Исчезать оказалось совсем не страшно, напротив, сладко, как засыпать после долгого трудного дня, закрыть глаза, разглядывать мелькающие перед ними картинки, ждать, когда им на смену придет блаженная тьма.
Из оцепенения его вывел звонкий женский голос, пронзительно, почти переходя в визг, оравший где-то вдалеке: «А потом сюда приехал в гости Валентин! Хороший живой человек по имени Валентин приехал в наш город и стал тут гулять. И до сих пор гуляет здесь человек Валентин!»
Сперва эти вопли его раздражали, как музыка за окном, которую слышишь во сне, недостаточно громкая, чтобы разбудить, но и не настолько тихая, чтобы можно было ее игнорировать. Спросонок попробовал заткнуть уши; вроде бы правда заткнул, но крики от этого никуда не делись, напротив, они явно приближались, становились все громче, поэтому пришлось открывать глаза и подниматься, почему-то не с постели, а с земли, вернее, с асфальта – господи, где это я, что со мной, почему?
Безуспешно пытаясь отряхнуть слишком светлые для отдыха на голой земле брюки, вспомнил, как исчезал. И почему-то даже не стал пытаться убедить себя, будто это просто приснилось. Двор-то – вот он, все тот же, цветы, полотенца, фонари в мавританском стиле, через широкий проем распахнутых настежь ворот видно, что на улице по-прежнему пылают факелы, а про тротуарам стелется чертов туман. И терпкий привкус тьмы на онемевших от небытия губах, это ощущение ни с чем не перепутаешь, а значит страшный сон о прекрасном городе продолжается, по сценарию я тут – незваная лишняя тень, привет.
И в этот момент у него на шее повисла Люси.
– Нашелся все-таки! – торжествующе воскликнула она. И рассмеялась. И почти заплакала, но передумала в самый последний момент, поэтому просто по-детски шмыгнула носом, этим и ограничилась.
Смотрел на нее, распахнув рот. Ничего себе поворот.
Наконец Люси спрыгнула с его шеи, отошла на несколько шагов, критически осмотрела с ног до головы, похоже, осталась вполне довольна увиденным. Одернула сбившуюся набок кофту. Деловито сказала:
– Значит, так. Главное, что тебе следует знать: ты не сошел с ума – это раз. И два – ничего еще не закончилось, рано расслабляться. Давай руку.
Так обрадовался, что она тут, да еще перешла на ты, что не стал задавать никаких вопросов. Не то чтобы их не было, просто временно вылетели из головы.
– Другое главное, что следует знать, – говорила Люси. – Это место не злое. Бояться его не надо. Честно говоря, бояться даже нельзя; по моему опыту, страх очень мешает найти дорогу, пока не успокоишься, не выйдешь, хоть годами тут броди.
Повторил:
– Не злое. Ладно, попробую в это поверить. Мне так не показалось; с другой стороны, зачем тебе врать?
– Я, между прочим, вообще никогда не вру, – усмехнулась Люси. – Даже когда рассказываю туристам о василиске, зайцах-людоедах и прозрачных сияющих птицах, порой залетающих к нам из других миров. Другое дело, что часто путаю разные правды, меняю их местами, произношу вслух там, где они слишком похожи на выдумки. Но на моем месте кто угодно мог бы запутаться. Обычное дело, когда живешь одновременно в нескольких городах, и в каждом свои порядки. И правда тоже своя. Пошли. Только держи меня за руку, живой человек Валентин, и ни в коем случае не отпускай. Лучше не рисковать.
Ну, не то чтобы это было невыполнимое требование.
Пошли, но не в сторону улицы, а в глубь двора, где за кустами давно отцветшей сирени обнаружился узкий проход в следующий двор, засаженный виноградом, а оттуда – еще в один, все не заперты, открыты нараспашку на радость ветрам, любопытным дошкольникам и вездесущим туристам, желающим всюду сунуть нос.
Люси говорила:
– Этот город придумал мой дедушка Жюль. И, кстати, не только его. Еще много всякого разного. Дед не желал довольствоваться одним-единственным Вильнюсом, хоть и любил его, и уезжать отсюда никуда не хотел. А в утешение своей бродяжьей душе придумал теорию, будто всякий город – это сумма городов-близнецов, существующих одновременно в одной точке пространства и одновременно в разных Вселенных. На этом месте все уважающие себя математики немедленно сходят с ума, а дедушка Жюль испытующе смотрит в глаза пятилетней внучке – то есть мне – спрашивает: «Ну как, понятно?» И внучка в моем лице отвечает: «Конечно, да». В пять лет такие вещи и правда довольно просто умещаются в голову… Эй, человек Валентин, ты меня слушаешь? Не начал опять исчезать?
– Не исчезаю. Слушаю. Правда, ни черта не понимаю. Но мне и не пять лет.
– Да, это серьезное препятствие. Поэтому долой теорию, переходим к практике. А на практике вышло так, что сперва все чудесные города, придуманные дедом, чьи сказки я была готова слушать сутками напролет, стали мне сниться. И в этом, конечно, не было ничего удивительного, считается, что сновидения слагаются из дневных впечатлений, а сказки это тоже впечатления, правильно?
– Да.
– Ну вот. А потом, когда я пошла в школу, и у меня появились подружки, оказалось, им тоже снятся точно такие или просто очень похожие города. И как же это было здорово – обсуждать наши приключения среди туманных улиц с горящими факелами, или на площадях, освещенных огненными летучими змеями…
– А что, и такое бывает?
– Чего только не бывает, мой друг, живой человек Валентин. И не только во сне. И не только с детьми. Когда год примерно спустя после дедовой смерти я впервые забрела в один из его городов наяву, удивилась только тому, что так не случилось гораздо раньше. Всю жизнь подозревала, что дедушка Жюль, как и я сама, никогда не врет, только путает правды, меняет их местами, не выдумывает, а проговаривается. У нас это, понимаешь, фамильное: слишком длинный язык… Эй, это не повод отпускать мою руку! Еще слишком рано, мы пока никуда не пришли.
Спросил:
– А куда мы идем?
– Как – куда? Домой. В тот город, куда ты приехал поездом или прилетел самолетом, не знаю, как было дело…
– Прилетел.
– Отлично, принято. Только разницы никакой. Важно, что там у тебя номер в гостинице, чемодан с вещами, настоящее, прошлое, будущее и как минимум несколько сотен человек, твердо знающих о твоем существовании. Там ты можешь оставаться сколько угодно, не исчезая, и мне не придется поминутно вопить, напоминая реальности, что ты – настоящий живой человек по имени Валентин.
– О боже. Так ты…
– Совершенно верно, живой человек Валентин, ты все правильно понимаешь, я спасла твою шкуру и продолжаю ее спасать. Этот город совсем не зол, просто с его точки зрения тебя действительно нет. А я, конечно же, есть – здесь и во всех остальных городах, выдуманных дедушкой Жюлем, потому что, рассказывая мне сказки, он непременно упоминал, что в этом чудесном месте на улице Заячьих Снов или в переулке Безымянных Звезд живет девочка Люси. А о тебе он никогда не рассказывал, не со зла, конечно, просто не знал, что живет на свете такой человек Валентин, который однажды забредет в его выдумку, или в свой собственный сон, все предусмотреть невозможно, сам понимаешь. Такие дела. Ну, я как могла исправила вашу с дедом оплошность. Когда знаешь человека по имени, обычно удается убедить реальность, что он по-настоящему существует, а не прикидывается живым, чтобы, дождавшись утра, съесть наши тени и закусить нашим солнечным светом, не мотай головой, я знаю, что ты ничего подобного не замышлял, но мог бы так поступить, если бы дожил до рассвета. Что, будем честны, маловероятно, когда я пришла, от тебя оставались одни воспоминания; впрочем, воспоминаний всегда достаточно, чтобы воскреснуть. Или почти всегда.
Дернул ее за рукав.
– Люси, вон там…
– Ты прав, дорогой живой человек Валентин, там, за воротами, улица Базилиону, самая настоящая. Выйдем аккурат напротив твоей гостиницы, только держись покрепче. Не закрывай глаза, когда еще такое увидишь – путешествие из одной реальности в другую, в рамках которого не происходит практически ничего выдающегося, только белый кот перебегает дорогу, он, между прочим, не просто так киса-киса, а настоящий страж. Голодные тени боятся его до смерти и ведь действительно умирают, заступив проведенную его бегом черту, а настоящие люди, веселые путники вроде нас, только смеются: «Хорошая примета!» – и бесстрашно… Эй, живой человек Валентин, повторяю: бесстраш-но! – идут и выходят на улицу Базилиону. Вот и мы тоже вышли. Привет.