал в такую глушь, то наверняка знаешь, куда путь держишь. А если не знаешь, то тебе понадобится Божья помощь, ибо без неё тебе ни в жизнь отсюда не выбраться.

Асфальтовая улица, на которую мы свернули, почти сразу превратилась в узкую дорогу, покрытую пылью. Я не оговорился, назвав её не «дорогой, покрытой гравием», а «дорогой, покрытой пылью». Если на ней когда-то и лежал гравий, то она об этом давно позабыла. Хорошо, что перед свинофермой закрыл окна, потому что от поднятого «тойотой» пылевого облака я почувствовал себя Лоуренсом Аравийским, и с трудом различал впереди машину Филлис.