Прямолинейное движение поэта по проспекту оборвалось в тот момент, когда он сунул руку в карман и обнаружил там сто рублей, которых не было прежде. Деньги придали мыслям новое направление. Разбогатев, Михаил продолжил путь «противолодочными зигзагами», высматривая какую-нибудь свободную жрицу быстрой любви.

Когда не надо — об них спотыкаешься на каждом шагу, но только приспичит — и все они оказываются занятыми или выглядят так, что ни «Виагра», ни алкоголь не помогают.

Наконец он разглядел в кустах свободную «бабочку», подрулил и сделал предложение, от которого она не должна была отказаться.

Странно, но она отказалась и даже предприняла попытку отойти, объясняя, что не работает, а просто ловит такси. Но опытный поэт, конечно же, ей не поверил. Не поверил и стал уговаривать. В процессе уговоров, которые подзатянулись и утомили, Михаил, дабы не терять времени даром, решил прицениться к товару внимательнее, для чего принялся ощупывать вторичные половые признаки, проверяя форму и объём.

В процессе ощупывания как-то так вышло, что Миша и девушка упали в кусты. Возня в партере закончилась тем, что Михаил снял с девушки гольфы. Зачем это ему понадобилось, сказать невозможно, ибо поэт хоть и был сильно пьян, но даже в таком состоянии понимал: главная цель находится значительно выше, а то, что он произвёл, чистой победой не признает никто, и даже «по очкам» такими темпами выиграть невозможно.

Потом арену осветили фары патрульной машины, и Михаил предложил девушке затаиться, переждать, пока мусора не уедут. Но девушка таиться не стала и подняла вой почище корабельной сирены.

Дальше последовала унизительная процедура задержания и доставления в дежурную часть. Задерживали Михаила очень долго, так долго, словно брали не одного рифмоплёта, а большую вооружённую банду. Михаил искренне не понимал, за что его так ненавидят. Желая умиротворить господ полицейских, он стал читать им свои стихи, но солдафоны не понимают поэзии…

Потом трое суток Миша зализывал раны в камере изолятора временного содержания, искренне не понимая, за что ему выпали такие страдания. Крючкотвор, который возбудил дело, объяснял, что потерпевшая — из приличной семьи и проституцией не подрабатывает, но Михаил не поверил. Наверное, просто обслужила все отделение, вот они теперь и стараются. А этот, который следователем назвался, мог бы и войти в положение, понять, как мужик мужика. Ладно б баба! А то ведь свояк, можно сказать, предан…

Каролина наняла хорошего адвоката, заплатила ему немерено бабок и вытащила суженого на подписку. С тех пор он несколько раз был у следователя, относил характеристики и справки. На очной ставке, скрепя сердце, извинился перед терпилой. Следак обещал, что на днях дело закончит и сбагрит в суд. Защитник, как водится, озабоченно качал головой и вздыхал, что положение сложилось тяжёлое, но шансы получить условный срок есть. Для их реализации надо ещё платить и платить, но ведь за свободу сколько ни плати — не переплатишь.

— Ты же мне перед этим полчаса заливал о том, как любишь свою Принцессу! — напомнил Андрей, когда Миша окончил свою скорбную повесть.

— Люблю!

— Что ж ты тогда…

— Хороший «левак» укрепляет каждый брак.

— Так то — хороший. А у тебя — на газоне в кустах. И как Принцесса к этому отнеслась?

— С пониманием.

— Деньги на адвоката она зарабатывала?

Михаил потупил взгляд. Нельзя сказать, чтоб это было вызвано скромностью. Поэту не хотелось метать бисер перед свиньями. Все равно мент ни хрена не понимает в настоящей любви, судит обо всём со своей колокольни с погонами.

Отдельные фрагменты рассказа задержанного вызывали сомнение. Будь все так, как он описал — возбудили бы, скорее всего, «хулиганку», а не 132-ю статью. Но Акулов не счёл нужным колоть его дальше. Он и так примерно представлял, какие нюансы опустил или исказил Миша. Завтра это можно будет проверить, ознакомившись с делом. На текущий момент они, скорее всего, большого интереса не представляют. Есть множество других мелочей, которые следует осветить, а время уже поджимает.

Андрей смотрел на собеседника и думал, что не может составить о нём полновесного впечатления. Симпатий Миша не вызывал. Может быть, в своём кругу, среди друзей и поклонников, если таковые имелись, он вёл себя иначе и казался человеком достойным. Наверное, какие-то положительные качества видела в нём и Принцесса — иначе бы не стала с ним жить. Но сейчас, в ситуации если не экстремальной, то близкой к тому, все хорошее с Миши осыпалось, как мишура. Разглядывая его, анализируя услышанное, Акулов ощущал брезгливость в сочетании с лёгкой злостью. Лёгкой — потому что казалось нелепым растрачивать сильные эмоции на столь ничтожную личность. Андрей невольно вспомнил фразу, прочитанную в каком-то боевике и характеризующую задержанного с большой долей точности: таких, как он, не бьют, а хлещут по щекам.

Все это, тем не менее, не давало ответа на главный вопрос.

Мог Миша совершить преступление?

Вроде бы мог.

Он его совершал?

Вроде бы нет.

Словно угадав мысли сыщика, Михаил поднял голову:

— Да если б я девчонок застрелил — разве стал бы после этого дома сидеть и ждать, когда вы меня заберёте?

— А что бы ты сделал?

— Откуда я знаю? Я ведь не стрелял. Уехал бы, наверное.

— Куда?

— Страна большая…

Больше всего Акулова удивляла реакция Михаила на подброшенную наркоту. Он не понтовался, а действительно видел, как Сазонов сунул в чулан банку с «травой». Видел — и моментально понял, каким образом проще всего отмазаться от ответственности. Не стал терять время на контробвинения в провокациях, не стал взывать к совести оперов и апеллировать к понятым, убеждая их засвидетельствовать его благонадёжность. «Перевёл стрелки» на Каролину, готов был, наверное, и обрез с боеприпасами приписать ей, но остерёгся делать это сразу, боясь попасть под горячую руку. Понимал, как мало людей поверят в сказку о том, что она надыбала трёхлинейку, опасаясь быть изнасилованной в подъезде, и самолично обрезала ствол и приклад.

Понятые, кстати, характеризовали Мишу исключительно с отрицательной стороны. И дама в халате, и муж-подкаблучник иначе, как дармоедом, его не называли. Отмечали пьянство и заносчивость, припомнили ряд эпизодов, когда он лаялся с соседями. Видя, что никто из оппонентов задать ему физическую трёпку не может, что дальше ругани, в которой он и сам был силён, конфликт не зайдёт, Михаил со смаком рекомендовал им подать судебный иск, если кому-то не нравится его поведение. К Шажковой относились теплее. Женщина пожалела её, сетуя, что работящей девчонке достался такой никчёмный супруг. Подкаблучник, отводя глаза, подтвердил, что Каролина вела себя скромно, при встречах здоровалась и всегда старалась угомонить Михаила, если доходило до стычек с соседями по поводу громкой музыки или «протечки» на нижний этаж. О роде деятельности Каролины, а также о том, что с Михаилом она не расписана, понятые не знали и пытались уточнить это у оперов, но Андрей не стал потворствовать их любопытству и отделался общими фразами.

Отвлекшись от мыслей, Акулов обратил внимание, что уже несколько секунд из-за двери доносятся какие-то шорохи. Заподозрив, что это «греет уши» Сазонов, Андрей хотел встать и задать ему взбучку, но вовремя остановился. Шурик, будучи отпущенным домой, не стал бы тратить время на подслушивание вещей, которые ему, по крупному счёту, до фонаря. Андрей решил, что Волгин привёз свидетельницу Марину и втихаря показывает ей Михаила. Зачем напарнику потребовалось идти на столь крупное нарушение, Акулов не понимал — всё равно ведь необходимо будет проводить официальное опознание. Тем не менее, он поспешил ему подыграть, переключая на себя внимание Миши, который тоже услышал подозрительный шум и стал коситься на дверь.

— Значит, сегодня ты из квартиры выходил только за сигаретами?

— Да.

— И ни около школы, ни около озера Верхнего не был?

— Я даже не знаю, где это находится.