– Миражи – это самая настоящая магия! – неожиданно встряла толстуха. Нижняя губа ее предательски дрожала, выдавая желание зареветь от избытка противоречивых чувств, но светлые зеленоватые глаза полыхали вдохновенным огнем, а подбородок упрямо выдвинулся вперед.

– Фата-моргану до сих пор никакие ученые объяснить не могут, – сказала она. – Только придумывают разные версии, но ни одна пока не доказана. Ни одна! Я очень много об этом читала и фильмы смотрела. Все, что смогла найти.

Понял вдруг, из какого прекрасного теста слепили эту смешную плюшку. Подумал: как же тебя угораздило, детка, родиться здесь и сейчас с таким вдохновенным взором, с буйным воображением, с сердцем, готовым безоглядно раскрыться всем наспех выдуманным тайнам Вселенной, в несуразном большом рыхлом теле, совершенно не соответствующем нынешним стандартам – не то что красоты, но даже самой дальней границы приемлемой нормы. Поэтому твой восхитительный энтузиазм всегда будет казаться смешным, а тяга к чудесному нелепой. Разговоры о необычных вещах к лицу худым длинноногим красоткам с тонкими запястьями, с гладкими волосами ниже лопаток, а тебя и слушать не станут, бедняга. Даже я, скорее всего, не стану, вернее, не стал бы – всего минуту назад. Господи, о чем ты вообще думал, когда раздавал неприкаянным душам человеческие тела? Нельзя так жестоко шутить, особенно над девчонками, им и без того непросто живется, а мечтательным вдохновенным толстухам – стократно трудней, чем всем остальным.

Девица в черном адресовала ему укоризненный взгляд, в котором явственно читалось: «Я знаю, о чем вы сейчас думаете. Не надо меня жалеть».

Но вслух сказала совсем другое.

– Миражи Ар-Мутарха обычно возникают на рассвете и являются только тем, кто бодрствовал всю ночь; они несут утешение, но не изменяют судьбу. Миражи Ходай-Ю-Ба можно увидеть только в городе, которому не меньше трехсот лет, в самых старых его районах; они нужны, чтобы приукрашивать действительность. Миражи Ту-Юлайфа предсказывают будущее, причем обычно чужое; при виде их человек ощущает сильную тревогу, даже когда представшее ему зрелище само по себе отрадно. Миражи Отаера наблюдаются только в зимнее время на морских побережьях, они предназначены для птиц, а люди, случайно ставшие их свидетелями, даже не понимают, что увидели нечто особенное…

Женщина-амазонка адресовала ему встревоженный взгляд: что она несет? Ты вообще понимаешь, что происходит?

Отрицательно покачал головой: конечно не понимаю. Куда уж мне.

Слепой Элиз Дулиттл молчал и мечтательно улыбался, но его поза выдавала внутреннее напряжение. То ли старался запомнить получше, то ли просто силился вообразить все эти зрелища, недоступные его мертвым глазам.

– Миражи Одабу имеют человеческую форму и любят подолгу беседовать с теми, кому примерещились, – говорила толстуха. – Они дружелюбны, а все же вреда от подобных встреч больше, чем пользы, потому что их болтовня ничего не объясняет, но остается в памяти до конца жизни. Очень хочется отыскать в ней какой-нибудь тайный смысл, но его никогда нет. Хуже только миражи Агалана-Та, которые обычно возникают перед учеными, подсказывают им неверное решение трудных задач и надолго сбивают с толку. Еще есть миражи Яй-Улота, они столь ярки, что их видят даже с закрытыми глазами, а миражи Дето-Уяна всегда сопровождаются необычным шумом, таким громким, что на само зрелище мало кто обращает внимание; поэтому Яй-Улота в народе называют «нахальными миражами», а Дейто-Уяна – «застенчивыми»…

– Я такой видел! – внезапно воскликнул старик.

Спросили хором:

– Какой – такой?

– «Нахальный», – объяснил он. – Огромный такой корабль с парусами! Прошлым летом. Меня внучка в Ниду возила, на своей машине. Я там с утра до вечера на пляже сидел, грелся, слушал море. Хорошо было. И однажды я увидел корабль, такой большой, что мачты доставали до облаков. Так-то я почти ничего не вижу, только день от ночи отличаю и еще иногда могу определить, какого что цвета. И тут вдруг этот корабль! Я сперва подумал, вылечился, теперь буду все видеть. Но нет, корабль уплыл, и опять стало как раньше. Никому не рассказывал, даже внучке, думал, испугается: «Рехнулся дед». А это оказывается такой специальный «нахальный мираж», даже известный науке. Корабля все-таки не было, но и я не рехнулся. Хорошо!

Ну, положим, насчет известности и науки есть некоторые сомнения. Девица, похоже, просто шпарит, что в голову взбредет. Но говорить это вслух, конечно, не стал. Зачем огорчать двух человек сразу.

Женщина-амазонка, наверное, думала примерно о том же. Усилием воли сменила скептическое выражение лица на заинтересованное, спросила:

– А какие еще бывают миражи?

– Миражи Ара-Тутха, которые всегда белого цвета, – снова принялась перечислять девица. – Миражи Увернай, предназначенные только для детей, взрослые их не видят, и от этого случается множество недоразумений в семьях, когда родители думают, будто дети им врут. Северные миражи Отаун-Я всегда появляются на исходе долгой зимы и похожи на бескрайние поля цветов. Миражи Шам-Кудрана добры и надежны; если наивный свидетель поверит такому миражу и войдет в него, Шам-Кудрана будет сохранять форму сколько угодно долго, лишь бы не испугать вошедшего и не разочаровать. Миражи Уулай возникают только при очень сильном ветре и вид всегда имеют пугающий…

Совершенно не хотел снова ее перебивать, но как-то почти помимо воли спросил:

– А что насчет миражей, которые появляются в дождь? Бывают такие?

– Не знаю, – беспечно ответствовала толстая девица. – Этого мы пока не придумали.

– Не придумали?

– Не успели, – кивнула она.

И вдруг запоздало смутилась, осознав, видимо, что выступила с лекцией перед посторонними взрослыми людьми. И сделала это вовсе не в мечтах. Не в пылком своем воображении, не в фантазиях. А взяла и все рассказала. Громко и четко, вслух.

Покраснела так, что нежный румянец стал похож на опасный ожог. Огляделась, явно прикидывая, не лучше ли выскочить из-под тента и убежать, но дождь по-прежнему не просто лил, а стоял стеной. Пересилила себя, сказала:

– Просто мы книжку пишем про волшебные миражи. С… с братом.

На последнем слове голос ее так дрогнул, что сразу стало ясно: никакого брата нет и в помине. Только в фантазиях. Причем брат скорее всего двоюродный, чтобы мог при случае, если вдруг очень понадобится, оказаться еще и женихом. Мечтать-то не запретишь.

Ну или нет. Глупо все-таки за других додумывать, руководствуясь исключительно собственными представлениями о том, что должно твориться у людей в головах.

– Ну вы с братом даете! – восхитилась женщина-амазонка. – Просто юные Борхесы какие-то. Но Борхес был одинок, а вас двое. Вам веселей.

– Да, – пылко кивнула толстуха. – Нам друг с другом очень повезло!

– А вы можете записать мне на бумажке, как они все называются? – внезапно спросил старик-цветочник.

– Кто – все?

– Ваши миражи. Я бы внучке про них рассказал. У нас с ней договор: встречаемся по воскресеньям, и я рассказываю шесть сказок, за каждый день недели, пока не виделись, а потом седьмую – большую воскресную. Очень трудно бывает так много нового сочинить. А тут я ей перескажу ваши истории, как получится, а потом дам бумажку: «Видишь, специально для тебя записали имена миражей». Вот она обрадуется!

Интересная внучка у него получается. То на машине к морю возит, то сказки ей подавай. Впрочем, чего это я, внучек может быть несколько. Скорее всего, так и есть.

– Я бы вам все написала, но у меня нет бумаги и ручки, – огорченно сказала повелительница вымышленных миражей.

– Ну вот тут-то я вам и пригожусь.

Достал из рюкзака ручку и специальный блокнот с легко отрывающимися страницами, для раздергивания на записки самое то. Вырвал сразу несколько, вручил толстухе. Та снова отчаянно покраснела, от смущения поперхнулась благодарственными словами и принялась строчить.

– А теперь вовсе нет никакого дома. Ни красного, ни белого, ни низкого, ни высокого, – флегматично заметила женщина-амазонка.