– Что хочешь за «дабл»? – спрашивает Тёма Бутылкин, увидев Таин фантик. Спрашивает небрежно, но в глазах загорается огонёк. Глаза у Тёмы чёрные, и, когда его что-то волнует, в них начинают светиться золотые искры. Вот и сейчас сразу понятно, что ему очень хочется получить «дабл». Да и кому не хочется!

– А что у тебя есть? – Тая не собирается продешевить.

Тёма показывает, что осталось от предыдущих сражений: два вкладыша от неизвестной жвачки и один «Дональд». Два неизвестных – ничего особенного, Тая даже не успевает их рассмотреть. Но «Дональд»… На нём ярко-жёлтые утки в синих пиджачках бегут, весело переговариваясь. Комикс на блестящем листочке – будто послание из другого мира, где дети смотрят яркие мультики и жуют сладкую жвачку. Осколок прекрасной далёкой жизни – так близко, на школьном дворе, под ветками неизвестных кустов.

Глаза у Таи светятся тем же огнём, что у Тёмы, – она этого не знает, чувствует только, как горят щёки и трудно дышать. Она выдыхает:

– На все! – и уже сквозь непонятно откуда взявшуюся пелену перед глазами видит, как ребята уговаривают Тёму поставить все три фантика, как он соглашается, выкладывает их на шершавую плиту. Тая смотрит только на «Дональда». Она должна выиграть!

Тёма деловито засучивает рукава, потирает руки и… Раз! Два! Три! Четыре! Он бьёт не останавливаясь, и Тая не успевает сообразить, что произошло. Она стоит в растерянности, и туман перед глазами сгущается. Может, она перегрелась на солнце? Нет! Просто все фантики, как по волшебству, вспархивают под Тёминой рукой и, перевернувшись в воздухе, плавно опускаются картинкой вниз.

– Ну чего стоишь? Теперь ты бей! – Тёма доволен, его тёмные глаза смеются: фантики, которые не перевернёт Тая, достанутся ему. За каждый перевёрнутый будут играть ещё раз. Но Тёме не страшно, у него рука набита.

Тая встаёт на колени перед бетонной плитой, медленно убирает со лба выбившиеся из причёски волосы. Протягивает согнутую ладонь к «Дональду», но, подумав, всё-таки отводит её к безымянному вкладышу. Начинать, так уж с самого простого, чего не жалко…

Бац! Подушечки пальцев больно ударяются о каменные пупырышки на плите. Лёгкий фантик едва взлетает и опускается на место картинкой вверх.

– Мимо! Давай следующий! – кричат ребята.

Ещё удар! Тая смотрит широко открытыми глазами, но всё же не сразу понимает: второй простенький вкладыш лениво приподнимается и тоже ложится на плиту неперевёрнутым.

– Мимо! Третий давай! – ребятам, похоже, приятно, что она «мажет».

Тая вытирает вспотевшие ладони о фартук, сглатывает. Мальчишкам хорошо, они сидели здесь не меньше часа, тренируясь на шершавой плите. А она только что с солнцепёка, не привыкшая, с негнущимися от волнения руками. Вокруг всё исчезло, только сияет перед взволнованной Таей «Дональд», а со всех сторон наплывают радостные физиономии мальчишек. Высовываются из-за плеча, подступают сбоку, заглядывают в лицо, наперебой кричат:

– Бей, давай! Скорее!

«Если я сейчас не переверну его, это конец», – думает Тая и, ещё раз вытерев ладони о фартук и почти зажмурившись, в отчаянии сильно бьёт два раза: по своему «даблу» и, не переводя дыхание, – по «Дональду». Шум и кружение физиономий прекращаются: она сидит с закрытыми глазами.

«Выиграла или нет?» – думает Тая, но не решается посмотреть на серый бетон. Ей кажется, что прошли уже годы с тех пор, как она ударила по фантикам. За эти годы ничего страшного не произошло, и Тая начинает надеяться. Она успевает подумать ещё и так: «Если перевернула один, то пусть это будет „Дональд“».

Но тут её раздумья кончаются, она слышит дружный крик мальчишек:

– Мимо! Мимо! Проиграла! – и громче всех, разрывая барабанные перепонки, звучит голос Тёмы Бутылкина: – Мазила! Ма-зи-ла! МА-ЗИ-ЛА!!!..

Тая вздрагивает и открывает глаза. Тёма подобрал фантики, складывает их вместе в стопку, и она топорщится неровными бумажными уголками. Мальчишки одобрительно хлопают его по плечу, смеются. Хохочущей гурьбой они обходят плиту и идут мимо Таи, не замечая её. Только один у неё за спиной наклоняется, чтобы крикнуть в самое ухо: «Мазила!», и исчезает вместе с другими в зарослях неизвестных кустов.

Тая остаётся на коленях перед плитой. Солнце припекает, оно добралось и до этого островка прохлады. Пахнет тополиными почками и ещё чем-то сладким, исключительно майским, – никогда больше не бывает растворён в воздухе такой аромат. Позади зарослей смеются и болтают: закончились занятия у старших классов. Школьный двор наполняется голосами.

В Таиной голове звон, и мысли совсем не такие, как обычно: вроде бы это думает Тая, а вроде бы и нет. Настоящая Тая Потапова осталась сидеть в тишине, зажмурившись после удара по вкладышам. А всё, что случилось потом, – страшный хохот вокруг, стукнувшая её, словно камень, новость о проигрыше, – всё это случилось не с ней. Такое просто не могло случиться с Таей! Настоящая Тая встаёт и начинает отряхивать платье от пыли. Но сквозь звон в голове пробирается мысль, от которой не спрячешься: «А как же дедушкин лев? Получается, я отдала его, чтобы какой-то Тёмка Бутылкин добавил фантик в коллекцию?»

Эту несправедливость выдержать уже невозможно! Тая шлёпается обратно на землю и плачет, уткнув растрепавшуюся голову в пыльные ладони.

Кто-то трогает Таю за плечо.

– Тай… Послушай, Тая! – Мишкин голос звучит даже ласково. – Ну, ты очень-то не расстраивайся… – произносит он и умолкает. Какие уж тут утешения?

Тая всё ещё всхлипывает, но вяло. Вокруг лба и на висках у неё вьются лёгкие прядки волос, не доросшие до того, чтобы улечься в косу. Тая решительно встряхивает головой, подводя черту под всей этой плаксивой историей, и кудряшки на висках одобрительно качаются, вторя её движению.

– А я и не расстраиваюсь, – Тая гордо поднимает подбородок. – Нужен мне его жалкий «Дональд»! Там и смотреть не на что. У бабушки в деревне ребята знаешь какие вкладыши привозят… Закачаешься, – Тая чувствует, что слёзы опять подступают к горлу, и делает отчаянную попытку не расплакаться. – Вот осенью посмотришь, сколько я фантиков привезу! – говорит она шёпотом и поскорее лезет в карман за платком – маленьким розовым платочком в клеточку, который мама обвязала по краю белыми кружевами. Он сейчас понадобится…

Мишка смотрит на Таю: она всё еще сидит на земле, и ему сверху видна её каштановая макушка, где начинается коса. Такую причёску носит половина девочек в классе, и всё-таки Таина – особенная. Может быть, из-за кудряшек на висках? Мишка сам толком не знает, что особенного в её волосах. Но сейчас, когда под ярким солнцем они отливают золотом, почему-то совершенно ясно, что Тая не такая, как все.

– Слушай, Потапова, – Мишка спохватывается, что почти упустил самое главное, и от поспешности называет Таю, как привык в школе, по фамилии. – Чуть не забыл: приходи ко мне на день рождения. В августе, перед школой. Придёшь?

– В а-августе? – Тая всё-таки поднимает голову. – Да это же нескоро. Ты бы ещё на Новый год меня пригласил! Май ведь сейчас, понимаешь ты, дурья башка? Май!

«Утешаю тут её, а она меня же и обзывает…» – Мишка мотает головой и морщит лоб, будто сейчас рассердится, но его улыбчивому лицу трудно хмуриться. Он только становится очень серьёзным и, рубанув воздух ладонью, заявляет:

– А я заранее приглашаю. Конфиденциально! – отчеканивает он и победно смотрит на Таю.

Конечно, она этого слова не знает и только вопросительно вглядывается в Мишкино лицо своими похожими на зимний рассвет глазами.

– Ну ладно, – говорит Тая и, вздохнув, убирает смявшийся платочек. – Приду. А вообще-то – там видно будет.

– Карман оторвался, – замечает она печально, вытягивая чёрную нитку в том месте, где был пришит левый карман. Теперь он болтается безвольной мятой тряпочкой, и кажется, будто у фартука выросло ухо.

Мишка рад, что Тая заметила оторванный карман, что наконец поднялась. Потому что очень страшно успеть покачаться на качелях, сходить за мороженым, вернуться обратно и знать, что всё это время она сидит в зарослях на земле и плачет. Уж лучше пусть ругается…