ЗАМЕТКИ УХОДЯЩЕГО (2016 г. – 2017 г.)
Я давно уже не ломаю ветку, чтобы сорвать яблоко. Если не дотянулся – значит, не моё, а молодым и глупым – ведь не понимал, что высота, на которой яблочко зависло и манит, это есть стимул – расти, не в последнюю очередь, духовно.
Так уж случилось: прожил я немало, а всего два года, проведённые в Группе Советских войск в Германии «впихнули» в меня столько всего, как мне кажется, умного и полезного, что с тех пор минули 45 лет, да я так всего и не рассказал. Сам думаю: почему? Наверное, потому, что тело моё все это время жило и всяко получало даже удовольствие, а вот душа (если грубо) страдала…
Нет, я не был очарован германскими землями – скорее, остаюсь до сих пор впечатленным от увиденного.
К примеру, сама земля – сплошной песок. И вот на этом песке, представьте себе, растёт и колосится пшеница (?!). Но как такое может быть, задаюсь я как-то вопросом, подхожу к краю поля, всматриваюсь и вижу – сероватый слой в два сантиметра поверх песка; в этом слое, предположительно навоза и ещё чего-то, формируется «завязь», а от неё корень – вниз, стебель – вверх. …Тогда я впервые умозаключил, что украинские чернозёмы – это и благо, и наказание наше. Потому как память и воображение выдали тут же картины бескрайних, но как-попало вспаханных полей Донетчины, Винничины, Хмельниччины, где жил и бывал до службы – сравнил их с малюсенькими, но чуть ли не под метлу выметенными полями немцев, поляков (проезжал и видел из «теплушки»), – точно: наказание!
…Ещё бабушка Наталка мне говорила, что хочет умереть, работая на земле, потому что земля ждёт… Чего ждёт – не запомнил, а, может, она ничего на этот счёт и не говорила, как тут – сам все понял: ждёт должного отношения к себе и понимания: хлебушек-то из земли!
…Бог мою бабушку услышал – умерла на огороде, сажая картошку: выкопала ямку, ещё успела бросить в неё клубень да так, сидя на корточках, и отошла в вечность.
45 лет я не хожу по газонам и не мусорю, если даже нет рядом урны или мусорного бака – рассовав по карманам «лишнее», несу его домой. …Разве – глупо это!? Помню: дал себе слово, что найду всё же спичку или сигаретный окурок за территорией воинской части. … Не нашёл. За два года! Ни на обочине дорог, ни в лесу, ни, тем более, в городе, когда заступал в наряд патрульным ВАИ.
И вообще, немецкий городишко, в котором дислоцировался танковый полк им. Сухэ-Батора «Революционная Монголия», не преставал удивлять меня до последнего дня срочной службы. Казалось, в нем всё было подчинено умиротворённому покою. Оттого я нигде и ни в чём не видел суеты. С утра немцы уезжали на работу, в основном, велосипедами и мотороллерами, так же тихо возвращались по домам, а после 16-00 городишко, будто засыпал – даже кошек нигде не было видно. На самом же деле немцы, семьями, отдыхали поле рабочего дня в «гаштетах» (небольшой ресторан по-нашему) и только здесь можно было услышать их голоса и музыку. После 22-00 город действительно засыпал. Кругом – ни души, ни единого звука.
До икоты впечатлил …ювелирный магазин. Никакой охраны и сигнализации, на двери – с пятикопеечную монету хромированный замочек (1972 г., ГДР). Когда я высветли фонарём прилавок внутри магазина, долго после этого тряс в недоумении головой, так как золотые ювелирные украшения отсвечивали на расстоянии вытянутой руки, а стёклышко в окне – не больше 2 мм. толщиной…
…Окончание учебного подразделения совпало по времени с моим днём рождения. Уже девятнадцатилетним и в звании ефрейтора, наводчика орудия Т-62М, я решил организовать себе праздник – пойти в баню. От воинской обязанности меня на день освободили, заранее, оттого и мысль эта, о бане, посетила меня сразу же после подъёма. О, если бы я только знал тогда, чего мне будет стоить постоять под напором горячей воды столько, сколько душа пожелает?!
…Одна рота зашла помыться – стою, другая рота – стою, третья рота – хорош: пора заканчивать водные процедуры. И – на обед!
Надел я на себя чистенькое бельишко, впрыгнул в штаны, гимнастёрку накинул поверх плеч, в портяночки, свежие, завернул одну ножку, другую, мац-мац под табуретом, а сапог нет. Я к дежурному – тот отвечает: «Жди! Какие останутся, значит – это твои». Логично, но обидно, горько и досадно. А главное – так весь день и просидел в бане. Пришёл в роту, точно приплыл в чёботах на два или три размера больше моего, ещё и на полы угодил (мыть, значит) за то, что шлялся не известно где. Старшина из Мариуполя (тогда г. Жданов) руками лишь развёл – нет лишних сапог; варежку, мол, не разевай!
А буквально на следующий день – утренний кросс, полоса препятствий, и моя новая-старая «кирзуха» меня окончательно доконала. Более того, приказ по роте: ночью убываем в расположение «линейных» частей. И не верь после этого, что беда одна не приходит? Она, падла, в «учебке» за мной так и вовсе гонялась повсюду. Факт!
Началось все с парадной формы. Ну, такой я родился – одежда мне нравится по размеру, а не на вырост, потому я, по ночам, иголку-нитки в руки, и давай форму подгонять под себя. Подогнал свою первую – любо-дорого глянуть, – украли, подогнал вторую – украли, подогнал третью – украли, четвёртый комплект оставил таким, каким меня «одарил» какой-то сучонок – никому и на хрен, оказалось, не нужен! С шинелью – тоже самое, только вторую шинель, на какую обменяли мою, я, опять же, оставил для себя в первозданном виде.
Без ботинок я, вообще, остался, так как, что не отглажу их утюжком да с парафинчиком, растаявшим ледком в немецком обувном креме, а от них, в сушилке, только запах и оставался. Я и после этого не остановился – не внял, баран, голосу разума, и, соответственно, поплатился: старшина, вроде, как заподозрил меня в чём-то и послал меня откровенно на ху… Ещё и высчитывал (не помню сколько) из моего курсантского жалования, потом, за украденные у меня (?!) две пары ботинок. Причём, выплачивал я должок месяца три или даже четыре.
Так вот, парадных ботинок нет, есть лишь ужасающего вида «кирзуха» (а мои-то сапожки были юфтевые, в гармошечку, хоть играй!), и что на ноги обуть – ума не приложу. Правда, подсуетились землячки – Миша Чегазов и Паша Пилипенко, – отдали мне свои портянки; намотал я по три портянки на каждую ногу, обулся в «кирзу» да так, по команде «Веред марш!», и по хромал до железнодорожного вокзала. Не то слово дошёл – рачки приполз, скорее.
В Магдебург нас увезла, утром, электричка. Мягкие удобные сидения, чистота уровня стерильности, кругом – что-то из хрома, меди, латуни. Не вагон, а крытая выставочная платформа комфортного проезда по немецкой железной дороге.
С полчаса солдатики-полугодки сидели, что истуканы – оценивали новую для каждого обстановку в роли пассажира, осматривались и присматривались. А когда «сопровождающий» капитан-танкист засеменил в другой вагон, в истуканов на раз-два вселились дух и плоть стяжателя: в два счета, оттого, в вагоне выкрутили и отвинтили всё то, из чего можно было, при усердии и умении, сделать даже орден!..
…Немецкие краевиды за окном электрички меня пленили постольку-поскольку, …поскольку мои ноги, действительно, были разбиты в кровь. Я злился от своей немощи и многое бы отдал за свои прежние, юфтевые, сапоги, но потом увлёкся все же пейзажами и забылся. Всё так и не так, как в Союзе.
Сколько смотрел и всматривался в то ли картонные, то ли из фанеры дома, так и не мог сообразить – ну, зачем их так много немцы натыкали в землю, точно огромных размеров разукрашенные овощи. С окнами, дверьми, балконами и мансардами даже, вроде, и бассейны рядом с домами обозначены, а вот чем саму воду в бассейнах сымитировали – убей, не разберу. Да и скорость электрички – так себе. Ориентиры в поле – зачем? Мишени «Жилой дом» – для кого и для чего, если ни солдат, ни чего-то похожего на военный гарнизон и близко не видно? Это ж сколько картона и фанеры нужно потратить, чтоб домики эти смастерить, думал я про себя, а краски сколько, чтоб вот так умело раскрасить? А дома, точно дворцы из прочитанных мной в детстве сказок, всё сменяли один другой и конца этому пёстрому архитектурно-парковому творчеству на открытой местности не было конца и края. А когда ко мне подсел капитан, я спросил у него:
