Да, кстати, о рыжих…

– А ведь вы с ней похожи, – заметила как бы невзначай.

Ирис, едва не сомлевшая от сладкой неги, не сразу поняла, кого имеет в виду Наставница.

– Я про этот Цветочек, чтоб ей процветать вечно, – проворчала Айлин. – Про Гизем.

– В-все рыжи-жие похожи, – помедлив, ответила ученица.

– Откуда ты знаешь? Много ты тут таких, как сама, видела, а? В том-то дело. За всех не скажу, не знаю, но вот в Нижнем гареме я пока ни одной рыжей головы не заметила. Так ведь, Али?

Белозубый гигант серьёзно кивнул. Ему бы не знать! Он тут всех навидался, и уж огненную шевелюру на фоне остальных разглядел бы.

– Только две. Она и… она. – Ткнул пальцем куда-то по направлению к большому фонтану в центре зала, где, судя по всему, фаворитка уже наслаждалась отдыхом после парной. – Вчера прибыли новенькие, среди них тоже нет огненноволосых.

Ханум прикрыла веки, задумалась. Случай, конечно, интересный… Давнишняя привычка выживания в Серале: ничего не упускай из виду, любая мелочь может пригодиться! А тут очень даже не мелочь. Великому султану, разумеется, поставляют всё лучшее, в том числе и рабынь, среди которых рыжие, да ещё с белоснежной кожей, да ещё отличающиеся темпераментом, считаются лакомством для тонкого ценителя женской красоты. Этаким изысканным экзотическим фруктом, редко встречающимся в царство черноволосых пери. Но даже такие жемчужины время от времени выставляются на торгах; разумеется, не задёшево, но в такие моменты истинный капа-агасы о цене не думает. Почему до сих пор он не приобрёл для гарема никого, кроме Цветочка, что б у неё язык раздвоился, у лживой гадюки?.. Странно. Это всё равно, что, зная вкусы хозяина, упорно проходить мимо любимейшего им фрукта или деликатеса на рынке.

Надо поговорить об этом с валиде. Позже. Чтобы не особо выставлять на общее обозрение их хорошее знакомство.

– И вот что, девочка. – Айлин открыла глаза, не позволяя себе задремать, поскольку впереди ещё предстояли занятия. – Хочу тебя предупредить…

Ирис насторожилась.

Ханум благожелательно махнула рукой.

– Это касается нашей работы. Не удивляйся, что я её так называю, ты уже поняла, что труд танцовщицы – настоящей, конечно – ничуть не легче труда рабов на галерах. Он лишь преподносится в красивой шёлковой обёртке, пропитанной мускусом. На самом-то деле всё может обернуться не так, как ты, должно быть, в своих мечтах себе рисуешь. Ты ведь обучаешься всему, что должна знать настоящая одалиска?

Ещё не понимая, к чему ведёт «луноликая», девушка кивнула.

– И мастерству доставлять наслаждение мужчине тебя тоже учили? Подозреваю, ты краснеешь не из-за скромности, а от стыда, ибо, скорее всего, из-за твоего природного недостатка с тобой работали не слишком усердно. Так? Кивни. Понятно.

Ирис сжалась от дурного предчувствия.

– Видишь ли, детка, – медленно проговорила Айлин. – Иной раз танцовщицу дарят не в жёны, а просто на ночь. Гяурам, например. Неверным. Которые недостойны правоверных дев, либо достойны, но женаты, а их вера запрещает им вторых жён, и, уж тем более, наложниц… Но так случается. Допустим, надо задобрить нужного нашему повелителю человека, скрасить ему вечер и… согреть ложе. Тогда на следующий день важные переговоры пройдут для солнцеликого удачно, и в этом будет именно твоя заслуга. А не сумеешь ублажить того, кому предназначена во временный подарок – тебя ждёт наказание. Так, Али?

– В мешок и в Босфор, – лаконично ответил негр, втирая последние капли драгоценного имбирно-миррового масла в ступни танцовщицы. Та зажмурилась от удовольствия.

– Не пугайся, Кекем, это редко случается. Я имею в виду – мешок. В основном, Серальские девы хорошо знают своё дело и умеют угодить мужчине. Поэтому будь готова ко всему и почаще задавай вопросы своим подругам, ибо, как я погляжу, они у тебя науку страсти постигали с куда большим усердием, чем ты. Я ещё поговорю с табибом о твоей щуплости, и вообще – о здоровье, но ты всегда держи в уме: телосложение не должно стать помехой чувственности. Обучайся. Иначе…

Рывком села, стряхивая остатки неги. В упор глянула на ученицу. А девчонка-то, похоже, расстроилась, но не куксится, молодец.

– Может, того, о чём я говорю, никогда не произойдёт. А может, это случится и завтра. Так что – старайся сегодня. Ты ведь даже испытаний не проходила? Так добери своё хотя бы из болтовни с подругами. – Сунула ноги в деревянные башмачки с высокими подошвами. Дабы умащенные во время массажа ступни не скользили по мраморным плитам, в хаммаме водилась специальная обувь. – И помни: твоя жизнь, твоё благополучие, твоё будущее – в твоих руках, хоть ты трижды рабыня. Только рок может помешать, только воля свыше. А во всём остальном – ты в состоянии выкрутиться. Хоть иногда может быть и противно. Поняла?

Заглянула сверху вниз в широко раскрытые зелёные в крапинку глаза. Испуганные и… понимающие. Проняло.

Ирис медленно кивнула.

В груди у неё ворочался неприятный холодный ком.

– По-ня-ла, – сказала почти правильно.

– Вот и умница. – Наставница неожиданно подмигнула. Добавила шёпотом: – За всё надо платить, а за свободу – особенно.

И пошла себе к бассейну, умудряясь даже в деревянной обуви сохранять грацию и изящество.

Али перевёл взгляд на опущенную рыжекудрую голову.

Да, косноязычие – несомненный порок для одалиски, и понятно, отчего с ней особо не возились, иначе сейчас всё услышанное не стало бы для неё… ударом?

Могучий евнух был ещё не стар, но и не юнец, и повидал на своём веку немало простушек и распутниц, скромниц и девушек весьма смелого поведения. Эта… была скромницей. Но не простушкой. Сидела смурная, ведь явно, то, что услышала, ей не понравилось: но не бесилась и не рыдала, а думала, думала… Али такие нравились. Они заслуживали того, чтобы он потратил на них толику своего опыта.

Пожалуй, он и эту научит кое-чему. Не только для массажа привела её Айлин-ханум именно к нему. Умный негр без объяснений понял, что требуется от него нечто большее, чем просто разминание девичьих мышц, натруженных в танцах.

Её тело было сейчас абсолютно спящим. Девушки-северянки бывают и впрямь холодны, но и их можно пробудить. Они дольше разгораются, но уж потом, охваченные страстью, опаляют ею и мужчину. Он пробудит в ней не чувственность, но чувствительность, а далее – природа сама сделает своё дело.

И надо будет непременно обучить её массажу. Не такому, каким сам занимается, это занятие не для хрупких ручек. А вот пальцы у неё сильные, и, нежно воздействуя на особые точки, смогут довести мужчину до безумия. Или погрузить в сладостный сон, если женщине не захочется почему-то предаваться любовной игре…

Айлин-ханум права: даже раб иногда может сказать: «Всё – в моих руках».

***

«Всё в моих руках», – думала Ирис, в который раз воздевая к небесам эти самые руки, отягощённые «пыточными» браслетами. «И в ногах», – добавляла с горькой иронией, получая от наставницы полновесную оплеуху и, не удержавшись, плюхаясь на доски танцевального помоста. Ноги тоже бунтовали против кандалов. Казалось, и пятки, и косточки плюсны, и фаланги пальцев размякли настолько, что ступни сминались и отказывались служить твёрдой опорой телу. О-о, испытания вчерашнего дня по сравнению с этим бедствием казались безобидной разминкой!

– Вставай, – малость остыв, командовала Айлин. – Помни правило: танцевать до конца. Упала? Всё бывает. Но падай так, чтобы те, кто на тебя смотрят, подумали, что так и надо. Падай красиво. И поднимайся красиво, томно изогнувшись, не скрывая страдания, напротив – чуть переигрывай, чтобы спрятать настоящую боль, а она будет, как без неё. Если надо – пусти слезу, но тоже красиво. Вставай, Кекем… Не криви губы, будто у тебя зубы болят, улыбайся естественней! Молодец. Вставай же!

– Помни, никому нет дела, о чём ты думаешь и что испытываешь, – так говорила Айлин. – Повелитель при тебе может заниматься любовью с девами, потом может их же наказывать, они станут, разумеется, рыдать и умолять о пощаде – а тебе придётся всё это слушать, потому что воск в ушах лишь приглушает, но не перекрывает звуки. Слышать, улыбаться и продолжать танцевать с закрытыми глазами, иначе тебе эти глаза выжгут, если заподозрят, что ты видела запретное. Ты – кукла, которую запустили танцевать, и поэтому должна лишь танцевать, что бы рядом ни творилось. И при этом оставаться счастливой и незнающей.