— Господи, ну за что мне это? — бессильно падаю спиной на кожаное черное кресло, закрывая лицо ладонями.И даже с закрытыми глазами я чувствую этот самодовольный взгляд, которым он награждает меня из раза в раз.И на кой мы друг другу сдались? Почему я не паясничаю перед ним, выставляя себя с самой противной стороны? — Куда ты меня везешь? — немного успокоившись, я все же решаю спросить.Мало ли мне нужно успеть позвонить в соответствующие органы, чтобы сообщить, что в ближайшее время они смогут раздобыть мой труп на окраине города.
— В лес, куда еще? — надо же, он еще и смеется.Показушно закатываю глаза, выдыхая. — Только сначала ко мне заедем, а то истеричек в сосновый бор не пускают, — опять эта белоснежная ядовитая улыбка, от которой меня бросает в дрожь.Выходит, мы едем к нему домой? О мой Бог, как открыть эти гребаные двери? Я ни в коем разие не хочу провести этот и до того похабно-неудачный день у Незборецкого в хоромах.Выпендрёжник.
Проезжаем заснеженные леса, в салоне по-необычному тепло и спокойно.Почему так? Почему все так слаженно-сглажено, что где-то внутри зарождается чувство обеспокоенности и вины? Слышу, как скрипит под колесами снег, кажется, что до одури громко, но нет — это у меня в голове все с двойным уклоном.Снова заканчивается действие психотропных, главное — чтобы не накатила паника, иначе не миновать мне комедианта-Незборецкого про эдакую мою проблему.
Еле заметно поворачиваю голову в его сторону, дабы взглянуть на этого паршивца со стороны, когда его голубой взгляд отвлечен дорогой, когда на идеальном фарфоровом лице ни одна жилка не дрогнет, когда он расслабленно сутулится, изредка закуривая тяжелый табак.Молчит.
Инстинктивно чувствую, что мы сворачиваем куда-то вправо, выезжая на расчищенные, неширокие асфальтированные дорожки, ведущие к въезду к роскошным домам.Смутно помню, как выглядела его обитель, но уверена, что внутри, да и снаружи все по-богатенькому вычурно.В силу февральской зимы за окном быстро темнеет, и даже не скажешь, что четыре часа назад я была в универе, три часа назад в кафе с этим чертовски красивым, но мудаком, а у же сейчас, спустя пару часов, благодаря излюбленным Московским пробкам, еду домой к Незборецкому.Что ж такой расклад меня устраивает более, чем никак.
Машина притормаживает, Кирилл открывает бардачок, в миг извлекая пульт от механических темно-бордовых ворот.Примечаю калитку, из которой я выскочила, сломя голову около полутора месяца назад.Въезжаем на крытую парковку, парень глушит двигатель, открывая дверь.Ледяной ветер пробирается под одежду, заставляя неосознанно съежиться.Остаюсь сидеть на месте, как вкопанная, сложа руки на груди, ощущая, как сердце норовит пробить грудные кости, ладони потеют.
Вздрагиваю от резко открытой двери с моей стороны.Кирилл склоняется, дабы разглядеть мое лицо, прищуривается, опираясь рукой на крышу автомобиля.С надменным взглядом поворачиваю голову к нему, встречаясь с равнодушными глазами, в которых пляшут огоньки непонятного азарта.
— Ты собираешься сидеть в тачке? Погнали в дом, тут холодно, — зовет, выдыхая клубы пара из-за различия температур. — Кира, пойдем, — дергаюсь от неожиданности, когда он протягивает свою руку с красивыми длинными пальцами.Ждет.Неуверенно перевожу взгляд на его кисть, через мгновенье обхватывая своей ладонью его.Горячая.Горячая настолько, что кажется, я могу прямо сейчас здесь растаять.И снова я растеряла всю гордость по дороге.И на кой-черт я вообще ему сдалась? Кирилл самодовольно усмехается, сжимая мою совершенно противоположно-ледяную кисть, помогая выйти из машины.
Всеми силами пытаюсь не встречаться с ним взглядом, отвлекаясь на высокие сосна на территории его особняка.Тут пусто.Никого.Трава перекочевала из изумрудно-зеленого в янтарно-желтый цвет, одеяла из снега покрывают всю землю, даже каменные дорожки не расчищены.
Ступаю на порог дома, чувствуя тот самый приятный, неизменчивый запах, который тянется за Незборецким повсюду.Он отпускает мою руку, кидая куртку куда-то на пуфик, уходит в арку, напоследок оглядываясь, как бы удостоверяясь, что я не осталась за дверью.Скидываю осенние кроссовки, в которых мои ноги превратились в сплошной лед.Наверное, стоит задуматься о более теплой одежде в этом году.И как только этому пижону не холодно?
— Ты там заблудилась, что ли? Шуруй ко мне, — кашляет.Мое сердце уходит в пятки от незаметной двусмысленности этой фразы. — На кухню.
Развеиваю свои мысли и делаю шаг в сторону, куда только что ушел Кирилл.Из просторной комнаты с огромными панорамными окнами, открывающими вид на всю необъятную, затянутую небольшим лесом, территорию.Атмосфера, что надо.Я бы тут вечно сидела и любовалась темными стволами елей, наслаждалась бы щебетом весенних птиц, но увы, — тут живет кое-кто другой и никак не я.
Облокачиваюсь спиной на спинку дивана, упираясь руками в поверхность, разглядываю помещение.Парень что-то активно химичит на кухне, будто вообще не обращая внимания на то, что кого-то привел к себе в дом.Что-то он зачастил в мою рутину входить спонтанным вихрем с кучей непонятных мне мыслей, действий и желаний.Краем глаза замечаю, что на диване аккуратно сложен тот самый плед, в который я была завернута, будто в кокон.Интересно, он сам тут убирается и вообще убирается?
— Кира, — снова его звонкий, мягкий голос выдергивает меня из подсознания.Медленно поворачиваю голову в его сторону, когда тот даже не удосуживается посмотреть на меня, а пялится на какой-то серо-прозрачный пакет с приправой. — Что такое Мускатный орех и для чего он? — слишком резко голубые глаза впиваются в меня, отчего растерянно отвожу взгляд в пол. — Откуда у меня вообще все эти вещи? — еле разборчиво шепчет, возвращая пакет в шкаф.
— Что ты делаешь? — прищуриваюсь, поднимаясь с места, и подхожу к плите, где Незборецкий старательно пытается что-то приготовить.Огибаю столешницу, равняясь с ним.Что-то сливочное приятно пахнет карамелью.
— Говорю же, не собираюсь брать грешок на себя, что ты сляжешь с ангиной, — хмыкает, как ни в чем не бывало, продолжая помешивать длинной кофейной ложкой молоко.Я неестественно высоко вздергиваю брови, уставившись на него.Надо же, в Незборецком проснулся материнский инстинкт.
— Надо же, как ми-и-ло, ты волнуешься, — тяну я, пытаясь съязвить, не выдавая всей своей сентиментальной сущности.
— Ни капли, — отрезает он, выливая кипяточный напиток в прозрачную объемную кружку. — Даже не смей там ничего себе придумывать, — Кирилл обходит меня, вручая в руки емкость, следует в гостиную к комоду.Выдвигает первый ящик, где, оказывается, лежат провода и прочая чепуха, вытаскивает оттуда весьма нехилый пресловутый лаптоп «Mac».
— Ты что? Как же я могу вообще что-то себе тут представлять, если ты ведешь себя, как самая настоящая баба? — отпиваю молоко, поджимая губы. — То он значит меня ненавидит, то целует и кудахчет над ухом «не ври себе», потом снова унижает при всем универе, ну и напоследок можно и домой привезти, и напоить молоком, дабы я не окочурилась, — высказываю минутную тираду, даже не замечая, что парень оказывается совсем рядом, ставит компьютер на кухонную тумбу, а сам опирается на диван, где ранее сидела я.
— Ты правда воспринимаешь это все всерьез? — белокурая голова склоняется чуть в бок, пристально наблюдая за каждым моим движением. — Не бери на свой счет, Кира.Таких, как ты, у меня — сотни.При чем — каждый день, и то, что я так гоняюсь с тобой, не значит, что я что-то чувствую.Обычное желание, ничего кроме, — пожимает плечами, сжимая руки в замок на коленях.Я сглатываю напиток, оставляя чашку в стороне.Делаю маленький шаг вперед, выставляя указательный палец вперед.
— Теперь ты не ври себе, Кирилл, — делаю акцент на его имени, сама не замечая, когда во мне прибавилось уверенности. — Все эти твои подачки и наигранная забота — не мои прихоти, заметь.Я не так глупа, как кажусь, меня сложно провести, но зато легко вдолбить мне в голову фантом, картинку, которой я буду следовать, но одновременно зная, что это ложь, — выдыхаю, всматриваясь в ледяные серебристо-лазурные глаза. — Так вот именно сейчас я уверенна, что ты врешь, ты врешь сам себе и мне тоже, ставлю на кон, что все эти слова — маска.Только я никак не пойму, чего ты от меня хочешь? Есть более легкие «цели», которые прыгнут тебе в постель при одном лишь кивке, не то, что я.
