– Девочки, это не ваша сумка? – притворно спросил я

– Какая? – спросила Лика.

А вон, та с которой нас догоняет проводница.

– Нет не наша, да это же саквояж этого неприятного мужика – пьяницы, – опередила с ответом Ика.

Проводница остановилась возле нас, но Лика предупредила ее вопрос.

– Это багаж мужчины, который едет дальше, зачем вы нам его принесли?

Проводница, поняв свою оплошность, и увидев, что состав медленно сдвинулся с места и пошел, бросилась назад. У меня отлегло от сердца, кажется все, теперь можно забыть этот кошмар.

На привокзальной площади стоял наш служебный «Пазик», и Вася Губчик, водитель автобуса, махал нам рукой, заметив меня.

– О, девочки! – воскликнул я, – мы легко поместимся со всем багажом – за нами приехал автобус.

– Вася, принимай гостей, обратился я к водителю, – и размести эту поклажу там сзади, ты сначала отвезешь их, а потом и меня.

– Будет сделано, господин – товарищ – барин, – пошутил Вася и принялся за дело.

Ехать предстояло минут двадцать, и за это время мне надо было договорится с Ликой о встрече. Но она, опередив меня спросила: Так и расстанемся, не обменявшись телефонами или адресами, Сережа, – впервые она обратилась ко мне на «ТЫ», это означало, что мы стали ближе друг к другу.

– Вот мой рабочий телефон, Лика, я буду ждать твоего звонка.

– Я непременно позвоню, и мы договоримся о встрече.

Говорили мы тихо, почти шепотом, но сестренка все же поняла, о чем речь и сказала:

– Уже шепчетесь, а я остаюсь вне игры, Сергей Иванович?

– Так Лика не будет скрывать от тебя мой номер телефона.

– Э-э-э, вы ее не знаете: индивидуалистка, эгоистка, хотя и активистка, – рассмеялась Ика получившемуся каламбуру.

Тем временем я записал телефон и, вытащив листок из блокнота, передал его Лике.

Ика первая дотянулась до него и выхватила листок из моих рук.

– Вот-вот, смотри: а тебе я его не дам, сама буду звонить, ну, как? – вертела она его в руке над головой.

Лика не реагировала. Я тут же нацарапал повторно и уже вложил его в карманчик, который находился у нее на груди, нечаянно прикоснувшись к этому прелестному бугорочку и резко отвел руку, как после удара электрического тока. Ика заметила это и тут же отреагировала: Ой-ой, смотрите на них, какие недотроги, а не любовь ли у вас?

– Все может быть, голубушка.

Вася тем временем, наблюдал за нашими объяснениями в зеркало заднего вида и улыбался.

– Вот приедем домой, Сергей Иванович, все расскажу жене.

– Ну это будет не сегодня, Вася, она уехала с сыном в Гагры, а пока приедет ты забудешь, у тебя же девичья память, я – то знаю.

– Вот мы и приехали, Вася, остановите нам здесь.

Водитель помог девочкам выгрузить вещи и пошел в автобус. А я стоял, положив руку на плечо Лике, смотрел ей в глаза и так хотелось прижать ее к себе и поцеловать эти нежные манящие губы и не отпускать, не отпускать никогда. Видно девушка поняла мои мысли. Сначала она прислонилась ко мне щекой, а потом, повернув ко мне лицо, нежно прикоснулась сладкими губами к моим губам и тут же отошла.

– Ты, сестренка, совсем с ума сошла, целуешься на глазах у всех с женатым человеком, – не то с осуждением, не то с завистью в интонации голоса, вздохнув произнесла Вика.

Я стоял завороженный и смотрел вслед девочкам, скрывшимся в подъезде.

– Да-а-а-а, кажется я опять влюбился! Да и Лика, тоже.

На завтра мне предстояло идти с докладом к начальнику управления, Баркинхоеву. На последнем селекторном он воспринял мое сообщение о готовности тупика в Ащелисайской, как несвоевременную шутку и велел явиться в понедельник с докладом и отчетными документами, о проделанной работе. Я лежал на кровати, поверх одеяла, и перебирал в памяти все сначала и до конца. За окном светило солнце и раздавались голоса детей, играющих на дворовой площадке. Я долго не мог сосредоточиться на докладе и сумбурно перебирал события на станции Ащелисайская. Я встал, закрыл окно, задвинул штору и сразу вспомнил невероятную картину, которую пришлось наблюдать там, на станции утром следующего дня.

Первую ночь мне пришлось провести в маленьком помещении дежурного. Прямо возле железнодорожных путей, среди раскидистых деревьев стояло совсем не большое, чисто выбеленное двухэтажное здание станции. Где на первом этаже находилась комната дежурного, касса для продажи билетов, в которой, как я заметил, не было кассира и крохотный зал ожидания, в котором едва помещались три венских стула и стол. А на втором этаже связь и комната монтеров пути. Начальник станции – маленький, толстенький человек, облаченный в железнодорожную форму, радушно встретил меня и даже предложил чаю в серебряном подстаканнике, с каким-то дворянским вензелем. Выяснив, кто я такой и зачем приехал, он посетовал, что не может на сегодня предложить мне комфортного ночлега, кроме как на стульях в зале ожидания. Уставший я заснул быстро и крепким сном, не взирая на то, что изрядно помял бока на этих неудобных деревяшках.

Утром я вышел на балкончик, пристроенный у самого входа, умылся из умывальника, сладко потянулся, разминая помятые бока и неожиданно увидел людскую очередь, тянувшуюся из глубины небольшого поселка, до железнодорожного пути, на котором стоял комбинированный товарняк, состоящий из вагонов, полувагонов и нескольких цистерн. На одной из них у открытого люка верхом сидел человек, с большим поварским черпаком, который он периодически окунал в цистерну, доставал что-то и выливал в посуду, которую ему подавал другой человек, который (в свою очередь) передавал ее вниз и менял на какое-то ведро или кастрюлю. Все стояли тихо, со знанием дела ждали своей очереди. Я удивился и с вопросом зашел в комнату начальника станции.

– А вы не подскажите, любезный, что там за очередь?

– А эта, – он махнул рукой в сторону, не поднимая головы, – да там, в составе цистерна с вином стоит, вот они и ополовинивают ее, а потом напьются и пару дней будут куралесить.

– А как же? ведь это нельзя! – изумленно заметил я.

– Да ладно: льзя, нельзя, нет у них такого понятия. Они здесь в глуши одичали совсем.

– Поселок маленький, лес и лесостепи, за поселок выйдешь – такая глухомань. Только что и есть школа да медпункт, почту сбрасывают с проходящего поезда. Пассажирские здесь не останавливаются. Вот они и устраивают себе праздник, как цистерна попадется.

– Откуда же они знают, что там вино?

– Хм, у них глаз наметан. Да еще информаторы с других станций.

– Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! – удивился я.

– Ничего привыкните.

…..Я лежал и улыбался, вспоминая этот анекдотичный пассаж.

В дверь постучали. Я неторопливо накинул на голое тело длинный, вязанный из сейлона халат, подаренный мне любимой тещей, и, едва заслонив нижнюю часть, пошел к двери.

Придерживая халат одной рукой, другой отодвинул никелированный засов и открыл дверь. Передо мной стояла девушка – почтальон, в коротенькой синей юбочке на бретельках и прозрачной нейлоновой кофточке, розоватого цвета, под которой едва просвечивали спелые, торчащие вперед сосками, как два наведенных пистолета груди, готовые выстрелить своим спелым соком в любого, кто первым прикоснется к ним.

– Господи, – взмолился я про себя, – и за что ты посылаешь мне такие испытания? ведь я, вечно горящий пламенем любви, могу не сдержать своей страсти к такой милой, юной, манящей своими перстами, нимфе и кинуться на нее.

Девушка почувствовала мое волнение и недоуменно спросила: Что с вами, вам плохо? я почтальон, и принесла вам телеграмму.

– Нет, нет что вы – волнуясь ответил я, – мне хорошо, очень хорошо, разве может быть плохо, когда рядом такой благоухающий пион? Я даже очень доволен, что именно сейчас, в минуты одиночества, такое счастье видеть вас, выпало мне.

Она сделала шаг вперед, чтобы не остаться за порогом и продолжила:

– Вот здесь распишитесь и получите ее. – И она протянула мне квитанцию.

В одну руку я взял телеграмму, второй придерживал халат, прикрывавший мою наготу. Квитанцию я машинально зажал губами, чтобы в освободившуюся руку взять ручку, но пола халата выскользнула, и я невольно обнажил, все то, что я так тщательно прятал под ним. Девушка прыснула смехом, но ничуть не смутившись, продолжала смотреть на мое мужское достоинство, принимавшее иную форму, с нескрываемым любопытством.