— Сворачивай во двор. Третий подъезд.
Рита жила в пятиэтажном доме «сталинской» постройки. И само здание, и прилегающая к нему территория, насколько можно было разобрать в свете фар, смотрелись очень добротно и респектабельно, подчёркивая социальный статус жильцов и их уверенность в завтрашнем дне.
— Приехали. Будем прощаться, или у тебя есть желание немного компенсировать мне испорченные выходные?
— Каким образом?
Надо признать, вопрос прозвучал по-дурацки, дискредитируя Волгина как мужчину и сотрудника оперативного подразделения.
— Тут неподалёку есть бар, — терпеливо начала объяснять Тростинкина. — Но он в такое время скорее всего закрыт. На параллельной улице расположено кафе, но и там нас вряд ли кто ждёт. Наконец, можно проехаться к ресторану, но только для того, чтобы постучать в закрытые двери и заглянуть на обратном пути в ночной магазин. Спиртное там очень приличное, а всё остальное найдётся в моём холодильнике…
Волгин постарался скрыть усмешку. Много лет назад, в отроческую пору, ему представлялось, что вся жизнь сыщика состоит из таких дней, какой выпал на его долю сегодня. Пистолет в наплечной кобуре, автомашина, загадочный труп, засада во французском ресторане и, под занавес, поздний ужин с очаровательной женщиной, как правило — всякий раз новой. На практике же за всё время службы такой пасьянс сложился впервые, и разрушать его не хотелось. Да что там не хотелось, — это было бы верхом идиотизма!
И Волгин направил машину к выезду со двора, чтобы затариться выпивкой в круглосуточно работающем магазине…
…А наутро ему довелось познакомиться с человеком, который умел невероятно тихо разогревать пельмени в микроволновой печи.
— Я хочу пить. Возьми в холодильнике тоник, — капризно попросила Рита, едва они проснулись.
Сергей встал с кровати и, как был в одних трусах, потягиваясь и почёсываясь, пошлёпал на кухню. Настроение было отличным, и он, вопреки своим привычкам, ни с того ни с сего принялся фальшиво напевать арию цыганского барона.
На кухне его встретил невысокий лысоватый мужчина. Он был одет в синий мундир прокурорского работника с погонами советника юстиции, что соответствовало милицейскому подполковнику. Дождавшись, пока ошарашенный Волгин прекратит пение, мужчина невозмутимо представился:
— Лев Вячеславович, отец Маргариты. Недавно пришёл и снова убегаю на службу. Надеюсь, я вас не разбудил своим грохотом?
— Сергей… Сергеевич. Мы работаем вместе…
— Я догадался. Если вы употребляете на завтрак пельмени, я разогрею ещё одну порцию, а Рита по утрам ест только йогурт…
* * *
Акулов приехал домой, когда мама уже крепко спала. Принял душ, перекусил бутербродами и сел за письменный стол в своей комнате. Подвернулся чистый листок бумаги, и Андрей принялся чёркать по нему отточенным карандашом, несколько штук которых всегда держал на столе, одновременно размышляя об итогах прошедшего дня. Через некоторое время отвлёкся и посмотрел на получившийся рисунок.
Тонкие линии отображали перепады его настроения. Сначала горизонтальная, потом задранная резко вверх, азартная, символизирующая выезд на место происшествия и разговор с Лаки, получение сведений о преступнике и приезд в клуб. Невнятный завиток и две прерывистые черты отвесно вниз напоминали о выступлении шоу-балета «Сюрприз» и упирались в ровный квадрат, который Акулов покрыл диагональными штрихами, тёмными и сильно вдавленными в бумагу наверху и светлеющими в нижней части прямоугольника. Рядом, под углом сорок пять градусов вверх, расположился сильно вытянутый овал, тоже слегка затушёванный, а следом пролегла линия, изломанная наподобие латинской буквы «Z», выполненная одним резким движением, от которого раскрошился грифель твёрдого карандаша. Под нижней перекладиной буквы теснились три вопросительных знака.
Что он скажет сестре? Как нужно отнестись к её работе? Нуждается ли она в его помощи?
Акулов гордился своей интуицией, и основания для этого были. Но то, что помогало распутывать преступления, буксовало при решении семейных вопросов. Или таковых не существует, и он напрасно ломает голову в поисках ответов, которые всем остальным давно известны и почитаются как аксиомы? Интуиция отказывалась помочь, молчала. Посоветоваться, что ли, с Серёгой? Со стороны гораздо проще оценить ситуацию, а кроме того, он, со своим циничным педантизмом, сможет разложить все по полочкам, рассортировать на неотложное и второстепенное, обозначить контуры проблемы. А если Волгин попросту рассмеётся? Нет, конечно, он не станет этого делать, проявит деликатность, посочувствует и совершенно искренне попробует понять, что же тревожит Андрея. Но понять, вполне вероятно, не сможет — его родители умерли в середине восьмидесятых, близких родственников нет, а те, что есть, эмигрировали в Канаду и махнули на Серёгу рукой, как на человека, к жизни не приспособленного, не умеющего искать выгоду и крутиться, по-своему блаженного. Жена оставила его давным-давно, а он так и не нашёл ей замену, потихоньку начал дичать, очерствел от неустроенной личной жизни, являющейся лишь приложением к работе, призванным заполнить вакуум в перерывах между расследованиями.
Под дверью комнаты, оповещая о своём желании войти, мяукнула кошка. Акулов не стал ей помогать, зная, что она прекрасно справится сама. Так и произошло: она подпрыгнула и повисла на дверной ручке, своим весом заставляя её повернуться, а потом оттолкнулась лапкой от косяка и въехала на двери в комнату, строго глядя на Андрея зелёными глазами, при этом левый глаз, как всегда, был открыт шире, чем правый. Спрыгнула на пол, принюхалась, сунулась под шкаф и зашебуршала там полиэтиленовыми пакетами, укрывающими книги, которые Андрей так и не удосужился разобрать после своего освобождения. Ничего интересно не обнаружила и ушла в коридор, на прощание махнув хвостом с белым «фонариком».
Акулов смял разрисованную карандашом бумагу, погасил свет и лёг спать, так ничего и не решив.
Ровно в половине десятого утра он связался с помощником дежурного по РУВД:
— Запиши номер пейджера, я у тебя сегодня главный от «убойной» группы. Если что, звони сперва мне, а не Волгину. Софронов сидит?
— Куда он денется? Хочешь приехать с ним поработать?
— Пока не знаю. Посмотрим, как день сложится.
Позавтракал. Поговорил с матерью на нейтральные темы, подавляя в себе желание спросить, известно ли ей, чем занимается дочка. Посмотрел телевизор, разочаровался в утренних воскресных программах и ушёл в свою комнату, чтобы валяться на диване и читать книгу, не вникая в её содержание.
Позвонил Вике домой, она не ответила. Несколько раз набрал номер мобильника: «Аппарат вызываемого абонента выключен или находится вне зоны действия сети…»
Хотел связаться с Волгиным, но передумал, дал отбой при наборе последней цифры, решив сначала определиться с сестрой. Что она говорила по поводу встречи? Называла какое-то время или обещала позвонить сама? Акулов не помнил.
Лежал, смотрел в книгу. После того, как в пятый раз пришлось вернуться на несколько страниц назад, чтобы разобраться в описываемых событиях и понять, откуда в тексте появились новые герои, чтение прекратил. Встал, прошёлся по комнате. Семь шагов от стенки до стенки, почти что как в камере. Машинально заложил руки за спину — и выругался, когда обратил на это внимание. Отправился на кухню, чтобы выпить кофе, и, забыв об этом, накормил кошку вареной рыбой, а после того, как она, закончив еду, ушла под стол вылизывать задние лапы, принялся мыть её освободившуюся миску…
Что-то должно было случиться. Зудящее предчувствие беды не оставляло Акулова. Ничего конкретного, «синдром тревоги», аналогичный тому, который иной раз возникает на следующий день по окончании обильной затянувшейся пьянки, финал которой покрыт мраком беспамятства.
Дурацкое сравнение!
Акулов уронил кошачью миску в раковину. Поднял, продолжил оттирать губкой боковины пластиковой посудины.
